Сибирская рождественская книга

Иван сел.

– А что, Иван Петрович, я, кажись, до сих пор не слыхал, что у тебя жив еще твой крестный отец.

– Да к слову не пришлось, Поликарп Ермолаич, – отвечал Жемчужин, а сердце его так и ёкало. – А кто бишь твой крестный батюшка?

– Московский купец 1-й гильдии Егор Дмитрии Залетаев.

– Так и ко мне писано. Вот тебе от него грамотка.

Иван дрожащей рукой взял от хозяина письмо и прочел: «Спасибо, крестничек, что вспомнил о своем крестном отце. Больно жалел, что молодость твоя неразумная, а исправлению твоему сердечно порадовался. По просьбе твоей я посылаю тебе тысячу рублей денег на имя твоего почтенного хозяина. Дай Бог, чтоб ты разжился с моей легкой руки, и на это тебе мое благословение».

У Ивана готовы были брызнуть слезы от радости. Тысяча рублей! Да это такая благодать, о которой моему Ивану и во сне не грезилось.

– Ну, что ж ты, как думаешь, Иван Петрович? – сказал хозяин. – Теперь ли деньги возьмешь али ужо по расчете? Ты ведь, наверное, теперь сам собою торговать захочешь.

– Не погневайтесь, батюшка Поликарп Ермолаич. Хотелось бы попробовать удачи своим умом- разумом.

– В добрый час. Вот на этой неделе мы покончим с тобой дела по лавке, а там начинай себе жить с Богом по своему разумению.

Иван, простившись с хозяином, с письмом крестного отца в кармане, со всех ног пустился к Петрикову.

Добрый старик душевно порадовался неожиданному счастью Жемчужина и спросил, что он намерен теперь делать.

Иван объяснил ему свой план ехать в Обдорск за соболями да за лисицами.

– Что ж, доброе дело, – сказал старик. – Я знал многих, которые в этой торговле клад нашли. Только одно, Иван Петрович, при торговых делах своих не забывай почаще надевать мой колпак, – прибавил он с какой-то странной улыбкой.

Иван уже начинал понимать, в чем дело, и тоже улыбнулся.

Теперь он принялся приводить в порядок счетные книги хозяина. Так как он вел дело исправно, то счеты были скоро кончены. Он получил причитавшееся ему жалованье и простился с добрым хозяином.

Надо было подумать о квартире. Колпак указал ему на прежнего его знакомого бедняка, у которого он нашел первый приют. Дело было слажено, и теперь Иван, разумеется тоже по совету колпака, вошел в знакомство с приказчиками тех купцов, которые вели торговлю пушным товаром. Они научили его, как и что и где делать надобно. Сметливый ум Ивана, или скорее колпак дедушки Петрикова, пособил ему отличить шелуху от зерна и решил ему – не тратить времени по-пустому! Не прошло и месяца по получении от крестного денег, как Иван шел уже проститься с Петриковым.

То ли старик был в добром расположении, то ли желал утешить его на предстоящую долгую разлуку, только на этот раз Аннушка не подглядывала уже в дверную скважину, а сидела с дедушкой и гостем в одной комнате.

– Ну, Иван Петрович, – сказал старик между прочим, – начинай пробовать свое счастье. Ты знаешь меня, я никогда не отпирался от своего слова. Собьешь капиталец – невеста налицо. А до тех пор, извини, мы только знакомые.

Жемчужин взглянул на Аннушку, которая от стыда не знала, куда деваться, и сказал Петрикову:

– За такой клад я рад душу свою положить, Яков Степаныч. Не забывай только порой порадовать меня об ней весточкой.

– Ладно, коли случится оказия, не премину. Так ты завтра и в путь-дорогу?

– Да, батюшка Яков Степаныч. Схожу на могилу своих родителей да отслужу напутственный, да и отправлюсь в дальний путь, с благословением твоим и крестного.

– Дело, Иван Петрович, дело. А чтоб благословение мое было не на одних словах, погоди, вот я вынесу тебе образ Николая Угодника.

Старик вышел.

Мысль, что он в последний, может, раз сидит со своей Аннушкой, придала Жемчужину решимость. Он подошел к девушке и сел подле нее:

– А вы, Анна Васильевна, каким словом напутствуете меня на дорогу?

– Я буду молиться за вас, – отвечала Аннушка, не поднимая глаз от шитья.

– И вашу молитву, верно, Господь услышит. Каждый раз, как мне будет горько, я припомню себе, что вы за меня молитесь, и горе как рукой снимет.

