Журнал СовременникЪ № 13. Рождественский выпуск

И заснежены просторы
Под рождественский наряд.

Засияло всё в округе,
Заиграл на небе пляс.
Очень рады важной встрече
На земле в морозный час.

Январь в окошко постучал

Январь в окошко постучал,
Рассыпав снежные узоры.
Он словно девушку искал
Под звуки певческой гитары.

Ходил по улочкам, дворам
И по заснеженным полям.
Походкой важной он шагал
И всем автографы давал.

В мосты речушки заковал,
В наряды белые свои
Дома, деревья одевал,
В объятья нежные он брал.

И радость людям он дарил
Своим каким-то волшебством.
Теплом январским согревал
Всех, поздравляя с Рождеством.

Лада Белановская

Л. А. Белановская – профессиональный художник, член Московского отделения Союза художников России (МОСХ России). Много путешествовала и участвовала в международных пленэрах и выставках.

Памятники средневекового искусства стали темой её книги «Свет каждому. Поездки по Сербии», вышедшей в издательстве «Русский Путь» в 2015 году. Книга была отмечена положительными отзывами в прессе.

Последние публикации посвящены личным воспоминаниям: в 2021 году в Издательстве «Ridero» вышел сборник «Путешествия за грань» и отдельные рассказы в журналах «Волга» и «СовременникЪ».

Сейчас в работе рукопись семейной хроники (условное название «Пристань»), отрывок из которой предлагается вниманию читателей.

Чемоданчик (из далёкого прошлого)

В переполненном первом классе старой Всехсвятской школы действительно преподавали две учительницы, а не одна, как во всех обычных школах. Скорее всего, так исторически сложилось со старых «мирных» времён, когда эта школа была единственной на всё село начальной, готовящей к гимназии, и эти две сестры пришли в её бревенчатые стены будучи молодыми девушками. (Улица так и называлась – Гимназическая.)

По времени их приход мог совпасть с реформами народного образования конца девятнадцатого века, и эти две учительницы так и продолжали делать своё дело, как делали его с молодости. В их благородном служении основой была программа бывших земских школ, в которую они ухитрялись вносить то новое, что требовалось по спускаемым указаниям районного начальства.

Ольга Сергеевна и Вера Сергеевна были родными сёстрами, они были одинаково одеты, и было трудно сказать, кто из них старше. Скорее всего, Вера – более высокая и более строгая. Она вела уроки арифметики и чего-то ещё, кажется рисования. Ольга Сергеевна учила нас чтению, письму, нехитрому какому-то рукоделию и шитью.

Эти две учительницы были абсолютно «нетеперешнего» вида, как и вообще всё, что окружало нас в этой школе, за исключением молодого директора.

Это проводило невидимую, но ощутимую черту между нами, учениками начальных классов, и теми, кто был старше и ходил в новую школу, выстроенную рядом. Там был другой мир, мы с ним почти не пересекались, и учителя у них были совсем другие.

Наши учительницы носили строгие чёрные платья с глухим воротничком, вокруг которого была белая кружевная отделка, как на старых бабушкиных снимках. Они всегда были одеты так, и только в самые холодные дни вели урок, накинув на плечи тёплые вязаные платки. У Ольги Сергеевны были очки с круглыми толстыми стёклами, а у сестры было пенсне на шнурке, которое на уроке она то надевала, то снимала.

Каким-то тайным секретом обладали эти две слегка странные женщины, он позволял им полностью владеть вниманием первоклашек в переполненном классе, и я не помню, чтобы сёстры когда-нибудь повышали голос.

В классе были дети, не подготовленные к школе и отстающие, но я не помню, чтобы их когда-то ругали или давали чувствовать, что они хуже других. И они вместе со всеми втягивались в обучение, как в весёлую и интересную игру.

Мы слушали своих учительниц и соперничали, просясь ответить на вопросы. Веру Сергеевну побаивались, а у добрейшей Ольги Сергеевны изо всех сил старались заслужить похвалу, но любили одинаково обеих.

На каждом их уроке, похожем на игру, мы узнавали что-то интересное, учиться было не трудно: я воспряла духом и больше не чувствовала себя отстающей тупицей – скорее даже наоборот.

