«Орел» в походе и в бою. Воспоминания и донесения участников Русско-японской войны на море в 1904–1905 годах

Переход из Great Fish bay был прям таки холодный. Термометр падал до +8° (10 °C. – К.Н.) и это в тропиках, да еще летом. Благодаря же ветру было еще холоднее и по ночам на вахте стояли в пальто и даже меховых тужурках.

27-го ноября, т. е. вечером, мы вышли из тропиков. С вечера начало свежеть. Сегодня утром ветер еще усилился, а когда мы подходили к месту стоянки, достиг почти степени шторма от 8 до 9 баллов. Наверху еле возможно было стоять. Океан прямо таки кипел, хотя волна была не очень большая, благодаря близости берега и тому еще, что ветер не успел развести за короткий промежуток времени большого волнения. Опять произошло то же, что было в Габуне и Great Fish bay т. e. долго искали входа. Исключая Габуна, в обоих последних случаях нисколько не следует винить штурманов, происходит же оно от того, что благодаря песчаным берегам воздух пропитало мельчайшим раскаленным песком от чего над берегом образуется такая мгла, что в расстоянии мили его совсем не видно. Очень же приближаться к берегу рискованно, ибо в этих местах едва ли бывал кто-либо из всей эскадры и приходится полагаться исключительно на карты, так как лоцманов здесь не существует. Да и к чему бы они были, когда здесь нет не только какого-либо порта, но даже и деревушки. Берега залива открыты совершенно с NW, представляют из себя голые песчаные холмы, ни одного дерева, ни одного кустика – раскаленный песок и изредка камень. Над заливом носятся в громадном количестве какие-то большие птицы, очень похожие на наших гусей, только почти черные. Некоторые из офицеров видели таких пингвинов. Я их не видел, но зато мне посчастливилось увидеть громадную медузу. Голова ее замечательно похожа на мухомор, красного цвета и грибовидной формы. Из этой головы болтается не то раздвоенное туловище, а не то прямо ноги желтоватого цвета студенистое вещество. Медуза подплыла к самому нашему борту и затем быстро пошла к низу. Встали на якорь с катастрофой, отдав первый якорь, начали постепенно травить канат, в начале все шло прекрасно, но когда задержали канат на 40 саженях он натянулся и лопнул как нитка. Сила ветра была такова, что броненосец накренило градуса на 2, на 3, что для такой громадной бандуры довольно чувствительно, немедленно отдали левый якорь и на 11-ти саженной глубине вытравили его до 80 сажен. Несмотря на это слабины каната не было никакой и он оставался весь день вытянутым как струна. Вслед за броненосцами из мглы стали показываться крейсера, а за ними транспорты. Качало их страшно. В особенности «Аврору» и «Донского». На нихжалко было смотреть. «Аврора» чуть не въехала в «Ослябя», так как несмотря на положенный руль на борт, не сворачивала в сторону ни на йоту. Дала обеим машинам задний ход и тогда только отошла от опасного соседства. Почему-то адмирал воспретил становиться на якорь как крейсерам, так и транспортам и приказал им крейсировать в расстоянии 10 миль от берега. Вскоре «Нахимов» дал знать, что у него повреждение в холодильнике и требуется немедленная починка. Оказалось, что у него в холодильнике текут трубки и ему надо переменить 4000 сальников. Адмирал приказал «Нахимову» стать на якорь, приступить немедленно к починке повреждения и окончить работу в 2 дня. Вслед за ним пришли «Камчатка» и «Метеор» и почему-то тоже стали на якорь. Остальные остались болтаться в море.

