Журнал СовременникЪ № 13. Рождественский выпуск

Теперь живёт в тихом поволжском селе Наровчат. Поняв всё о настоящем, с лёгкостью изучает и описывает прошлое, чтобы читатель с умом планировал своё будущее.

Последний праздник Рождества

(По воспоминаниям последнего головы дореволюционной Пензы)

Вспоминаю детство. Рождество, а также самое весёлое время Святок и Нового года в семье родителей праздновались особенно торжественно. Весь сочельник 24 декабря, по обычаю, обед в доме не готовился. Все в семье, включая детей, соблюдали пост. Только вечером, когда в небе загоралась первая звезда, на стол ставился самовар с чайным сервизом и подавался винегрет из овощей на постном растительном масле. Почётное центральное место на столе занимал белоснежный «папушник» – пшеничный белый каравай хлеба.

Спать все ложились рано, поскольку назавтра, 25 декабря, в 4:30 утра все взрослые с подростками отправлялись в церковь на рождественское богослужение. Возвращались домой ещё до рассвета, где их уже ждали в зале одетые и умытые нянями малыши. Теперь славили Христа перед образами уже всей семьёй во главе с отцом: пели праздничные молитвы «Рождество Твое Христос Боже наш…», «Дева днесь Пресущественнаго рождает, и земля вертеп Неприступному приносит…». Отец у нас был очень религиозный человек. Три десятка лет он прослужил церковным старостой в пензенском Спасском кафедральном соборе, и мы, дети, были постоянными посетителями всех праздничных богослужений.

После молитвы все по очереди подходили поздравлять отца, который каждому давал по новенькому, блестящему, заранее приготовленному серебряному рублю, малыши же получали по 20 копеек.

Из зала все проходили в столовую, где садились за чайный стол со сдобными булками и сливками. Тут уже ожидали служащие отцовского магазина со взаимными поздравлениями. Отец благодарил работников за их годовую работу и вручал подарки, которые обыкновенно представляли собой отрезы материала на костюм или брюки.

В день Рождества мы посещали церковь дважды. Уже в 9 часов утра в соборе начиналась торжественная обедня, на которую съезжалась вся губернаторская администрация. В это время церковь наполнялась таким количеством людей, что туда было трудно войти. Храм был полностью освещён люстрами, пел великолепный хор певчих.

Дома после торжественной службы всех членов семьи ожидал парадный обед. За большой, во всю комнату, стол усаживались по старшинству от отца, который занимал почётное место во главе.

Подавался праздничный обед с пирогами, бульоном, было жаркое из птиц, соленья и пирожные. Шло разговенье после Рождественского шестинедельного поста. А после – мы, все усталые, но умиротворённые и наполненные благодатью, отправлялись в свои комнаты на отдых.

Вечером на второй день Рождества на нашу усадьбу приглашалось духовенство кафедрального собора, и славление Христа происходило всем причтом. Старик протоиерей с густым басом, три священника, колоритный протодиакон и пятеро диаконов наполняли дом мощным хором торжественных песнопений. А после короткого богослужения, на котором присутствовала вся наша семья и близкие родные, духовенство приглашалось отцом в столовую, где был накрыт богатый праздничный стол.

Остальные вечера Рождества и Святок были заполнены домашними балами и поездками к родным и близким знакомым на ёлку. А поскольку таковых людей было очень много, поздравительные визиты плавно перерастали и в новогодние.

Приглашения на праздник от старших по возрасту родственников и более высоких чинов развозились по домам с курьерами, а молодые и подчинённые наносили визиты сами с оставлением визитных карточек.

Яркие, красочные визитки и поздравительные открытки готовились горожанами, чаще, на заказ. В Пензе оформлением таких заказов занимались фотоателье. С конца XIX века в моду вошли фотографии с завезённых европейских открыток, которые раскрашивались вручную. Ещё казалось оригинальным в поздравительные карточки превращать фотографии самих хозяев предстоящего торжества или фотографии с фасадами собственных домов. Такие открытки посылали родным с почтовой связью, их берегли и коллекционировали.