Но об этом после, а сейчас для полноты картины не могу не вспомнить, что, кроме этих двух, у нас была ещё одна учительница. И была она настолько ярким персонажем, что запомнилась мне во всех своих, более чем удивительных, чертах и деяниях.

Она преподавала нам музыку и пение, но, кроме этих обязательных предметов, она, скорее всего по своей инициативе, ставила спектакли с танцами и мелодекламацией, где артистами выступали ученики всех трёх начальных классов.

На своих уроках музыки она сама пела и играла и рассказывала нам много разного, имеющего отношение к театру и музыке. Не все из учеников могли воспринять смысл этих речей, но её громкого окрика все боялись по-настоящему, и даже озорные мальчишки, затихнув, стояли и слушали.

Это была маленькая, кособокая и сухонькая старушка с очень звонким голосом и властными манерами.

Было абсолютно непонятно, как её неистощимая энергия могла уместиться в столь малом, буквально птичьем, тельце. Имя этой служительницы муз было Ольга Францевна.

Не знаю, кем она была в своей прошлой жизни, но, в отличие от двух сестёр, она явно никогда не была учительницей начальной школы. Когда я вспоминаю, как она сама играла и пела и что заставляла нас выучивать, до меня только теперь доходит вся необычность её личности.

Как в свои немолодые годы она справлялась с тем, чему добровольно посвятила себя; что могло руководить её, столь бурной, фантазией и откуда она брала силы быть одновременно музыкантом, певицей, хореографом и режиссером? И, что самое главное, – управлять столь разнородной массой не только детей, но и взрослых.

Лицо Ольги Францевны было всегда густо напудрено и подкрашено, на голове была сложная повязка из переливающегося шёлка, низко спущенная на лоб. Из-под неё выглядывали одинаковые рыжие завитки, они казались приклеенными, как бывает у кукол. Возможно, это так и было – без повязки и завитков мы Ольгу Францевну никогда не видели.

Зато её платья, свидетели «другой жизни», всегда были разные, необычного фасона, с блестящими отделками, они скрывали дефекты её фигуры. На фоне двух наших учительниц, одетых почти по-монашески и говоривших не повышая голоса, Ольга Францевна выглядела яркой и громкоголосой экзотической птичкой.

Её одежды струились и развевались, когда, метнувшись от рояля, она неслась по залу, и, показывая фигуры танца, хватала за плечи неповоротливых, и тут же стремительно летела обратно к роялю.

Раздавалось громогласное «И-и! Раз!», за этим следовал аккорд.

У неё был сильный поставленный голос, он напоминал голос очень популярной в те годы певицы этнического стиля – Ирмы Яунзем. Кстати, и репертуар того, что мы с ней разучивали, и того, что она пела сама, тоже был близок к этому жанру.

Эти занятия чередовались с репетициями. Ольга Францевна не только вела уроки, но и устраивала школьные праздники, карнавалы и спектакли, тем более что отмечаемых дат в советском календаре было достаточно.

Самое удивительное, что её энтузиазм устраивал начальство школы и района, а ожидание и подготовка праздника заражала и нас, и наших мам и бабушек. Они не только безропотно ждали, когда она наконец отпустит детей с занятий, но и умудрялись буквально из ничего сооружать нам костюмы для выступлений.

Я думаю, что такое фанатическое горение не укладывалось в рамки так называемого разумного поведения и держалось только на искреннем увлечении и бескорыстии Ольги Францевны – её зарплата учительницы пения была, конечно, вполне нищенской.

Почти карикатурная внешность не препятствовала её независимости и силе влияния на людей. Откуда это бралось? Может быть, как раз из того, что было за рамками?

Находится и другое объяснение. Жили все тогда трудно, и так хотелось радости и праздника!

Вот такие удивительные учителя «из старорежимных» сохранялись тогда ещё кое-где в школах.

Не уверена, поймут ли меня люди постсоветского времени. Как частенько случается, они скажут, что с тех давних пор все люди стали другими и заметно поумнели. Пусть потеплеет у них на душе от такого вывода. Я им не судья.