У нас на днях случилась большая неприятность. Прапорщик Титов заболел нервным расстройством. Стал заговариваться и нести околесину. Оказывается, что это у него не в первый раз. Это в минуту сознания он сам сказал доктору. Сегодня на моей вахте он вылез наверх и стал взбираться на верхний передний мостик. Модзалевский[74 - Модзалевский Всеволод Львович (1879 – после 1921), окончил МКК (1898). Лейтенант (1902). Младший минный офицер «Орла». Капитан 1 ранга (1912). Начальник службы связи красного Балтийского флота (1919–1921), позднее – полярный капитан. Родной брат Б.Л. Модзалевского, одного из основателей Пушкинского дома. – К.Н.] ему заметил, чтобы он наверх не ходил, так как может простудиться. Действительно, холод был собачий, а Титов вылез в одном кителе. На это он возразил, что он, мол, вышел освежиться, так как в каюте очень душно, взобравшись на мостик, он молча начал шагать взад и вперед. Затем подошел к сигнальщику и спросил его: «Флаг спустили уже»? «Точно так ваше высокоблагородие», – ответил сигнальщик. «Хорошо, что без боя спустили, – заметил Титов и затем продолжал, – тут скоро должны англичане прийти. Английские крейсера»! Походив немного на мостике, он увидел внизу Модзалевского и крикнул ему: «Пожалуйте сюда»! Модзалевский ответил, что не может прийти, так как он на вахте и должен быть у машинного телеграфа, так как каждую минуту может понадобиться дать ход машине. «Куда мы пойдем! – возразил Титов, когда у нас нет совсем угля». (Угля у нас есть, по крайней мере, на двадцатисуточный переход.) «Вот сейчас подойдут транспорты, мы погрузим уголь и тогда пойдем». «Эй, сигнальщик, – обратился он к сигнальщику, – подымай сигнал, чтобы транспорты подходили к нам». Видя, что дело заходит далеко, я побежал в кают-компанию и сообщил старшему доктору, прося как-нибудь увести его оттуда. Г.А.[75 - Старший корабельный врач надворный советник Г.А. Макаров. – К.Н.] действительно удалось справиться с ним и убрать с мостика, причем тот сразу его послушался. Г.А. говорит, что это рецидив, который может кончиться самоубийством. Он поручил прапорщикам Андрееву-Калмыкову[76 - Андреев-Калмыков Г.А., прапорщик по морской части, вахтенный офицер «Орла». Пропал без вести в Цусимском бою. – К.Н.] и Леончукову[77 - Леончуков Г.Я., поручик Корпуса инженер-механиков, младший судовой механик «Орла». – К.Н.], которые живут с Титовым в одной каюте, следить за ним неустанно и припрятать от него подальше всякое оружие. Ужасно тяжелое впечатление производит такой больной, и в особенности на корабле, где каждый из нас является членом одной семьи. Его, наверное, отправят на госпитальный «Орел» или даже совсем спишут в Россию.

Теперь 2 ночи, почти совсем стихло, и уже со всех судов отправляют на свои транспорты офицеров, чтобы приготовить все к погрузке угля, которая завтра уже должна быть начата с раннего утра.

Атлантический океан. 4-го Декабря

На другой день, т. е. 29-го ноября, с утра опять задул ветер и к полдню усилился до степени шторма. О погрузке угля опять нечего было и думать. К вечеру решено было начать погрузку угля баркасами, так как при качки подойти пароходу вплотную было невозможно без опасения проломить себе борт. Вместо «Tepton» нам дали германский пароход «Ceres», на борте которого с утра находился «Олег».