Рождественский бал. Особо запомнился один из праздничных балов, когда я, окончив уже Московский коммерческий колледж и получив в пензенском пехотном резервном батальоне первый офицерский чин прапорщика, только начинал работать в магазине отца. Мне было 20 лет, и я слыл одним из самых завидных женихов в городе.

Мы с братом и сёстрами с большой фантазией готовились к этому балу: придумывали оформление, новые игры, причуды, разрабатывали правила для пышных танцев – котильона и кадрили-монстр. С количеством кавалеров всегда были у нас проблемы, поэтому приглашения рассылались и знакомым по службе офицерам.

Но вот в восемь часов вечера наш зал, освещённый люстрой и канделябрами с газовыми лампами и стоящей большой нарядной ёлкой, начинает постепенно заполняться подъезжающими гостями. Поздоровавшись и перекинувшись парой слов, гости постепенно расходятся по комнатам, собираясь группами по интересам.

В столовой к этому часу был накрыт чайный стол с различными печеньями, сладостями, тортами и сладкими пирогами. Так что часть гостей начала свой праздничный вечер отсюда.

Мужчины и старики в детских комнатах, освобождённых от лишней мебели, расположились за ломберными столами для карточной игры.

Бабушки и мамаши большей частью отправились в малиновую гостиную, затянутую большим ковром, где царил полумрак от шёлковых абажуров настольных ламп. Здесь шёл неспешный дамский разговор. Отсюда же через распахнутые двери в зал дамы могли наблюдать и за танцами своих сыновей и дочерей.

В десятом часу в зале, где пол был натёрт воском, начались танцы под духовой оркестр. В начале бала мы раздали расписание танцев, где были написаны слова на кадрили. Кадрилей было две, а между ними танцевали падекатр, венгерку, краковяк.

После чая в столовой накрыли стол закусочный, что внесло заметное оживление в среду старшего поколения мужчин. В то же время для дам и молодёжи в зале и в гостиной прислуга на подносах разносила сладкую воду, мороженое, фрукты, орехи и прочие угощения.

В середине бала стали приезжать компании ряженых. Так развлекалась городская молодёжь. Одевшись почуднее, в масках, они разъезжали по домам знакомых с весёлыми поздравлениями, а хозяева старались угадать, кто под маской. К нам тогда заехали компании четыре, одна была из дворян. В повседневной жизни люди из дворянского сословия от прочих держались особняком. Но вот в этот рождественский праздник некоторые из них, сняв маски, тоже присоединились к нашим танцам.

Для барышень у нас были изготовлены из папиросной цветной бумаги всевозможные боа – украшение из лент и перьев. А для молодых людей – картонные ордена. Этими бутафорскими штучками юноши и девушки украшали друг друга по симпатиям. И когда в двенадцатом часу началась наконец кадриль-монстр, молодые люди и девушки выглядели разукрашенными, как рождественские ёлки.

Весь вечер я уделял внимание двум девушкам, которые, явно ревнуя друг к другу, передавали мне записочки с нетерпеливым вопросом, кого из них я предпочту для котильона. Дело в том, что приглашение «на котильон» считалось сигналом окончательного выбора кавалером своей дамы.

Но я для себя уже твёрдо знал, что влюблён. И не в одну из них, а в третью, на которую весь вечер тайно поглядывал, но, сгорая от ревности к её кавалеру, всё же продолжал вести эту рискованную игру до самого конца праздничного бала.

В двенадцать часов молодёжь стала рассаживаться вдоль стен, готовясь к котильону, старшее же поколение готовилось к ужину в столовой. Сейчас мало кто помнит этот танец, объединявший все известные: вальс, мазурку, польку. Если коротко, то все танцевали то, что громко объявлял кавалер-кондуктор и начинала ведущая пара. В танцы включались элементы игры.

Сначала две мои подружки весело соперничали друг с другом в танце с прикосновением. По правилам, они обе подходили ко мне со спины и клали руки на плечи. Я же, не глядя, должен был взять одну из предложенных рук и, повернувшись лицом, закружить выбранную подружку в туре вальса. Когда я выбирал одну, другая с досадой и ревностью отходила в сторону дожидаться другого кавалера.

