Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

Позвонила шефам в расположенный по соседству леспромхоз, разбудила директора. Пообещал прислать подводу. Ждем. Продолжаю растирать тельце ребенка. Рядом мать кричит, как настоящая сумасшедшая. Пришлось даже прикрикнуть: «Тише вы!»

Наконец прибыла подвода. Мать с Виктором уехала в больницу. Врачи сделали все что нужно и спасли мальчишку от смерти. Немного успокоившись, стала разбираться в происшедшем. Оказалось, колхозники подпоили мальчика, что едва не закончилось для него трагически.

Выехали из Замостья 30 июля ровно через месяц после приезда. Волновались с утра – наконец-то подали подводы. Отправили вещи. Потом без конца звонила по телефону – нет подвод. Дальше – как в кино: топот копыт, верховой на взмыленной лошади. Несемся пешком в Шереховичи. Кое-как уселись на приготовленные подводы, ехали, шли, настоящий кочевой табор. Добрались до станции. Разместились в двух вагонах. Нас подцепили в товарному поезду, и мы поехали. На следующей станции к нашему составу присоединили еще один пассажирский с детьми. Всего получилось 45 вагонов. Поезд растянулся чуть ли не на километр.

Забавно ехали, но, в общем, было так: ночью продвигаемся вперед, а утром мчимся обратно. Куда бы мы ни сунули нос – везде нам по носу. Мы никак не могли доехать до главной линии, т. е. до станции Акуловка. Днем прятались: то поезд отведут в тупик, то остановят на путях, а ребят выводим в лес или еще куда-нибудь в место, где они якобы укрывались. В небе все время было неблагополучно. Густых лесов не попадалось. Ребят было много, и прятались мы весьма бестолково.

Ночи, как на грех, стояли лунные, белые крыши наших вагонов – хорошая цель. Пропутешествовав таким образом четыре дня, мы прорвались к Акуловке. Теперь уже один вопрос пронизывал все мозги, проехать в Малую Вишеру.

Боже мой, что представляла собой Николаевская дорога! Пути только что восстановлены – и не в первый, как видно, раз. Все постройки вдоль железнодорожных путей без стекол или разрушены. На обочине сплошь воронки, обгоревшие части вагонов, колеса, какой-то хлам. На наше счастье, ребята и мы, сопровождающие их взрослые, ни разу не подверглись варварской воздушной атаке и могли наблюдать только ее последствия.

Было чудесное раннее утро. Сияло солнце. На синем небе плавали белоснежные облака. Мы сидели у приоткрытой двери нашей теплушки и беседовали, кажется, о случайности и неизбежности и приводили примеры из жизни, подтверждающие, что случайность часть неизбежности. Поезд шел неплохо, но до Малой Вишеры было еще далеко.

И когда мы миновали 172 километр, раздалось гудение. Поезд остановился. С отвратительным воем самолет с крестами на крыльях стал стремительно приближаться к земле. Прогремели несколько взрывов. Пули и осколки осыпали крыши и стены вагонов. Все это продолжалось всего несколько секунд. И вновь воцарилась тишина. Пробежал по вагонам кто-то из начальников. Поезд двинулся с места. Стало страшно от мысли, что кто-то из детей мог быть изуродован и даже погиб. Но мы, как оказалось, дешево отделались, дети не пострадали, лишь несколько взрослых получили легкие ранения от вылетевших стекол. Вскоре мы проехали Малую Вишеру.

Дальше ехали с трепетом, но приключений уже не было. За Чудовым уже почувствовали себя под защитой Ленинграда. Дома, почти дома.

Довезли ребят до 16-й линии и вывели в садик на углу у райсовета, чтобы отсюда развезти по домам. И вот подходит ко мне накрашенная тетка и говорит, явно провоцируя, а может быть, так, по глупости:

– Бедные детки совсем вас замучили, несчастные вы.

Реагирую на странный и неожиданный выпад сравнительно спокойно:

– Гражданка, уйдите.