Утром 30-го я получил приказание отправляться с баркасами и людьми на «Ceres». Дуло сильно. Несмотря на то, что я пересадил, всех людей в корму и нос был сильно поднят, баркас все время принимал волну, которая сейчас же промочила меня до нитки. Паровой катер, ведший баркас на буксире, еле выгребал против ветра. К счастью, «Ceres» стоял недалеко, но зато у него не было подветренной стороны, ибо он, благодаря течению, ходил на своих двух якорях взад и вперед, подставляя ветру то один борт, то другой. И вот, когда левый борт, к которому я подходил, обращался в наветренный, становилось очень нехорошо: баркас становило прямо на дыбы, и было страшно за борт, так что я боялся, что вот-вот борт разлетится вдребезги. О воде и говорить нечего: ее вливалось так много, что боцманмата Ведищева, стоявшего на баке, сшибло с ног. Опасаясь разбить баркас или набрать столько воды, что он потонет, я начал по возможности быстро высаживать людей, после чего вылез сам и, выгрузив из баркаса мешки, сдал его Щербачеву, который отправился обратно на броненосец. Вскоре пристал на другом баркасе Калмыков. Ему посчастливилось более чем мне, и в его баркасе было воды совсем мало. Наконец, все люди были уже на палубе «Ceres». Я поставил их во фронт, пересчитал и велел давать обедать. Меня и Калмыкова капитан пригласил в кают-компанию обедать. Вначале я был в большом затруднении, ибо, как и Калмыков, в немецком языке смыслил столько же, сколько свиньи в апельсинах. К счастью, помощник капитана немного говорил по-французски. Хотя нельзя сказать, чтобы и на этом языке я говорил, как парижанин, но, во всяком случае, знал его настолько, чтобы вместо хлеба не просить розог. Вскоре дело пошло как по маслу, особенно с благосклонным участием коньяку. Когда же после обеда капитан раскупорил шампанское, то беседа стала совсем непринужденная. Не знаю, насколько меня понимал помощник, которого звали Walter Shtroker, что же касается меня, чем обед [более приближался к концу, тем я все менее и менее смыслил в том, что говорил мне herr Shtoker (разночтение в рукописи. – К.Н.). Это, впрочем, объясняется не столько количеством выпитого вина, ибо пил я мало, сколько тем, что господин Shtoker к концу обеда все чаще и чаще стал забывать, что я не говорю по-немецки, и когда я провозгласил тост за Германию и германского Императора, ответил горячею речью исключительно на немецком языке, в конце которой провозгласил тост за Россию и русского Царя. Хотя речь эта произвела на капитана и самого Shtoker гораздо более сильное впечатление, чем на меня, и в особенности на Калмыкова, однако я не преминул в самых лестных выражениях выразить свою глубочайшую признательность за высказанные немцем трогательные чувства к России, в заключение чего, в маленькой темной кают-компании, в которой табачный дым стал, что называется, хоть топор вешай, четыре груди слились в один дружный крик «Hoh» и «ура» и послышался энергичный звон чокающихся бокалов. Давно уже команда кончила грузить уголь, давно уже легли спать, пропев все песни, имеемые в запасе, со стола кают-компании давно уже были убраны остатки обеда, а мы все еще сидели под зажженной лампой, окутанные облаками табачного дымка и оживленно, с позволения сказать, беседовали на языке, могущем поставить в тупик любого лингвиста. Но нет, говорят, компании, которая бы не расходилась. Разошлись, в конце концов, и мы. Опасаясь продолжения беседы, если я останусь отдыхать в кают-компании, я поторопился предпочесть ей штурманскую рубку, уверяя помощника, что там койка подлиннее, нежели диваны в кают-компании, несмотря на то, что она была не только не длиннее, но, пожалуй, даже и короче. Итак, диван в кают-компании перешел в распоряжение Калмыкова, который абсолютно ничем не рисковал, ибо на все расспросы по полнейшему незнанию других языков, кроме русского, мог отвечать только улыбками, что с успехом могло быть им проделано и во сне.

Итак, я улегся в штурманской рубке и, несмотря на толчки от одной стенки койки к другой от качки, заснул, как убитый.

Ничего не может быть утомительнее разговора на языке, которого знаешь менее, чем наполовину. Приходится в уме переводить с русского языка, причем сплошь и рядом подыскивать тождественные слова взамен тех, которые не знаешь. В начале это ничего, легко, но чем дальше, тем труднее. Не могу писать дальше, пришел Шупинский, вдребезги пьяный, и не дает писать.

Индейский (так у Туманова. – К.Н.) океан.

9 декабря [19] 04 г.

Продолжаю. Итак, в начале мне совсем было не трудно поддерживать разговор на французском языке, но чем далее, тем труднее и труднее и наконец так устаешь рожать фразы, что уже голова не в состоянии работать, и начинаешь говорить уже всякую ерунду, пересыпая речь русскою руганью.

Несмотря на порядочную качку, я быстро уснул и спал бы довольно долго, если бы в начале 5-го часа утра меня не разбудил помощник капитана. «Ceres» снимался с якоря, чтобы идти к «Метеору» принимать воду. Было почти совсем тихо и рейд совершенно покоен. Занималось чудное утро. Едва мы успели подойти к «Метеору», как за нами прислали шлюпку с требованием идти к «Орлу» для погрузки угля. Спустя короткое время мы стояли уже у «Орла» и погрузка угля началась, но часа через 2 снова начало свежеть, и «Ceres» должен был отойти.

