Жизнь языка: Памяти М. В. Панова

П.: Я все время шел под этим градом: «Вы должны поставить вопрос ребром перед Виноградовым, что он должен остаться только директором Института русского языка». Я говорю: «Какие мотивы? Чем я могу мотивировать?» – «Вот, потому что мы хотим, чтобы нами подлинно руководили». Наконец я догадался, что надо сделать, и говорю: «Вот вы за спиной Виктора Владимировича все его обвиняете. Давайте пригласим его на открытое партсобрание, и мы ему выскажем свои претензии в лицо». О-о! если бы я был режиссером, какую бы я комедию замечательную поставил. Мы его пригласили. У него был разный вид, но иногда был вельможно-снисходительный. Он явился на партсобрание не с видом, так сказать, готовности исполнять руководящее решение партии, а с видом вельможным, посмотрел на них с вельможной высоты. И что вы думаете? Первым выступал Андрей Степанович Львов… Я его имя-отчество не перепутал?

З.: Я не помню, как его звали.

П.: Вот это страшная бездарность, но он первым попытался Виктора Владимировича поучать. «Вот, Виктор Владимирович, у нас в институте не совсем на высоте работа по этимологии. У нас нет эпохальных работ по этимологии. Вот вы бы обратили внимание на это». Тут Черкасова, которая была самая застрельщица, что ею не руководят, что мы глубокая провинция для Виктора Владимировича, что он нас забывает, – и вдруг сладенькая улыбочка: «Вы, Андрей Степанович, упрекаете Виктора Владимировича. Как вам не стыдно? Вы должны благодарить Виктора Владимировича за то, что он руководит всем институтом». Такая подхалимка! Куда делось ее злобное выступление против Виктора Владимировича? «Он с нами не работает! Он разбрасывается! Мы его редко видим!» Почему редко видим? Все время видим его все – принимает сотрудников.

З.: Нет, он ходил в институт аккуратно, по-моему.

П.: Ну, такая подхалимщина! Потом… И пошла… Это такой был сироп!

З.: Да.

П.: Целые полтора часа они перед ним ползали на коленях и лизали его ботинки. И я понял, что это был очень хороший шаг (З. смеется), потому что после этого прекратились разговоры о том: «Вы скажите, что он должен уйти оттуда – уйти отсюда, бросить то – бросить сё».

Но я ничего не делал, абсолютно, как секретарь. Когда переизбирали… была такая традиция, что два года секретарь секретарствует, а потом, так как это утомительная работа, значит, он может уйти в сторону. Я ничего не делал. В Институте языкознания параллельно была секретарь – на моем, значит, месте – Гаджиева, если вы помните.

З.: А! я помню, да.

П.: Это жена Серебренникова. Да, академика Серебренникова. И она носом землю рыла. Получаем из райкома: «Провести заседание». Заседаний было очень много по заданию райкома. Все юбилеи, все постановления партии – всё надо было проводить собрания сотрудников (не партийцев только, а для всех сотрудников). Ну, Гаджиева, увидев, что я ничего не делаю, брала на себя инициативу в двух институтах провести заседание. Когда прошли перевыборы, Бархударов, академик… членкор, Степан Григорьевич подходит ко мне и, думая, что он меня обижает, сказал: «Михаил Викторович, я бы голосовал за вас, если бы вы хоть что-нибудь делали» (З. смеется).

(Перерыв в записи.)

З.: Ну, он был честный человек в этом смысле, Бархударов.

П.: Да. И меня освободили.

Я.: Без формулировок?

З.: Нет, спокойно, просто, да.

П.: А я скажу, что я освободил до этого Виктора Владимировича. Я к нему действительно не ходил, ни о чем не ходатайствовал.

(Перерыв в записи.)

П.: Надо сказать о независимости Виктора Владимировича – не научной только, а человеческой. Был какой-то при Хрущеве идеолог – вот как до этого Жданов, как после этого Суслов… забыл я его отчество, не помните?., который проводил всякие разборки с Вознесенским, там, и с другими, травил. Ну, в общем, это в ЦК высокая чинуха. Приглашают Виктора Владимировича на это свидание с главным идеологом. Ну, Виктор Владимирович надел ордена и пошел.

З.: Нешто у него были ордена?