Но вот объявили танец с цветком, который я должен был вручить той единственной, с которой хочу провести остаток вечера. И, неожиданно для всех присутствующих, цветок я преподнёс той, о которой не переставал думать – стройной, с пухлыми щёчками Лизе – моей будущей жене. Мы так и протанцевали с ней целый час с этим цветком. Котильон закончился весёлым танцем с разными фигурами гранд-pa, после которого мы уже не разлучаясь, оба запыхавшиеся и счастливые, отправились к столу, который накрыли для молодёжи.

Помню, тогда подавали разнообразную рыбу, жареную птицу, оформленную в перья. Повара особенно красиво украсили пломбиры в виде моделей дворцов, с горящим внутри огнём. Из сладкого было ещё консоме в чашках с пирожными, мороженое, пломбир, мусс.

Весь следующий год я буквально порхал от счастья, не представляя и дня без того, чтобы не увидеть мою Лизу. Она жила с родителями и многочисленными братьями и сёстрами в красивейшем доме из красного кирпича, и мы часто гуляли по их огромному саду с беседками и гротами. Это были самые беззаботные и счастливые дни нашей жизни.

Лиза была дочерью известного тогда в России «солодовенного короля» Мартышкина.

Мартышками в Поволжье раньше называли шустрых и нахальных чаек, также стали называть и людей – посредников между крестьянами и купцами в закупках зерна. Крестьяне-мартышки селились на перекрёстках дорог, соединяющих деревни с городскими крупными базарами и мельницами, и перекупали зерно, собранное у соседей. Затем, с выгодой, доставляли его оптом пензенским купцам. Вот одним из таких поселений и была эрзянская деревенька, в которой прозвище «мартышки» стало фамилией.

Дед моей суженой занялся в этой деревне солодом. Он выращивал и скупал ячмень, проращивал его в солодовне и продавал. Дело оказалось прибыльным, и мордвин-старовер перебрался с тремя подросшими сыновьями в Пензу, принял православие и записался в купечество. По законам того времени, чтобы в полной мере пользоваться купеческими привилегиями (получать банковские кредиты, участвовать в общественном городском управлении и другое), надо было принадлежать к РПЦ, а православные купцы, независимо от этноса, у нас уже значились в документах как великорусы.

Мой дед тоже был мордвином, только относился к этносу мокша. В Пензу он перебрался в середине XIX века из города Спасска. В мордовских поселениях тех лет самые высокие места носили название «Вярьвиль», что так и переводится на русский язык, как «высокое место». Видимо, отсюда и пошла фамилия в нашем роду – Вярьвильские.

Отца с малолетства отдали в услужение к успешным пензенским купцам. Он бегал посыльным, подавал, убирал – в общем, работал мальчиком на побегушках. Однако врождённое трудолюбие и пытливый ум с возрастом сделали из него приказчика в магазине хозяина, а сметливость и смекалка – супругом хозяйки после смерти купца. Отец, в итоге, стал сначала тоже успешным купцом, а потом первым человеком в городе: Почётным гражданином, пензенским головой и ктитором Спасского кафедрального собора.

Поэтому, когда я заявил родителям, что хочу посвататься к купцам Мартышкиным, отец был только рад: «Что ж, трудолюбивое, успешное семейство. А раз из мордвы – нации, обладающей крепкой, цельной натурой, то у их дочери и здоровье должно быть хорошим, и воспитана должна быть в скромности». Не остановило нас даже то, что мы с Лизой, являлись свойственниками: моя сестра тоже была Мартышкиной, выйдя замуж за брата Лизиного отца. А такие браки противоречили церковным канонам. Но влияние моего отца в городе было столь велико, что выхлопотать разрешение на этот брак у местного епископа оказалось делом не очень сложным.

И вот в Рождество 1900 года я уже с большим волнением официально просил разрешения у родителей Лизы на вступление в брак с их дочерью. Весь этот праздник прошёл в поздравлениях нас, как жениха и невесты.