Наконец, в ночь на 1-ое декабря стихло окончательно и к вечеру мы приняли полный запас угля. Не спав всю предыдущую ночь и проработав весь день, я завалился тотчас же по окончании погрузки спать, а в это время в кают-компании пригласили обоих новых знакомых и начался drop[78 - Англ, здесь – пьянка. – К.Н.]. В начале все шло по-хорошему: сварили «жженку», кстати сказать, полную ендову и выпили ее. После жженки, когда публика уже подпила и для новой жженки материала не хватило, Ларионов[79 - Ларионов Леонид Васильевич (1882–1942). Окончил МККв 1901 г. Лейтенант (апрель 1905). Младший штурманский офицер «Орла». В Цусимском бою тяжело ранен. Одним из первых, еще в плену, начал собирать материалы о походе и бое 2-й Тихоокеанской эскадры. Участник Первой мировой войны, капитан 1 ранга. В 1937–1942 гг. ученый секретарь Центрального военно-морского музея в Ленинграде. Умер во время блокады. – К.Н.] смешал оставшиеся напитки, как то мараскин, бенедиктин и марсалу[80 - Мараскин (итал. Maraschino) – бесцветный сухой фруктовый ликёр, изготавливаемый из мараскиновой вишни, измельчаемой вместе с косточкой. Крепость – 32 %. Бенедиктин (фр. B?n?dictine) – крепкий французский ликёр на основе спирта, трав и мёда. Крепость 40 %. Марсала – крепкое десертное вино. Крепость 17–18 %. – К.Н.] и этой дрянной [смесью] стали поить немцев. На другой день мне рассказывали, что у бедных немцев в буквальном смысле лезли глаза на лоб, когда их заставляли пить этот страшный напиток, не иначе как стаканами.

Часу во 2-м ночи, когда уже все было выпито, бедные немцы покинули гостеприимный борт «Орла». Вот то на другой день, должно быть, проклинали они русское гостеприимство.

3-го декабря весь день тралили вокруг броненосца, ища потерянный якорь. До обеда на катере был я и за каких-нибудь 3–4 часа успел превратиться если не в араба, то по крайней мере в краснокожего индейца. До того сердито африканское солнце. К вечеру якорь был найден. Спущенный водолаз обвязал концевое звено цепи крепким 5[-дюймовым] перлинем, который подан был нам в клюз и взят на шпиль. Затем мы подняли якорь, на котором до того стояли, и стали медленно выбирать перлинь. К счастью, был полный штиль, и все шло благополучно. Когда конец цепи подошел к клюзу, за него взяли, на всякий случай еще 8[-дюймовый] перлинь и затем уже, втянувши цепь под полубак, приклепали к канату, затем положили стопора и очутились, таким образом, на потерянном якоре.

4-го утром в 9 часов снялись с якоря. Идем в порт Santa Maria на северо-восточном берегу острова Madagaskar. Весь переход предполагается сделать в 13 дней. 6-го декабря у нас 6 именинников. В этот день комиссия превзошла самого себя, и обед был великолепный. Вечером, конечно, был генеральный дроп. Было выпито 23 бутылки шампанского, причем напились даже маленький доктор и Сакеллари, зрелище редкое. Вскоре к ним присоединился и Гире[81 - Гире 3-й Александр Владимирович (1876–1905). Окончил МККв 1896 г. Лейтенант (1901). Младший артиллерийский офицер «Орла». Смертельно ранен в Цусимском сражении и умер в госпитале в Японии. – К.Н.], которого тоже я в первый раз видел пьяным. Из всех пьяных он самый симпатичный. Серьезный и вместе с тем веселый. Пел все время, аккомпанируя себе не гитаре и, несмотря на то, что все умирали со смеху от его песен, у самого ни улыбки. В заключение был грандиозный пляс, после чего все разошлись спать, причем, конечно, Шупинского сволокли за ноги, а я пошел на вахту. На этой вахте в 1 час 15 минут обогнули мыс Игольный, мы переменили курс на NO 81° и начали огибать Африку с восточной стороны, подымаясь к острову Мадагаскару.