– Только вы уж, пожалуйста, Иван Петрович, – решилась промолвить Аннушка, взглянув на Жемчужина, – не слишком вдавайтесь в опасности. Там, говорят, медведи днем ходят по улицам.

– Так что ж, Анна Васильевна. Умереть так умереть. Кто о сироте пожалеет?

– Бог с вами, Иван Петрович. А вы и забыли об нас? – сказала Аннушка с упреком. Слеза невольно навернулась на ее живых глазках.

– Простите меня, пожалуйста, Анна Васильевна. Это, ей-богу, не знаю, как вырвалось. Не гневайтесь на прощание. Может быть, мы долго не увидимся.

– Я не гневаюсь, Иван Петрович. А только больно обидно было… Ну, да уж Бог вас простит! Вперед только не говорите мне этого.

Послышались шаги старика; Жемчужин пересел на прежнее место.

После трогательного благословения образом Николая Чудотворца Петриков обнял Жемчужина и пожелал ему счастливого пути. Едва удерживая слезы, Иван посмотрел на Аннушку, хотел что-то сказать, но вдруг заплакал и вышел из комнаты, взяв только благословенную икону. Аннушка убежала в свою комнату, всхлипывая.

На другой день Жемчужин отправился на дальний север с целым возом разных разностей, необходимых при мене с инородцами. Разумеется, что колпак занимал у него первое место в шкатулке. Он так привык к своему советнику, что без него, казалось, голова его не родила бы ни одной порядочной мысли.

Я не поведу вас по дороге за Жемчужиным. Скажу только, что путь его был не розовый. И теперь еще в зимнее время из Березова в Обдорск ездят по указанию светил небесных, а тогда эта астрономическая беспутица начиналась гораздо ближе. Полыньи в аршин, суметы в сажень, недостаток корма, холод за сорок, убийственные бураны, незнание языка инородцев, приятные встречи с волками и медведями, собачья езда и другие разные разности составляли не слишком веселую обстановку дороги. Зато перспектива была приятная. Край, куда ехал Жемчужин, в то время был еще мало початый рудник.

Соболей, как говорят, бабы коромыслами ловили на улицах. За полштофа водки глупый остяк отдавал голубого песца или лисицу. А мелочи – белок и горностаев – за один стакан кидали десятками. Надо было только уметь пользоваться случаем. И Жемчужин, как увидим, не давал промаху.

Теперь посмотрим, что делают Петриковы. Проводив Жемчужина, они принялись за свои обыкновенные работы: старик – за продажу и покупку, Аннушка – за хозяйство и вышивание. Случалось, что в иную минуту дедушка заводил разговор о Жемчужине, но все в таких общих выражениях, как бы дело шло о постороннем человеке.

А девушка не смела или стыдилась заговорить посердечнее. Вот прошло полгода – вестей не было. Минуло еще три месяца – никакого слуха! Сам старик стал заботиться, хотя и не подавал виду своей внучке. Под рукой разведывал он от всех, имевших дела в Обдорске, не слыхали ли чего о Жемчужине; но ответы были малоудовлетворительны. Сказывали только, что Жемчужин был в Березове и отправился в Обдорск; но тем сведения и оканчивались. Бедная Аннушка совсем изменилась в характере, сделалась грустна, сидела большей частью молча. Куда девались ее звонкие песни, ее веселые проказы, которые, бывало, так тешили дедушку? Петриков не на шутку задумался.

Ровно в год по отъезде Жемчужина, раз, когда дедушка с внучкой сидели вечерком за чаем и напрасно пытались завести какой-нибудь веселый разговор, вдруг застучала калитка и кто-то вошел во двор.

– Кто бы это такой? – сказал старик, прислушиваясь.

Чашка у Аннушки осталась недопитой. Сердце ее по какому-то тайному предчувствию билось без милосердия. Она остановила глаза свои на двери и, кажется, сама бы в нее выпрыгнула.

Она угадала. Скоро вошел в комнату Иван Жемчужин.

– Дорогой гость! Да как снег на голову, – вскричал Петриков с невольной радостью.

Аннушка не могла встать с места, и только слезы тихо катились по ее щекам.

Помолившись иконам, Жемчужин бух в ноги Петрикову.

– Что ты? Что с тобой, Иван Петрович? – сказал тронутый старик, стараясь поднять Ивана. – Надо Господу Богу, а не мне кланяться.

– С радости, батюшка Яков Степаныч, с радости, – сказал Жемчужин со слезами на глазах. – Ведь подумаешь, целый год не видал вас, мой благодетель.