Но гражданка не унимается и продолжает:

– Да, уйдите, сама отдохнула, вот какая упитанная, а детишек всех заморила, замучила.

Меня это окончательно вывело из себя, но я все-таки сравнительно спокойно ей говорю:

– Идите, умойтесь, потом приходите со мной разговаривать!

Тут она как начала. <…> К счастью, подошел мужчина, довольно приличный на вид, и попросил ее отстать.

Развели ребят. Гора с плеч. Бегу домой. Помыться, чай пить со вкусом. Что за диво! Свет горит. Можно сидеть на кушетке, валяться в кровати, умыться по-настоящему. Сколько удобств. Тревога? Это не страшно, это не нас только, тут мы не единственная цель. Очень приятно оказаться дома.

6 августа 1941 года

Из цеха бегут «работнички», боящиеся, что в Ленинград придет немец. Ничего у него не выйдет, не пустим! Мне этот город с каждым днем становится более родным. Эти улицы, площади, эти высокие дома останутся нашими, и мы никогда не отдадим их врагу. Пусть другие уезжают, я остаюсь. Страшно, но не поеду. Буду здесь. Мне некуда ехать. В цехе пусто, куда я поеду.

Со мной работала К., она уезжает вместе с родными в Сибирь. Пришла работать в начале войны, и теперь уезжает, а могла бы потрудиться здесь, здоровая девица. Кому нужно с кучей детей, тому места нет, а для нее, видно, нашлось.

Предложили поработать на оборонных. Что ж, поработаем, поможем Родине. Учусь на курсах, ходим на практику. Страшно хочется что-то делать существенное, чтобы было видно. В цехе все привычное надоело, вот хорошо рыть противотанковые рвы и учиться. Сидеть в цехе больше не могу, за работу то, что было до войны, не считаю. Неверно это, конечно, но хочется, чтобы и мое было в том, что делается кругом [Н. О-ва].

8-12 августа возобновилось немецкое наступление с плацдармов в нижнем течении Луги в направлении Красногвардейска (Гатчины) и у Шимска в сторону Новгорода. Сопротивление советских войск возрастало. Однако оно все еще оставалось недостаточным для того, чтобы остановить врага.

Рубеж западнее озера Ильмень с 10 августа обороняли войска 48-й армии. 16 августа противник прорвал оборону и захватил западную часть Новгорода.

«ВЕРНУСЬ ЖИВЫМ ИЛИ МЕРТВЫМ…»

Странички из дневника Н.А. Б-та

Задача интересная – отправить два вагона «спецназначения» в Удмуртскую АССР с группой семей ответственных работников райкома. Срок выезда 16 августа. Возвращение?! Ну как отказать. Отказать А. М. Григорьеву – это невозможно, я его безумно уважаю. Но ради чего я поеду, отправлять мне некого, эвакуироваться самому это преступление. Немцы наступают, обратный путь может быть закрыт. Но я оставляю здесь свою любовь, свою родную Зинульку. Опять разлука, и может быть, навсегда. Положение отчаянное. Но я дал слово другу, гатчинскому парню, секретарю райкома Григорьеву. Я сам гатчинец. Эти ребята не подводят. Еду. <…>

Все поставлены на ноги. Отцы укладывают последние вещи, снаряжают в дорогу своих жен и детей. Заняты по горло, и я ношусь как угорелый. Оборудую вагоны. Установил бак для питьевой воды.

Запасаю продукты и лимонад для детей. Взял с собою топоры, гвозди, молоток, веревки, все может пригодиться.

До отъезда два часа, у меня ничего не готово. Звоню директору, прошу дать увольнительную Зинаиде. Пришла, плачет, разводит сырость, а время идет. Позвал на помощь бабку соседку. Явилась и тоже ревет. Вот помощники. Сели, выпили по рюмке портвейна и отправились на вокзал. <…> Все прощаются, и слезы градом льются по лицам. «Ты приедешь?» – спросила Зина. Крепко поцеловав, я ответил да.

Подошел Алексей Михайлович. Он сильно взволнован, крепко по-мужски пожал руку.