Такими образом, 7-го декабря в 1 час 15 минут мы находились в самой южной точке нашего пути, а именно в ? = 38° и, если не ошибаюсь, 15'. Мыс Доброй Надежды, который был виден 6-го числа весь вечер, в виде нескольких больших гор, замечательно красивых, вершины которых были покрыты облаками, совсем не оправдали своего названия. Седьмого числа с вечера начался шторм. Утром [в] 8 ровно [разыгрался] во всю. К счастью, шторм был попутный и нас мало качало. Но зато, что делалось с крейсерами и транспортами, то не поддается описанию. Их клало так, что палубы были видны как на ладони. За кормой у нас вздымались не волны, а горы. Подымается сзади гора такая, что не видно «Ослябя», и несется прямо на броненосец. Вот-вот, кажется, упадет на броненосец и закроет его всего, но не тут-то было: корма начинает медленно подниматься и, смотришь, верхушки волны под тобою и «Орел», уткнувшись глубоко носом и задравшись кормой, некоторое время несется вперед, пока волна не подойдет под нос, и, подняв его, опустит корму в пропасть, за которой поднимается другая, а там третья и т. д. и. т. д. Иногда, впрочем, когда рулевой вильнет рулем, верхушка волны вкатит на ют, и тут ей уже не попадайся на пути. Мы не успели убрать с юта всего угля и теперь с жалостью смотрели, как его смывало иногда такой шальной волной за борт. Пускать людей на ют нечего было и думать. Зато внутри броненосца было гораздо хуже. Не было почти ни одного иллюминатора, ни одного порта, который бы не тек, и с каждой волной в каждый такой иллюминатор мы получали небольшой гостинец в виде ведра-другого воды. Но так как портов много, а иллюминаторов еще больше, то таких ведер было довольно много, и к обеду уже в батарейной палубе, включая сюда и кают-компанию, было воды по щиколотку. Обедать в кают-компании было невозможно, и мы перебрались в адмиральское помещение. После обеда начали выкачивать воду, которая с глухим рокотом перекатывалась при размахах броненосца с борта на борт. Пустили в ход все брандспойты и быстро выкачали из батареи всю воду, но с кают-компанией бились весь день, так как сквозь 12[-дюймовую] башню вода лилась потоками, Во всех каютах, конечно, также был потоп. В 4 часа вступил я на вахту. Часов в 6 вечера вахтенный начальник заметил, что нам навстречу плывут весла. Он высказал предположение, что где-нибудь на переднем корабле разбило шлюпку. Действительно, вдруг навстречу показался плывущий разбитый катер, весь исковерканный и наполненный водой, он все-таки держался на воде и производил он очень тяжелое впечатление, как бы нечто живое. Вокруг него плыли анкерки и много спасательных поясов. Кому-то из команды удалось распознать на катере Суворовскую флюгарку.

Почти одновременно с этим с «Авроры» была получена телеграмма, в которой командир «Авроры» доносил своему адмиралу, что у него волной снесло и разбило в щепки вельбот.

Наконец, к вечеру стало стихать.

Сегодня уже стихло значительно, хотя зыбь осталась громадная и покачивает всех изрядно.

То обстоятельство, что мы мало подвержены боковой качке, для нас в высшей степени выгодно, ибо мы можем, не стесняясь волнением, стрелять из своих башен даже в сильный шторм, что едва ли могут делать японские низкобортные броненосцы.

Федор Петрович[82 - Шамшев Федор Петрович (1869–1959). Окончил МКК в 1891 г. Лейтенант (1896). Артиллерийский офицер 1 разряда. Старший артиллерийский офицер «Орла». В Цусимском сражении тяжело ранен. Участник Первой мировой войны. Капитан 1-го ранга. Умер в Дании. – К.Н.] в восторге от этого открытия. Да, забыл написать про Титова. Он вторую уже неделю живет в лазарете в отдельной каюте. Помешался несчастный окончательно. Почти не приходит в сознание. Мало кого узнает. Временами приходит в буйство так, что приходится одевать сумасшедшую рубашку и привязывать к койке. Недавно ударил по лицу старшего доктора и схватил его за горло. К счастью, поблизости случились санитары, которое оттащили его от доктора, которому пришлось бы плохо. Адмирал приказал в первом же порту списать его в госпиталь.

15-го декабря. Индейский океан

Сегодня утром на «Ослябя» умер кочегар от воспаления обоих легких. Адмирал приказал похоронить его сегодня же в океане. В 5 часов вечера «Ослябя» увеличил ход и вошел в середину эскадры, приблизительно на траверз «Бородино». Мы все повысыпали наверх и, вооружившись биноклями, стали смотреть, что будет дальше. В это время на «Ослябя» команда собралась на юте – очевидно, шло отпевание. Затем видно было, как насаживалась доска. Несколько минут спустя доска вдруг сильно наклонилась, и с нее соскочило что-то завернутое в белое, взвился дымок, раздался выстрел, всплеск и все было кончено. «Ослябя» стал уменьшать ход и занимал в строю свое место. Вся эта короткая, но в высшей степени драматическая процедура произвела на всех нас очень тяжелое впечатление. Вскоре, впрочем, все позабыли о только что происшедшем, так как все внимание сосредоточилось на телеграмме, которая стала получаться на станции. Очевидно, телеграфировали очень издалека, так как на нашем телеграфе, поставленном на близкое расстояние, ничего нельзя было разобрать. Пока передавали на «Суворов», спрашивали оттуда разрешение поставить аппарат на дальнее расстояние, пока пришел оттуда ответ, прошло довольно много времени. И, несмотря на то, что затем мы поставили на дальнюю дистанцию, все-таки ничего не разобрали и все устанавливали телеграф до тех пор, пока телеграфирование не прекратилось. На ночь все-таки приняли все меры предосторожности против внезапной минной атаки.

