Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА-V

Мой подробный анатомический разбор Рэма № 2 ещё раз подтвердил печальную истину: мы быстро привыкаем даже к чудесам и восторг души добровольно обмениваем на скучную аналитику происходящего.

Часть 10. Надежда подлежит восстановлению

Я взялся отремонтировать повреждения капсулы в надежде вернуться на безлюдную орбитальную станцию, которая наматывала виток за витком вокруг Урии. В ночном небе я не мог видеть её движение. Орбита станции лежала в противоположной полусфере планеты. Но я надеялся на благополучие материнского модуля, исходя, прежде всего, из моего законного права надеяться на лучшее во чтобы то ни стало.

К счастью, в приборном отсеке чуть ли не треть полезной площади была отведена под ЗИП. Помню, на Земле, в Академии астронавтики, как только мы не шутили над гипертрофированной предусмотрительностью Главного конструктора станции, добродушного Адама Петрича. А зря, прав оказался Главный, как в воду глядел.

Потянулись долгие, кропотливые ремонтные будни. Рэм оказался толковым и рукастым помощником. Через пару дней работы он уже понимал общую концепцию аппаратного обеспечения и порой указывал мне на то, что я в пылу ремонта упускал из виду.

Дикари исправно каждое утро приносили отменную еду и небольшие, но выполненные от души подарки. Как правило, это были вязанные из соломы зверушки или незатейливые предметы быта.

Ремонт продвигался на удивление споро. Я имел возможность менять целые блоки аппаратуры, не распаивая микросхемы и не выламывая из базовых плат сгоревшие элементы. Главный бортовой компьютер, чудом сохранивший работоспособность после сотрясения, принимал в своё распоряжение всё новые и новые отремонтированные узлы общей аппаратной системы.

Часть 11. Охота

Однажды во время утренней трапезы один из вождей что-то шепнул Рэму, хитро поглядывая в мою сторону.

– Они зовут тебя на охоту. Говорят, в окрестностях деревни объявился огромный борУ. На завтра назначена охота.

Рэм, возбуждённый предчувствием чего-то необычного и интересного, смотрел на меня широко раскрытыми глазами, вымаливая согласие.

– Передай вождю, я приму участие в охоте, – ответил я, дружески хлопнув его по плечу.

В тот же день вечером вместо традиционного антропологического ликбеза и рассказов о Вселенной темой нашего разговора была охота! Рэм задавал бесчисленное количество вопросов, и, пожалуй, главный из них звучал так: какое право мы имеем убивать животное, которое не причинило нам никакого вреда?

– Понимаешь, Рэм, – ответил я, невольно опуская глаза под напором наивного, не знающего злобы взгляда, – мир устроен так, что в нём выживает сильнейший. БорУ, на которого завтра будет охотиться стая, и наверняка убьёт его, ведь тоже охотник. Его жертва – более слабый зверь. Ты сам по утрам принимаешь из рук дикарей куски мяса и ешь их. Они же не выросли на деревьях. Это фрагменты убитых зверей или домашней птицы. И ты не оплакиваешь их смерть, а пользуешься ею.

– Да, это так. И всё же объясни мне: почему моё существо при мысли о завтрашней охоте ликует от радости? Почему будущее убийство вызывает во мне не вздох сожаления, а веселье, как от вина, которое я пробовал из твоих рук?

– Наверное, когда-нибудь человек перестанет радоваться чужой смерти. Поверь, Рэм, это всё, что я знаю.

На следующее утро ни свет ни заря меня разбудили крики дикарей и отрывистые звуки, напоминающие голоса детских пищалок. Я поглядел в иллюминатор и увидел охотничье «войско» в полной, явно не потешной амуниции. Дикарей шестьдесят с «шипованными» дубинами и копьями, бродили толпой возле трапа капсулы. Копья имели каменные наконечники, привязанные лоскутами лиан к срезанным и ошкуренным стволам молодых деревьев.

– Н-да, серьёзная сила, – улыбнулся я. – Рэм, вставай! Завтрака, похоже, сегодня не будет.

Предупредительность оказалась излишней. Рэм, уже одетый, нетерпеливо ёрзал в углу и ждал моего пробуждения.

– Пора?! – выпалил он, и даже дал петуха, как только я поглядел в его сторону.

– Да, выходим, – ответил я и вложил в боковой карман правой голени заряженную трассерами ракетницу. Модулятор я брать не стал, решив не воскрешать воспоминания дикарей.

Мы спустились по трапу и смешались с толпой охотников. Процессия двинулась в ближайший лесок, представлявший из себя полупроходимые заросли вьющегося в камнях кустарника. Редкие стволы крупнолистных деревьев торчали из общей клубящейся массы растительности, как фиолетовые сугробы, и служили ориентирами в пути.

Урийское солнце ещё таилось за горным перевалом, но небо, предчувствуя его скорое появление, уже перекрасило слоистую гряду облаков из ночного пепельно-серого фиолета в розовый кармин наступающего утра.

Ватага добровольцев, шествующая впереди охотничьего войска, вошла в глухие колючие заросли кустарника. Как мне пояснил Рэм, подслушивая мысленные переговоры дикарей друг с другом, в задачу авангарда добровольцев входило потревожить зверя и гнать его на основные «армейские» силы, которые выстроились в каре, выставив вперёд копья в ожидании зверя.

– Рэм, – удивился я, – спроси: а если зверь не побежит в западню и вильнёт в сторону, что тогда?

Рэм пошептался с одним из вождей, потом повернулся ко мне и сказал:

– Они говорят: побежит.

Я достал на всякий случай ракетницу и спрятался за камни во втором эшелоне охотников.

Вскоре послышался треск ломающегося валежника и острые, как язычок змеи, крики туземцев. Шум быстро усиливался. Похоже, всё шло по плану: зверя подняли и гонят на каре.

Вдруг долина огласилась невероятным по силе рыком. Вслед послышались тревожные и жалобные выкрики туземцев. Дикари стали переглядываться друг с другом. Судя по рыку, огромная величина борУ не вписывалась в их расчёты. Оставалось только догадываться о незавидной судьбе горстки смельчаков.

Копьеносцы первой линии один за другим стали перебегать в тыл нашему порядку и прятаться за большими камнями. Каре, охваченное страхом, редело на глазах. Дикари стали всё чаще поглядывать в мою сторону, надеясь на гарантированную защиту. Думаю, не будь меня среди них, они бы давно разбежались.

Я пожалел о том, что не взял модулятор. Ракетница – это, конечно, хорошо, шуму много. И только.

Зверь стремительно приближался. Голоса погонщиков смолкли. Слышались только хруст ломающегося кустарника и глухие удары лап о каменистую почву. Казалось, долина сотрясается от бега исполина. Воинственный дух оставил охотников совершенно. Каре рассыпалось. Его испуганные фрагменты попрятались в каменные проёмы за моей спиной. Наше доблестное войско «перестроилось» в новую форму, напоминающую немецкую рыцарскую свинью. На переднем крае этого «свинского порядка» оказались мы с Рэмом. Честно говоря, на такое откровенное свинство со стороны «товарищей» по охоте я не рассчитывал.

Рэм, не имевший ещё опыта смерти, беззаботно, как дитя, поглядывал на меня, чувствуя сердцем, что теперь именно от моих действий зависит исход охоты. Я велел ему отойти за камни. Распоряжение его огорчило. Он медлил. Мне пришлось повторить приказ более строгим голосом. Только тогда этот большой ребёнок вразвалочку направился в укрытие.

Я перезарядил ракетницу, вставив вместо сигнальных ракет обойму с так называемыми психопатическими трассерами. Они не могут произвести поражающее действие пули, но способны нарушить моторику и психологическое состояние противника. Оставалось надеяться, что в «устройстве» борУ помимо мышц и клыков есть и что-нибудь нервическое.

В этот момент последний ряд кустов, отделявших разъярённого зверя от горе-охотников, затрещал, и чудовище, напоминающее носорога, но размером со слона вывалилось на поляну. Пользуясь моментом, пока борУ застыл, размышляя, что делать дальше, я выстрелил, целясь животному в глаз – единственное место, через которое я мог потревожить его нервную систему. Выстрел оказался удачен. Отчаянно мотая огромной – полутораметровой – мордой, чудовище издало пронзительный рёв и поднялось на задние лапы. Вторично я выстрелил в пах, заметив розовое пятно слегка ворсистой кожи в нижней части бронированной туши. И этот выстрел достиг цели. Одна из задних лап животного задёргалась в конвульсиях, борУ потерял равновесие и всей своей тяжестью рухнул на камни метрах в четырёх от меня, подняв в воздух облако фиолетовой пыли.

Как только животное, тяжело дыша, замерло, парализованное на малое время трассерами-паралитами, осмелевшие дикари повскакали из-за своих укрытий и с криками типа «Виват, Глория!» бросились к поверженному зверю. Они окружили его плотным кольцом, не переставая воинственно галдеть и трясти оружием. Тут ко мне очень кстати подбежал Рэм.

– Рэм, скажи им, что надо убить зверя, иначе он скоро очнётся и тогда…

Я не успел договорить фразу, как огромная туша борУ дрогнула, зверь зашевелил лапами и подцепил когтями сразу двух туземцев. Он поднял добычу в воздух и раскрыл огромную пасть. Я выскочил из своего укрытия и разрядил до последнего патрона ракетницу прямо в отверстое горло зверя.

Наступил момент икс, беречь патроны не было никакого смысла. Или мы сейчас угомоним этого гиганта, или он очнётся и разнесёт всех нас так, что мама не горюй!

Взволнованный, с глазами, горящими, как два смоляных факела, Рэм был великолепен! Он бегал от вождя к вождю, тормошил их, указывая на меня, и всячески призывал к немедленным действиям. Увы, убедить их стоило труда.

Зверь снова впал в анабиоз, и дикари окончательно решили, что на этот раз с ним покончено. Два несчастных туземца, поднятые в воздух, затихли на весу. Сдавленные острыми когтями, они обмякли и не подавали признаков жизни. Впрочем, на них никто не обращал внимания. Все с интересом разглядывали поверженного борУ и трубили победу.

Но вот один из вождей, ещё раз выслушав Рэма, тревожно взглянул в мою сторону. Я сложил руки крест-накрест и, указывая на борУ, показал жестом, что охота не закончена. Вождь мотнул головой и издал короткий воинственный клёкот. Толпа мгновенно притихла, и началась сосредоточенная работа. Четыре дикаря взвалили на плечи огромное копьё, которое представляло собой шестиметровую жердь, похожую на длинный бамбуковый хлыст. С боевой стороны жердь заканчивалась полуметровым отточенным, как игла, каменным наконечником. К первой четвёрке присоединились ещё несколько дикарей. Процессия отбежала от зверя метров на двадцать. Вождь крикнул вторично, и дикари понеслись что было духу к поверженному гиганту, застывшему в неестественной позе с поднятыми вверх лапами. Копьё, как в масло, вошло в грудь чудовища чуть выше живота. Направление удара было рассчитано правильно, и наконечник копья, похоже, поразил зверя в самое сердце.

БорУ очнулся, оглушительно взревел, перекатился по камням, ломая копьё и вдавливая в грунт не успевших отбежать охотников. Затем он каким-то чудом поднялся на лапы, шатаясь, сделал несколько шагов в сторону леса и рухнул ниц, с оглушительным треском подминая под себя кустарник. Какое-то время он ещё жил, оглашая долину прощальным рёвом и вскапывая лапами каменистую почву, будто задумал вырыть себе могилу. Но судьба поединка была решена.

Только тогда я почувствовал, что у меня впервые в жизни трясутся, как у старика, руки и на глаза наворачиваются горячие, как кипяток, слёзы. Я отвернулся от умирающего борУ и пошёл прочь не разбирая дороги.

Окончания поединка и смерти несчастного великана я не видел, поэтому не стану описывать в подробностях то, что мне потом весь вечер рассказывал Рэм, восторженный и смущённый одновременно. БорУ действительно ни в чём не был виноват перед своими победителями. Какими доводами ни оправдывай жестокость на охоте (убийство – это всегда преднамеренная жестокость), в момент убийства убивающий сам превращается в зверя. Звероподобное состояние может длиться всего мгновение, но сам факт его присутствия в разумной материи разрушителен. Запомните, друзья: убивая зверя, человек превращается в зверя, убивая птицу или рыбу, человек тоже превращается… в зверя!

Часть 12. Фиолетовый – цвет надежды

Через неделю капсула была отремонтирована. Полифонические знания о станции, которые мы штудировали на Земле и «перештудировали» перед каждым предстоящим полётом, реально отозвались в успешной реанимации совершенно убитого на первый взгляд оборудования.

Старт я назначил на следующее утро. Перед дорогой надо было как следует выспаться, а главное – окончательно уговорить Рэма лететь со мной. На все предложения о совместном путешествии Рэм отвечал уклончиво или отмалчивался.

Наступил вечер. Мы сидели в рабочем отсеке и пили чай, приготовленный из дивной урийской полевой травки уто, что на языке дикарей значит «звёздная матерь». За станционным «окошком» разыгралась настоящая непогода. Крупные капли дождя лупили по бронированному стеклу иллюминатора. Казалось, ещё немного и первые из них брызнут на стол с нашей скромной вечерней трапезой. Рассерженное урийское небо я наблюдал впервые. Все полтора месяца пребывания на планете меня окружал прозрачный дымчато-фиолетовый небосклон, не зашторенный никакими грозными скоплениями молекулярной влаги. Невольно думалось, что добрая, славная Урия наверняка догадывается о предстоящем расставании и пытается что-то сказать мне «на посошок», проливая щедро, по-урийски, свои дивные фиолетовые воды.