П.: Ну, по-моему, были.

З.: По-моему, не было.

П.: Не было?

З.: Какие у него ордена? Он был репрессирован, то-сё.

П.: Ну вот. Ну, может быть, что тогда не надевал орденов. Пошел к этому чинуше. У него было совершенно обоснованное предположение, что ему дадут Героя Социалистического труда, у него были все данные для того, чтобы получить такое звание.

З.: У него не было после ссылки.

П.: Нет-нет.

Т.: Вы знаете, его восстановили после ссылки.

П.: Была такая легенда, судя по всему, справедливая, что после статей Сталина Виктора Владимировича пригласил Молотов и сказал: «Сталин вам поручает руководить языкознанием». Не слышали вы об этом?

З.: Нет, это, может быть, и было, но никаких орденов – ничего такого не было.

П.: Ну, ордена я с него снимаю. (Г. смеется.)

З.: Да, снимайте ордена.

Т.: Это мы можем установить.

П.: Ну вот, в общем, поскольку это все знали, что вот Сталин ему поручил языкознание… это было одно из редких у Сталина положительных решений, ну, тем более что…

З.: Нет, вот тогда он стал директором института, после этого… и академиком-секретарем был.

П.: Да. Ну вот. Но у него были основания думать, что это какая-то почетная акция, и вдруг этот самый чинуша высокий: «Я сообщаю вам радостную новость. С вас снят негласный надзор». Я думаю: кто эту пакость устроил? То ли враги решили (врагов у него было, как у всякого большого человека, много), то ли это дураки, которые думали, что он обрадуется. Но вот рассказывают люди, которые это слышали от других людей, что Виноградов был настолько возмущен, что он топал ногами на этого самого чинушу и говорил: «Как вы смели меня вызвать по этому поводу?!» Я думаю, что это могло быть вполне.

З.: Это могло быть.

Т.: Конечно.

П.: Ну, другие рассказы, более, может быть, достоверные. Ну, например, мы сегодня уже говорили про Лысенко, еще немножко о Лысенко. Трофим Денисович в ВАКе заседал и все время вмешивался не только в агрономию, но и в другие науки. ВАК обсуждал присуждение какой-то степени по филологии. Виктор Владимирович высказался, что диссертация недостойна, и вдруг Лысенко сказал: «Нет! это очень интересное исследование». Виктор Владимирович: «Ну, тогда, может быть, присудить ему звание доктора по агрономии?» (Смеются.)

Еще один рассказ – тут я сам был свидетелем. Было заседание Ученого совета в кабинете Виктора Владимировича. Там, значит, присутствовали все заведующие секторами, все доктора. Речь шла о многом, но, в частности, о том, чтобы создать группу по какому-то чисто внутреннему заданию Виктора Владимировича, ну, скажем, разобрать архив диалектологического сектора. Ну, повторялось слово группа – группа… из трех-четырех человек – вот им поручить. Вдруг Протченко… я сейчас Протченко измочалю… Протченко, заместитель директора, ласково глядя на Виктора Владимировича (вкрадчиво): «Виктор Владимирович, здесь надо сначала проконсультироваться с Ивановым».

З.: А Иванов был куратор…

П.: Да.

З.:…Института русского языка в ЦК партии.

П.: Не знаю ваше впечатление, но у меня сама морда его тупая… вызывала тошноту. Это такая (брезгливо) тупость. Внутреннее дело института, но он знает, что группа – это дело опасное, вот надо с Ивановым посоветоваться. Виктор Владимирович на высоте: «Иванов? А кто такой Иванов? Милиционер…», и тут он пришел в ярость и сказал (громогласно): «Мильтон!» (смеются) – выкрикнул.

З.: При этом я не присутствовала, к сожалению, да.

П.: Когда расходились, кто-то сказал: «Ну, Протченко… У Протченко такие испуганные были глазенки…».

З.: Да-да-да.

П.: «…но Протченко сейчас побежит доносить в ЦК» (Иванов – это из аппарата ЦК).

З.: Такой надсмотрщик за нашим институтом.

П.: И умный Бархударов сказал: «Нет, побоится, он знает, что доносчику – первый кнут». (Усмехаются с Т.) Вот.

П.: Значит, это я говорил о гражданской смелости Виктора Владимировича.