17-го декабря [19]04 г.С.-Мари

Вчера около полудня пришли на свое якорное место. Стали между островом Мадагаскаром и небольшим островом St. Магу, против городка носящего то же название. Сейчас же по прибытии спустили 4 шлюпки, по две с каждого борта, для [от]скребывания обросшей подводной части и окраски борта. Жара стояла страшная. После обеда начали погрузку угля с «Кореи» баркасами, так как застали здесь только двух угольщиков. Угольщиков, конечно, взяли себе «Александр» и «Бородино», а нам был назначен по приказу адмирала «Tapton», с которого мы грузили в Great Fish bay. Когда же сегодня утром пришел «Tapton», то его почему-то дали «Ослябя». Сегодня пришел еще один немец, которого взял себе «Суворов», а мы до сих пор грузили себе баркасами с «Кореи», по 8 или 10 тонн в час и будем, должно быть, так грузить до тех пор, пока какой-нибудь аристократ эскадры, вроде «Александра III», не окончит погрузку, и, получив первую премию, [сможет] почить на лаврах и передать нам свой пароход. Вскоре после обеда пришел сюда и [госпитальный] «Орел», который привез из Капштадта новости. Насколько эти новости, выброшенные из английских газет, достовернее, неизвестно, но только вскоре по всей эскадре стали передаваться и комментироваться известия, вроде следующих: наша Порт-Артурская эскадра потоплена нами же самими, причем, корпуса их сохранены. В России сильное брожение, требуется конституция и призываемые в ряды войск запасные отказываются являться по назначению и много других более мелких, но, безусловно, для нас невыгодных сообщений.

Сегодня ревизор привез с «Орла» газеты, в которых, действительно, оказалось все вышеупомянутое, но опять же это не есть подтверждение фактов, и я лично пока ни во что не верю. Кроме того, на «Орле» сообщили, что в Капштадте слышали, якобы там находится японский адмирал Ногу, который имеет несколько зафрахтованных парусников, цель которых заключается исключительно в выслеживании нашей эскадры. Это известие весьма правдоподобно, так как очень похоже на японцев, и кроме того, в океане мы, действительно, встретили на этом переходе большого парусника, который шел нам напересечку, имея возможность пройти впереди нас, спустился и прошел под кормой «Ослябя». Говорят, адмирал, чтобы обескуражить Ногу и показать ему, как он скверно за нами следит, послал в Петербург телеграмму следующего содержания: «Имею остановку в Дурбане, где грузился углем», причем телеграмма послана нарочно не шифрованная. Это известие опять-таки требует очень и очень основательной проверки, прежде чем ему можно будет поверить. Завтра на пароходе Messagerie Maritime[83 - Правильно «Messageries Maritimes» – крупнейшая французская пароходная компания, основанная в 1851 г. Получала значительную правительственную субсидию, взамен чего была обязана, в частности, использовать суда только французской постройки. Пароходы общества совершали рейсы во все части Средиземного моря, в Индию, Китай и Японию, в Бразилию и Ла-Плату, в Австралию и Новую Каледонию, в восточную Африку. Пунктами отправления служили Марсель (для судов, идущих в Средиземное море и на Восток) и Бордо (для идущих в Атлантический океан). – К.Н.] уходящем в Европу, едет Бибиков[84 - Бибиков Илларион Илларионович (1880–1944). Окончил МКК в 1901 г. Вахтенный начальник «Орла». Участник Первой мировой войны, капитан 2-го ранга. Погиб в Шербуре (Франция) при высадке союзных войск в Нормандии. – К.Н.], списанный в Россию по болезни. У него в печени завелись камни, ездивший сегодня к нему маленький доктор и Бубнов говорят, что он болен очень серьезно, и лежит в постели.

18 декабря.St. Магу

Утром рано подошел к нам наконец «Tapton», который уступил великодушно «Ослябя», взяв себе только что пришедший полный пароход. Погрузка пошла быстро. После обеда всех ужасно напугал капитан. Выскочил на верхи и кричит: «Шторм ревет, а вы ничего не делаете, подымайте скорей шлюпки». (Был полный штиль.) Затем, схватившись обеими руками за голову, он так начал ею трясти, что ударился головой о пиллерс. Арамис собрался уже позвать доктора, но тот скоро успокоился и сошел вниз. Просто изнервничался до галлюцинаций, чему, кроме того, много помогало ей <Так!> бессонные ночи во время похода.

19 Декабря [19] 04 г.St. Магу

Погрузка продолжается. Утром из Тамотавы [пришел] «Роланд». Все стали с нетерпением ждать доктора. Наконец, последний приехал и, прошедши предварительно к командиру, спустился затем в кают-компанию. Новостей масса: эскадра японская в составе 2-х броненосцев, 6 крейсеров и 12 миноносцев 10 дней тому назад прошла Сингапур, направляясь на запад, кроме того, в Таматаве доктору сообщили, что дней 5 тому назад здесь проходил какой-то японский крейсер. Пропал один угольщик-немец, шедший к нам сюда. Очевидно, арестован этим крейсером, затем подтверждалось известие о добровольном потоплении нашей эскадры в Артуре. Артур держится. В России большие реформы: чуть ли не конституция. Были небольшие беспорядки – несколько убитых и раненых. Кают-компания, с приездом доктора, стала буквально заваливаться всевозможными яствами, преимущественно фруктами, как-то: апельсинами и бананами. Появилась свежая зелень, громадные омары и даже четыре поросенка и целая корзинища гусей. После обеда привезли еще серию ящиков: там были напитки и картошка.

К вечеру начало свежеть и пароход, в конце концов, пришлось отправить, недопринявши 700–600 тонн. После ужина развелась уже такая волна, что пришлось подымать все шлюпки, кроме миноноски, которая в полном вооружении и под парами всю ночь должна оставаться на бакштове, и дежурного катера. Арамис[85 - Прозвище старшего офицера «Орла» капитана 2 ранга К.Л. Шведе. – К.Н.], конечно, метался как угорелый, получал от командира фитили и ужасно удивлялся и возмущался, что никто из офицеров ему не помогает. Нахальство поразительное, а про бесстыдство и говорить нечего.

20 Декабря.St.-Магу

Целый день, с небольшими перерывами, идет дождь. Свежо по-вчерашнему. Утром во время отбоя, в погребе 12[-дюймовой] башни, упавшим снарядом сломало матросу ногу. Кажется, Олег (мичман О.А. Щербачев. – К.Н.) вляпался в громадную историю, так как, не присутствовав в башне в это время, хотя он ни в чем не виноват и предупредить это несчастье своим присутствием не мог, находясь в башне, но в другое время мог, пожалуй, сильно поплатиться. Теперь же я не думаю, чтобы стали раздувать эту историю. Откуда-то пришло известие, что японская эскадра стоит на Сейшельских островах, где грузится углем. Сейшельские острова отсюда приблизительно в 800 милях и бой может произойти со дня на день, а Фильки (контр-адмирал Д.Г. фон Фелькерзам. – К.Н.) все нет да нет. Впрочем, стали появляться утешительные признаки: в приказах адмирал упоминает суда эскадры Фелькерзама[86 - Фон Фелькерзам Дмитрий Густавович (1846–1905). Окончил МККв 1867 г. Контр-адмирал (1899). Младший флагман 2-й Тихоокеанской эскадры. Умер за три дня до Цусимского сражения. – К.Н.].

Так, завтра утром мы снимаемся с якоря и идем на 15 миль выше, где станем за мысом и будем продолжать грузиться углем, и в диспозиции этой стоянки указаны места для Филькинских судов. Очевидно, у адмирала есть точные сведения о месте пребывания Фелькерзама и соединение двух отрядов произойдет именно там, а не в Antongel Вау, как говорили раньше.

Сегодня вечером усиленно готовятся к отражению минной атаки. По сигналу адмирал требует особенной бдительности и бодрствования трети офицеров и половины команды всю ночь.

Завтра снимаемся с якоря в 6

/

 час. утра.

21-го декабря. Там же, на 15 миль выше

В 6 часов утра сегодня был послан на паровом катере на «Метеор» отвезти завтрак нашей команде, оставшейся там за свежестью погоды. Исполнив данное мне поручение, я возвращался уже было обратно, но когда подошел к борту «Орла», к великому моему удивлению, мне приказали держаться около броненосца и по съемке с якоря следовать за ним до места новой стоянки. Дул сильный ветер, с океана шла крупная зыбь и, идя против ветра, паровой катер так зарывался в волну, что обдавало всего водой. К тому же временами шел дождь, который не давал мне обсохнуть, так как, не предвидя дальнего путешествия, я не взял с собой дождевика. Снялись с якоря лишь в восьмом часу. Дождь перестал, а так как шел уже за броненосцем по ветру и меня не обдавало волной, то ветер быстро меня высушил, и стало совсем хорошо. В 10 час стали на якорь на новом месте, за косой, выдающейся от острова Мадагаскара по направлению на остров St. Магу. Стоянка здесь гораздо спокойнее, нежели прежняя, и завтра мы будем продолжать грузиться углем. Предположение мое об имеющихся у адмирала сведениях о Фильке оказалось неверным. Фильки все нет и нет. На ночь приняли все меры предосторожности против атаки миноносцев. Ночью теперь стоит на вахте еще и третий офицер. С правой стороны привязали и поставили сетевое заграждение.

23 Декабря

Вчера и сегодня днем погрузка угля – ночью приготовления к отражению минной атаки. Фильки все еще нет. Утром сегодня адмирал послал в поиски за Филькой крейсера.

Наконец, вечером пришел громадный немецкий пароход «Acilia» и принес от Фелькерзама известие. Он находится в 400-х с лишком миль выше нас, и не может прийти к нам на соединение, так как на «Наварине» и каком-то миноносце имеются повреждения.

Завтра утром мы сами идем к нему. Очевидно, адмирал боится быть разделенным японцами.

24-го Декабря. Индейский океан

Вчера вечером со мной случилась не столь неприятная, сколь курьезная история. Эта история служит к тому же очевидным доказательством нервного расстройства командира. Дело было так: как только адмирал получил известие Фелькерзама, привезенное «Acilia», и узнал, таким образом, его местонахождение, сейчас же созвал к себе всех командиров судов, очевидно для передачи им инструкций и объявил им на завтра поход. К 6 часам вечера командир вернулся на броненосец и сейчас же приказал мне (я стоял на вахте) и маленькому доктору ехать на миноноске на «Орел» за Гирсом.

В это время наши миноноски вместе с миноносками других судов готовились идти в ночной дозор. До спуска флага оставалось около получаса. Мы с доктором, в чем были, выскочили на миноноску и полетели к «Орлу», который стоял довольно далеко под самым берегом. Подходя к нему, мы еще издали увидели Гирса, который стоял на трапе и, очевидно, ждал нас. Через 8 минут мы уже отваливали обратно. За эти 8 минут флаг был уже опущен, и формальное движение шлюпок между судами было уже запрещено. Мы подходили уже к самому броненосцу, когда вдруг увидели другую миноноску, несущуюся нам навстречу. «Стоп машина. Что такое?» – «Командир приказал не возвращаться на броненосец, а идти прямо в дозор»! – отвечают с миноноски. Вслед за этим, подойдя к нам борт о борт, с нее вылез Модзалевский и Русанов[87 - Русанов Николай Гаврилович (1879 – после 1917). Окончил Императорское Московское техническое училище (1904). Поручик Корпуса инженер-механиков по экзамену. Младший судовой механик «Орла». Очевидно, вскоре после Русско-японской войны уволился в запас. Участник Первой мировой войны, инженер-механик лейтенант (1916). – К.Н.], назначенные в дозор, а на той остались Бубнов и Мозжухин[88 - Правильно – Можжухин Павел Александрович (1881 – после 1930). Окончил Морское инженерное училище (1903). В 1904 г. – поручик Корпуса инженер-механиков. Младший судовой механик «Орла». Участник Первой мировой войны, инженер-механик капитан 2 ранга. Участник Белого движения. В эмиграции в Болгарии, Франции. – К.Н.]. Николай Македонтович[89 - Младший судовой врач «Орла» Н.М. Марков. – К.Н.] возмутился и, обратившись к Модзалевскому, сказал: «Я как врач не могу допустить, чтобы больного офицера везли на всю ночь на миноноске в море, где он должен находиться под открытым небом и под дождем, а потому я беру на себя всю ответственность и прошу вернуться на броненосец». Модзалевский согласился и подошел к броненосцу.

Едва мы подошли к корме «Орла», как оттуда послышались хриплые вопли командира, подхватываемые Калмыковым и конечно уже старшим офицером: «Зачем вы вернулись? Как вы смели вернуться! Отправляйтесь в дозор!». Едва дождавшись сравнительного затишья, Николай Македонтович крикнул своим тоненьким голоском: «У нас есть больной офицер»! Не успели они договорить, как снова послышались вопли прежнего содержания, но еще громче, так что заглушали хрипоту командира. Тогда Модзалевский дал ход и пошел на свое место в дозор, а вслед нам из лазаретного иллюминатора несся крик сумасшедшего Титова: «Поезжайте, господа, поезжайте»!