Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

Как я дошла до Колпина, сколько времени на это потребовалось, я не помню. Ясно, что шла очень долго. На вокзале от железнодорожников я узнала, что электричка со строителями ушла в Ленинград, а когда будет следующая и будет ли вообще – никто не знает. Я, набравшись терпения, уселась на скамейке. Стало темнеть. Количество пассажиров, желавших уехать в Ленинград, возрастало. Все они тесной толпой окружили начальника станции, просили и умоляли отправить их в Ленинград. Вдруг на большой скорости подошла электричка, которая очень быстро доставила всех в родной Ленинград.

На Московском вокзале нас ожидал строгий, тщательный контроль. В конце узкого прохода стояли двое военных, которые внимательно просматривали паспорта. Необходимость этого понимали все: в толпе пассажиров могли пробраться в город и вражеские агенты.

Подойдя к трамвайной остановке на Лиговской ул., я убедилась, что регулярность трамвайного движения нарушена. Вместо того, чтобы идти через Марсово Поле на Петроградскую сторону, трамвай дошел только до цирка. Но и это уже было хорошо. Опираясь на прутья решетки Михайловского сада, я добрела до Марсова Поля, вошла в дом. Открыв дверь комнаты и переступив порог, в изнеможении упала на пол лицом вниз. Все силы до последней капли были израсходованы, и я не могла даже подняться и лечь на кровать. Сколько времени я находилась на полу в полузабытьи – не помню. Наконец, слышу, дверь открывается, вошел мой муж. Его до отбоя отпустили из районного штаба МПВО, чтобы проведать, не вернулась ли я. Едва открыв дверь, он испуганно закричал: «Соня, что с тобой?» Выслушав мои объяснения, он обрадованно сказал: «Ну слава богу, жива». Дело в том, продолжал Алексей Иванович, что в последние дни в Ленинграде упорно распространялись слухи о том, что все женщины, строившие Лужский оборонительный рубеж, захвачены немцами в плен. «Нам с мамашей становилось страшно от этих слухов, мы расстраивались и горевали, думая, что больше уже не увидим тебя». В это время в комнату вошла мамаша. Она со слезами обняла и поцеловала меня. Никогда не забуду ее слова: «Вот радость какую Господь послал: ты дома и опять с нами».

Вскоре Алексей Иванович ушел, т. к. он должен был к 9 часам вернуться в свою военную часть, а я пошла к мамаше: там меня накормили и напоили чаем. Ложась в постель, я почувствовала тепло и уют, которого была лишена в течение многих недель. Так счастливо закончился для меня день невероятных трудностей, физического и душевного напряжения, острых тревог и смертельной опасности.

26 августа 1941 года

Сижу в кабинете директора и исполняю его обязанности. Позвонила секретарю Кировского райкома и спросила о Мительмане – не знает ли он о его судьбе, так как ходят упорные слухи о его гибели. Секретарь ответил, что Мительман жив и здоров и два дня назад получили от него письмо. Все наши сотрудники, узнав об этом, очень обрадовались. Пришел Лурье, и он был очень рад известию о Мительмане.

У нас в квартире поселились беженцы из Александровки, что по Варшавской дороге – учительница с престарелой матерью. Их пустил И.И. – учительница работала в его школе. Старушка напугана. В Александровке им довелось пережить бомбардировку и артиллерийские обстрелы.

Распространяется масса слухов – плохих и хороших. Говорят, будто бы наш Балтфлот провел крупную десантную операцию в Прибалтике и четвертый день идут бои в Риге и Либаве. Говорят, что наше положение под Ленинградом улучшается и у нас появились американские танки и самолеты.

Так хочется всем иметь хорошие вести с фронта. Однако сводки очень скупы и ничего по существу не дают. <…> Все понимают, что наше положение тяжелое [Е. С-ва].

27 августа 1941 года

Вчера из Ленинграда ушел последний эшелон. Сегодня блокирована последняя магистраль, связывавшая Ленинград с остальной частью страны. Враг перерезал ее от реки Тосно до Синявина и Мги включительно. Неприятель отрезал и водный путь в Ленинград. Он вышел на левый берег Невы.

Со вчерашнего дня прекратилась эвакуация заводов и населения. Город начал переживать новый этап своей истории. Надолго ли? Ленинградцы полны решимости до конца не сдаваться. На улицах города строятся баррикады, рабочие батальоны учатся тактике уличных боев. Если враг попытается вступить в город, он дорого заплатит <…> [А. К-й][12 - А. К-й – директор завода.].

28 августа 1941 года

Сегодня пришел ко мне из Народного ополчения начальник арт-склада, который помещается в подвале нашего Мраморного дворца, и попросил дать ему еще помещение, затем провел меня в подвальное помещение, где помещался склад. Он оказался битком набит боеприпасами. Мне очень не понравилась такая неконспиративность начальника. Мне вовсе не требовалось знать, что у них хранится. Если так плохо будут охранять, то могут нарваться на диверсию. Не так давно возле нашего дома милиционеры задержали диверсанта на грузовой машине.

Сегодня после 5 часов вечера позвонили из райкома и дали директиву срочно уничтожить архив нашей организации, для чего составить комиссию, которая по акту уничтожает и акт сдает в райком не позднее 9 часов утра следующего утра.

Собрала членов партбюро и занялась уничтожением архива. Работали до 8 час 15 мин вечера. Хорошая печка все сожгла очень быстро. Мы все понимали, что на фронте создалось серьезное положение, и ни о чем не разговаривали, а делали дело. Оставила несожженными только несколько дел, касающихся исключения из партии коммунистов Воробьевой, Шарикова и Нива [Е. С-ва].

1 сентября 1941 года

Лежу, смотрю в окно, вижу ясное небо, зеленую листву деревьев. Иногда солнышко, играя, заглянет. Так спокойно, кажется, и тихо. Природа нежится. Юрка безмятежен, играет на полу. Только игра его не обычная: взрывы, бомбежки, налеты, ранения. Нет, не все так спокойно. Обманчиво все кругом. Атмосфера сгущается. Что ждет нас через день, два? Уцелеем ли мы с Юркой в этой пучине. Он мал, а я больна. Вот что плохо. Я лежу и не знаю, когда встану на ноги [В. И-а][13 - В. И-а – учитель русского языка.].

2 сентября 1941 года

Немцы почти у Ленинграда, но никто из нас не сомневается, что здесь они не будут. <…> Город вооружился, ощетинился. В высококультурных и гуманитарных учреждениях расположились вооруженные люди. В Академии художеств, Академии наук, на филфаке Университета пахнет солдатскими сапогами. Это наши ополченцы. В профессорской лежат тюфяки. По ночам здесь спят профессора-пожарные. Часто можно встретить ученого с мировым именем в грязном балахоне с кистью в руках. Они на чердаке обмазывают стропила огнезащитным составом и трепещут перед студентами – инструкторами ПВХО.

Улицы странные: окна первых этажей забиты двумя слоями досок (между ними – песок). Это придает городу нежилой вид, но масса народа на улицах свидетельствует об обратном. Ездят странные автомобили зеленого цвета в бурых и черных пятнах – эта защитная мимикрия войска. <…>

Я училась в школе медсестер. 17 июля нас неожиданно сняли с учебы и отправили на земляные работы под Лугу. Рыли противотанковые рвы. Работали около месяца, и здорово работали. О нашей бригаде писалось в Ленинградской окопной правде. Потом временно работала в Педиатрическом институте лаборантом. <…> Сбежала оттуда, и тут как раз начали функционировать наши курсы. Сдала два экзамена на отлично – анатомию и фармакологию. <…> С 1 сентября начались занятия в университете [Л. К-на][14 - Л. К-на – студентка филологического факультета ЛГУ, медсестра эвакогоспиталя, из письма матери.].

3 сентября 1941 года

Рокот войны со всех сторон. Враг все туже сжимает кольцо блокады. Все ближе подбирается к стенам города. <…>

Завод набирает темпы. С каждым днем увеличиваем выпуск продукции для фронта. Сколько замечательных работников на заводе, готовых трудиться день и ночь для удовлетворения нужд фронта. Если бы все были такие. Горы можно свернуть [А. К-й].

«В самом начале войны, когда немецко-фашистские войска развертывали наступление, многие эшелоны с продовольствием, направляемые по утвержденному еще до войны мобилизационному плану на запад, не могли прибыть к месту назначения, поскольку одни адресаты оказались на захваченной врагом территории, а другие находились под угрозой оккупации. Я дал указание переправлять эти составы в Ленинград, учитывая, что там имелись большие складские емкости.

Полагая, что ленинградцы будут только рады такому решению, я вопрос этот с ними предварительно не согласовывал. Не знал об этом и Сталин до тех пор, пока ему из Ленинграда не позвонил Жданов. Он заявил, что все ленинградские склады забиты, и просил не направлять к ним сверх плана продовольствие.

Рассказав мне об этом телефонном разговоре, Сталин дал мне указание не засылать ленинградцам продовольствие сверх положенного без их согласия.

Тщетно я пытался его убедить, что спортивные помещения, музеи, торговые, наконец, дворцовые сооружения могут быть использованы как склады».

А. Микоян. Так было

«О наличии продовольственных товаров в Ленинграде

29 августа 1941 г.

Сов. секретно

Передано по ВЧ 29.VIII в 10 часов

Москва

тов. Сталину

Копии: тт. Микояну, Кагановичу

Доносим о наличии основных продовольственных товаров в Ленинграде:

Остаток по состоянию на 27 августа в днях составляет: по муке, включая зерно – 17, крупе 29, рыбе 16, мясу 25, сельди 22, маслу животному 29.

Считаем такое положение ненормальным, как не обеспечивающее бесперебойное снабжение Ленинграда продуктами.

Предлагаем создать в Ленинграде к 1 октября полуторамесячные запасы продовольственных товаров, для чего с учетом текущего потребления к этому сроку отгрузить: муки пшеничной 72000 тонн, муки ржаной 63000 тонн, крупы 7800 тонн, мяса – 20000 тонн, рыбы 4000 тонн, сельдей 3,5 тыс. тонн, масла животного 3000 тонн.

Просим возложить ответственность на Микояна и Кагановича за срочную отгрузку и продвижение указанных продуктов в Ленинград.

В целях экономии продуктов вносим следующие предложения:

первое – прекратить коммерческую торговлю продуктами питания в Ленинграде;

второе – нормировать отпуск чая, яиц, спичек.

С первого сентября установить месячные нормы чая рабочим и служащим – 25 граммов, иждивенцам и детям – 12,5 грамма, яйца рабочим и детям 10 штук, служащим 8 шт. и иждивенцам – 5 штук; спичек рабочим и служащим – 6 коробок, иждивенцам – 3 коробки.

Молотов Маленков Косыгин Жданов»

30 августа 1941 года ГКО принимает постановление «О транспортировке грузов для Ленинграда». От наркоматов военно-морского и речного флотов потребовали срочно сосредоточить необходимые плавсредства для перевозки грузов от Лодейного Поля на реке Свирь до Ленинграда и подготовить фронт разгрузки в районе железнодорожной станции Ладожское Озеро на западном берегу. Общее руководство организацией доставки грузов было возложено на заместителя наркома Военно-Морского Флота адмирала И. С. Исакова.

Осенью 1941 года на Ладоге не оказалось необходимого количества судов, многие находились в аварийном состоянии. Из 29 озерных барж на плаву держались только семь. Речных барж насчитывалось около сотни. Однако большинство из них можно было использовать при минимальной загрузке и только в тихую погоду. Флот располагал всего пятью озерными и несколькими речными буксирами. Для перевозки использовались все имеющиеся в наличии суда Северо-Западного речного пароходства и корабли Ладожской военной флотилии.

Первое снижение норм распределения в Ленинграде произошло еще до начала блокады города. Со 2 сентября по рабочей карточке продавали 600 г хлеба, служащим – 400 г, иждивенцам и детям -300 г. Сокращение норм для потребителей было сравнительно безболезненным. Продолжали работу учреждения общественного питания и коммерческие магазины. Работники крупных предприятий и учреждений имели возможность пользоваться услугами ведомственных столовых.