– Вернешься?

– Хоть мертвым, но буду здесь. Не снимайте с партучета. Хочу и буду членом Ленинградской партийной организации…

Вскочил в вагон тронувшегося состава <…>.

Сотни вопросов. Как доедем? Не опасен ли наш путь? и т. д. Часам к 11 угомонились, усталые ребятишки спят. Так как до Тихвина дорога может быть неспокойная, решил, спать не буду. <…>

Станция Яр, Удмуртская АССР. Выгружаемся из вагонов. Проливной дождь. Бедные ребята, спрятать их некуда, вокзал переполнен, придется им до утра оставаться под открытым небом.

Находим вблизи вокзала подходящую лужайку, развожу костер. Уставшие и измученные дети и матери усаживаются поближе к огню.

Чуть свет иду в Ярский райком партии. Скоро получив аудиенцию, беседую с секретарем РК. Хороший дядька, сразу оценил мой «груз» и принял меры по размещению семей. Короткий разговор по телефону, и восемнадцать подвод из деревни Нижняя Сада направляются к станции. Ждать их придется долго, до деревни 18 километров.

Крепко поблагодарив и пообещав зайти, я поспешил вернуться на лужайку, где у костра сидели промокшие до костей ребята и родители. Рассказал обо всем: питании, жилище, предоставлении транспорта и т. д. Радостные улыбки засияли на лицах моих подопечных. Теперь и дождь показался совсем другим. <…>

Вернулся в райком, В кабинете секретаря сидел председатель исполкома, зав. отд. пропаганды и агитации. Начались расспросы. Полтора часа длилась беседа о Ленинграде, наступлении врага, угрозе, нависшей над Родиной. Попросили провести беседы с активом и колхозниками. <…>

Проглянуло солнце. Подводы нагружены, самими колхозниками с особой любовью были посажены самые маленькие путешественники.

Весь день прошел в хлопотах по размещению. Председатель бучуновского сельсовета лично приехал для разрешения всех вопросов эвакуированных. <…>

Меня из дому так не провожали, как провожают домой. До отказа набили мешок. В нем масло, куры, хлеб, огурцы. Вся деревня пожелала доброго пути. <…>

Накануне первый секретарь райкома предложил мне остаться работать в районе. Поблагодарив за доверие, я отказался. Мне нужно вернуться в Ленинград и дать отчет о поездке. <…> Попросил обеспечить питанием, присмотреть за ленинградцами, дать им возможность освоится, а затем обеспечить работой. <…>

<…> Навьючен, как верблюд, чемодан, мешок и битком набитая полевая сумка. Поезд пришел. В накуренном купе – тяжелый воздух, жарко, пять краснофлотцев шумливо беседуют. Раненые возвращаются после госпиталя на любимую Балтику. Говорят, где и какие ранения получили, упоминают Кингисепп. Не удержался, вступил в разговор.

Мешок с продуктами худеет день ото дня. Наша команда из шести человек на аппетит не жалуется. <…> На больших станциях краснофлотцы получают по аттестатам паек, а я не имею на это права. Все делим поровну и все сыты.

Вологда. Поезд стоит пять часов. Пошли в город. В эвакокомиссии раздобыл пять талонов на обед. Один обед несем дежурному по купе. Вымылись, причесались. Вернувшись к вагону, узнали, что поезд дальше не пойдет и будет переоборудован в санитарный. <…>

Предлагаю выход из положения: познакомиться с санитарками и медсестрами и ехать в их поезде. Идея понравилась и была принята к исполнению. Быстро «накапав» на мозги санитаркам и медсестрам, с их разрешения удачно «приземляемся» в одном из вагонов и вскоре отправляемся в дальнейший путь на Ленинград. <…>

Настроение поганое. Поезд движется со скоростью черепахи. Продукты кончились, положение иждивенческое. Хоть попутчики об этом не говорят, чувствую себя неудобно. Прибыли в Череповец. <…> В железнодорожной столовой после разговора с директором получаю шесть талонов на обед. Попутчики похвалили: