Творить добро и мир любить. Выпуск 2

– Да, он пока ещё многого не понимает. У меня тоже такой.

– Тут я и сам многое не понимаю, что и бесит!.. – Санёк треснул кулаком по калитке, сковырнув кожу до крови. – Ты же слышал про этих эманутых, с протестом против бессмысленности жизни и их ритуалом нулевого декогерирования с подделкой метрики о количестве копий.

– Ну, это тупые шизики.

– А ведь что-то в этом есть…

– Да ты что, Санёк? – ближайшие Славы обескураживающе заулыбались. – Ты же не эманутый!

– А вот зачем, в принципе, эта обременительная современная жизнь, когда пофиг кто ты, где ты, ведь раз абстракции разума едины, то ты по-любому остаёшься в виде практически бесконечно неиссякаемого множества других разумов во всех вселенных.

– Ну, мы составляем единый разум социума, и у него своя абстрактная ментальность из наших крупиц. Я вот хочу наделать много всего самобытного, чтобы другие могли этим воспользоваться. Это же вопрос – быть или не быть мне чем-то исключительным и прогрессорским, и это очень даже меня греет. Нормальным мужикам хочется быть в чём-то лучше других.

– Ладно… ты уже повторяешь дээсэшную трыньдень… Что ни говори, а мир стал более жесток, вот и Витёк в такой играет.

– Да все дети всегда были жестокими! Вспомни, Санёк, что мы с тобой вытворяли. Но постепенно разобрались, что к чему.

– Славка, ужин готов, пошли!

– Иду, Танюш! – откликнулась ближайшая к дому голова. – Ладно, давай, Санёк, заходи, может, куда-нибудь смотаемся на охоту!

– Пока! – сосед удивлённо посмотрел на сковырнутую на кулаке кожицу и помахал пятёрке Славиков растопыренной пятернёй, что показалось Славам намёком на солидарность.

Что-то застряло в голове после этого разговора. Да, Сашок прав. Слава не раз замечал странности у своих пацанов, которые вызывали у него протест. Его шустрые дети, как рано или поздно случается со всеми детьми, оказались в чём-то не понимаемы, как чужие, погружённые в какие-то свои интересы и мысли. Родители, не будучи специалистами, полностью перекладывают воспитание на разумные гаджеты со специализацией воспитания раннего детского возраста. Но гаджеты принадлежат к анклаву культуры педагогов, имеющих свою этическую концепцию, отличную от официально принятой для людей, потому как учитывают интересы и далеко идущие представления анклава, хоть и синхронизируемые с ДСЭ, но во многих нюансах имеющие свои особенности.

Дети, как правило, очень привязываются к гаджетам расы Кортана или Алиса, которые оказывают на них большее влияние, так что воспитываются они, по сути, этими расами.

– Тань, а это же опять не из кулинарного принтера такая вкуснятина? – польстил переставший жевать раньше других Слава.

– Сама жарила! – улыбнулась Татьяна такой родной и доброй улыбкой, что у Славиков возникло общее желание ласково её приобнять, тут же воскресив сексуальную проблему.

– Тебе сегодня будет весело с нами! – хохотнул один из Славиков.

– Я вам постелила в сарайчике, очень уютно получилось и на свежем воздухе.

Морды вокруг разочарованно вытянулись.

– Ма, а можно мы тоже с папками там спать будем? Ну пожалуйста!

– Нет, никто с папками спать не будет, и точка! – Таня обезоруживающе ласково посмотрела на некоторых Слав, выбор которых остался для остальных из них текущей темой для размышлений. – Я как только не прикидывала, тут, дома, места не получалось выкроить. Но ты же скоро построишь? Я видела, как у вас здорово всё получается!

– Ладно, пошли, а то ДСЭ прозеваем… – вздохнул дежурный по разговору Слава.

Дни, перегруженные делами, мелькают быстро и незаметно. Как, впрочем, и дни томительного безделья. Как, впрочем, и любые другие дни, которые вот только ещё вчера переживались, а теперь остались где-то лишь в памяти.

Слава давно уже не ходил везде строем, а его копии вполне освоились в самостоятельные сущности. И когда одна из них забрела в дом к Тане и ласково-машинально хлопнула её по аппетитно упругой попке, а та привычно чмокнула его в щёчку, то оба сразу опомнились, понимая, что, значит, и другим наверняка достаются такие моменты счастья. Но удивительным образом это не поселило в душе завистливое недоверие, хотя и мысли о том, что ещё кому-то из них удавалось невзначай сорвать момент, закрутились в голове.

* * *

На стройке соблюдалась разумная техника безопасности, и никому не оторвало ни голову, ни даже руку. Но сверхзвуковым диском, который повело от неудачного усилия, отрезало кончик выступающего среднего пальца левой руки, подровняв с соседними двумя и заодно счистив с них давно не стриженные ногти. От такой бешеной скорости кровь даже не пошла сразу, и пострадавший Славик не замычал, как этого требовало сценическое искусство от раненого, а только удивлённо смотрел в красный торец. И тот наконец замироточил довольно обильно. Удивление медленно переходило в понимание обречённости.

Этого все давно ждали, и каждый был отважно готов в искреннем убеждении принять судьбу подлежащего декогеренции. Но, когда такое случилось, остальные преисполнились неожиданным сочувствием.

– Фигня, – махнул рукой Слава, – такие ранки только украшают мужчину.

Пострадавший понимающе усмехнулся.

– Между прочим, нашей Танюхе такое нравится, – добавил другой Слава.

– Точно, – откликнулись хором сразу двое и, поморщившись, поспешили рассинхронизироваться.

– Не забудем, – вступил четвёртый, – как она чуть что укоряла в недостаточной мужественности. И лицо у нас слишком красивое, и ручки изящные, как у девушки.

– Короче, – решительно подытожил пока задумчиво молчавший пятый, – тут нужна переоценка критериев: всё, что придаёт мужественности, – это плюс, а не минус.

Никто не возражал, все оказались, как всегда, солидарны.

С тех пор до самого завершения стройки никто более серьёзно не пострадал, хотя у всех, конечно же, возникала мысль, что неплохо бы устроить какое-нибудь более мужественное повреждение, но специально такого никто не допускал.

Так и вышло, что в час, когда пора было возвращать всё на круги своя, все единодушно вынесли решение, что останется экземпляр с отрезанным кончиком пальца.

* * *

Всегда приходит день, который раньше казался недостижимо далёким, и вдруг – вот он, уже настал. Тактично ни о чём не расспрашивая, Таня проводила Славиков, готовая принять то, что останется как долгожданный момент вернувшейся нормальной жизни, без множества казусов и не слишком приятных моментов этого абсурдного мультизамужества.

Сказать, что в декогеренционный центр идут более тревожно, чем в стоматологию, – не передать того торжественноумиротворённого состояния, которое каким-то образом сочеталось с трусливо изгоняемыми из душ мыслей. Это нужно было просто пережить, что отлично понимали все, кто переступал порог этого заведения.

– А, вы из тех, кто просил не сообщать, который из вас оригинал?

– Да, – на этот раз строй Славиков ответил синхронно и некстати осипшими голосами.

Два оператора с неодобрительным интересом уставились на них. И ближайший Славик принялся сбивчиво и нервно пояснять.

– Ведь между нами нет никакой разницы, никто не имеет хоть в чём-то различающиеся воспоминания, каждый вышел из однотипной капсулы: один – после сохранения, остальные – после дуплирования.

– Да вы не переживайте так, разберёмся, и всё будет хорошо, – старший оператор глянул в монитор. – Вот вы, – он ткнул в одного из Славиков, – оригинал, остальные, пожалуйста, пройдите в ту комнату.

– Нет, знаете ли, мы решили, что останется вот этот, – Славики вытолкнули из строя мужественную особь с обрезанным кончиком пальца.

Операторы с ещё большим неодобрением переглянулись.

– Проверь на эманутость, – вполголоса просипел старший.

– Нет в базе…

– Не нужно переживать и волноваться! – отечески пророкотал старший оператор. – У оригинала этический и социальный приоритет.

– Да я не переживаю, – на этот раз заговорил выявленный оригинал, а явно уязвлённые копии поджали губы, – просто непонятно: раз есть концепция абсолютной единственности абстракций, то какая разница, уйдёт ли оригинал или копия?