Семейный праздник. На Рождество и встречу но-вого,1911 года мы с Лизой и дочурками решили поехать к Мартышкиным в Санкт Петербург, где они теперь жили. Квартиры в центре столицы и у родителей Лизы с младшими братьями и сёстрами, и у семей её старших сестёр располагались в одном доме. На соседней улице находилось и головное предприятие торгового дома «Е. Ф. Мартышкина сыновья». Я хоть и не был сыном дедушки Лизы, но тоже теперь входил в число соучредителей. Семья Лизы уступила нам свой красивый особняк в Пензе.

Когда мы сошли с поезда, нас поразило, что в этот поздний утренний час над Петербургом было ещё ночное небо и на всех улицах горели фонари. Когда у нас в Пензе стояли уже сугробы, здесь снега почти не было и экипажи ездили на колёсах. Да и в квартире Мартышкиных, где нас встретили с домашним теплом, мы сели за щедро накрытый стол под освещение всех имевшихся у них люстр.

Встреча Рождества, как обычно, прошла в молениях, посещении храмов. Утром дети хвастались друг перед другом подарками и веселились под ёлкой, наряженной разноцветными конфетами, пряниками, позолоченными орехами, бумажными фигурками и мишурой. Зелёная, пахнущая зимним лесом красавица стояла посредине самой большой комнаты – зала, увенчанная Вифлеемской звездой – символом благой вести о рождении Спасителя.

На другой день за праздничный ужин мы садились, по традиции, под сказочную мелодию, которую на фортепьяно исполняла мама Лизы. Наша бабушка, как мы её теперь звали, происходила из петербургской дворянской семьи, поэтому была очень образованна, безукоризненно вела домашнее хозяйство и соответствующее воспитание дала своим 9 детям.

В те годы браки между дворянками и успешными купцами были не редкостью. Но разница между крестьянским и дворянским менталитетом всё же давала о себе знать. Довольно часто утончённые, не привыкшие к тяжёлому провинциальному быту дворянки не выдерживали ежегодных родов, антисанитарии, постоянных хозяйственных хлопот. И, несмотря на помощь многочисленной прислуги, которой тоже надо было умело управлять, рано уходили из жизни. Например, мой отец был женат трижды из-за смерти предыдущих жён. А было у меня 17 братьев и сестёр, не считая умерших в раннем детстве.

Ужин начался в 12 часов ночи. На каждый прибор молодые хозяева разложили красочные карточки с индивидуальными стихами и афоризмами. Мы зачитывали их вслух, обсуждали и много смеялись над тонко подмеченными особенностями характеров.

Стол, как обычно в такие праздники, ломился от обильного угощения, о котором позаботилась наша бабушка. Вспоминаю, что в центре стояло блюдо с разварным поросёнком со сметаной и было много-много разных закусок и сладостей.

После ужина мы решили устроить «вечер футуристов».

В эти годы появилось новое течение художников, поэтов и писателей, которые отвергали старых классиков и с большим нахальством выдавали самые несуразные картины и сочинения, мало кому понятные, с вновь выдуманными словами и неприличными выражениями, которые раньше можно было услышать только из уст пьяных оборванцев. Почему-то это считалось искусством будущего и называлось поэтому футуризмом[1 - От латинского futurum – будущее.].

Так вот и мы, ради развлечения и следуя моде, стали сочинять экспромтом всякую чепуху в стихах и разыгрывать сценки.

Каждый из нас оделся в придуманный им костюм, и мы стали играть в шарады, угадывая характер и привычки изображаемого таким образом персонажа. Помню, я изображал быстреца – бегающего и сшибающего всех с ног человека с ночным горшком, украшенным лентами. В комнате стоял несмолкающий хохот, а дедушка Мартышкин даже смеялся до слёз.

Пользуясь присутствием в столице, мы много гуляли по празднично украшенным улицам, посетили ряд музеев, сводили детей в цирк Чинизелли. Осуществил я и главную свою мечту: сходил с семьёй на оперу в Народный дом имени Николая II, построенный в Александровском парке.