Революции в России. Теория и практика социальных преобразований

THE INFLUENCE OF THE REVOLUTION OF 1917 TO THE APPEARANCE OF A MAN (ON THE EXAMPLE OF THE SOVIET FASHION)

Pischikova N.P.

Abstract. Background: to consider the influence of the Revolution of October 1917 to the formation and development of Soviet fashion from 1917 to 1925. The comparative-historical method was used. The revolutionary events have affected all aspects of human life, the world, daily life, urban and rural way of life and appearance. The purpose of any revolution to destroy the old and to determine the way in all aspects of public life. Social unrest leads to a change of lifestyle and clothing. The appearance of the Soviet man, who looks at us from magazines, and objects of everyday life have come down to us more eloquently than I can say about the events of that era.

Keywords: revolution, unification, fashion, style, society, transformation.

В этом году мы отмечаем одну из значимых дат в российской истории – год Великой Российской революции. Можно по-разному относиться к ней и к тем изменениям, которые она принесла. Но не заметить их невозможно. Поэтому многие ученые-исследователи, практики, журналисты и политики на протяжении этого года со страниц журналов и газет, телевизионных передач пытаются проанализировать и дать достойную характеристику событий тех лет. Они уделяют внимание экономическим и политическим последствиям, жертвам и победителям, разрушениям и построению нового общества, раскрывают роль новой России в системе международных отношений. Но в данной статье мы остановимся на культурном влиянии революции на Россию того времени.

Революционные события отразились на всех сторонах жизни человека, его мире, повседневной жизни, городском и деревенском укладе, быте и внешнем облике. Предназначение любой революции – разрушить старое и определить дорогу новому во всех сторонах общественной жизни. Это сложнейший этап для судеб людей любого поколения, материального достатка, социального положения. Меняется жизнь вокруг, отношение к ней, появляется новый стиль. Революция октября 1917 г. привела к равенству всех слоев населения. Новое общество требовало новых взаимоотношений, новых институтов, новых молодых и энергичных людей, а также новой моды и одежды, чтобы строить молодое государство и быть активным членом этого общества: «Революция, ставшая переломным моментом в истории страны, не могла не отразиться и на моде»[294 - Васильев А. Этюды о моде и стиле. М.: Альпина – нон-фикшн, 2007. С. 415.].

Казалось бы, что может быть общего между трагической для судеб страны революцией и эстетическим понятием «мода», которая формирует красивый облик человека, его внешнее различие, привносит уют в квартиры и дома, рождает неповторимые аксессуары и индивидуальность, особенно женщин. Однако именно социальный взрыв приводит к изменению стиля жизни и одежды. Мода как зеркало общества того или иного периода, быстро отражает изменения окружающего мира. Внешний облик советского человека, который смотрит на нас из журналов, а также предметы быта, дошедшие до нас, красноречивее смогут сказать о событиях той эпохи.

Трансформация, происходящая с обществом того периода, ярко проявляется во внешнем облике человека, и особенно женщины. Тяжелые времена заставляли людей придумывать одежду из подручных материалов. Костюмы донашивались или соединялись в необычные комбинации. Появились новые веяния, которые раньше считались безнравственными: короткие женские стрижки, укороченные расклешенные юбки, грубые мужские ткани. Все эти новшества были вызваны тем, что женщина была уравнена в правах с мужчиной и пыталась за счет мужского стиля ни в чем от него не отставать. Поэтому одежда и прическа были сделаны с учетом удобства и тягот революции, гражданской войны и восстановления страны. Простота, лаконичность и неприметность – вот основные черты новой моды и облика человека первых лет молодого советского государства: «Мода, психологически отражавшая быт, привычки, эстетический вкус, уступает место одежде, организованной для работы в различных отраслях труда, для определенного социального действия, одежде, которую можно показать только в процессе работы в ней, вне реальной жизни, не представляющей из себя самодовлеющей ценности, особого вида “Произведений Искусства”. Витрины магазинов с выставленными в них моделями костюмов на восковых манекенах становятся эстетическим пережитком. Сегодняшний костюм надо смотреть в действии, вне его нет костюма – так же, как бессмысленна машина вне работы, ею производимой»[295 - Закрасовская Н. Советская мода в первые годы после революции // Контрольный выстрел. 2014. № 8 (37). С. 15.].

Итак, революция стерла границы между сословиями, упростила внешний облик человека. Женщины хотели стать под стать мужчинам и перехватить у них многие функции в обществе, ритм жизни набирал обороты. Люди стали более свободными и непредсказуемыми. Во многие мужские профессии пришли женщины: милиция, армия, политика. Они стали более активными, вышли на митинги, занялись спортом, работали и учились. Это занимало большую часть времени, в котором совсем не осталось возможности поэкспериментировать с образом, примерить обновки, посмотреть новинки домов мод, которые прекратили свою работу, купить одежду и обувь, которая также исчезла вместе с дореволюционными модистками. Женщинам стало не до модных аксессуаров, шляпок, духов, кринолинов, дорогих тканей. Вот один из основных лозунгов того периода: мода не важна, одежда в первую очередь должна быть удобной. Главным символом и атрибутом одежды стала знаменитая красная косынка в сочетании с серой блузкой, юбкой неброских оттенков и позаимствованной у мужчин кожаной курткой, которая получила название кожинка. Алый бант носили и мужчины в кармане пиджака – это были символы принадлежности к новой эпохе, к новому классу людей – советскому человеку. Весь облик должен был говорить, а, вернее, кричать о революционном порыве. Что касается мужской моды на кожинки и алый бант в петлице, из дореволюционной моды в советскую были перенесены длинные пальто черного драпа с бархатным воротником. Их носили большинство мужчин, поэтому не так просто было этому предмету гардероба исчезнуть в лавине революции. Так как из революции общество шагнуло в пучину гражданской войны, то мужская мода в основном носила военный характер. Правительство в 1918 г. создало комиссию по разработке формы для армии и флота и объявило конкурс на создание формы. К работе были привлечены такие мастера живописи как В. Васнецов, Б. Кустодиев и молодой художник С. Аркадьевский. В основу армейской моды были положены мотивы древнерусского искусства и военный исторический костюм. Для армейцев были предложены шинель с петлицей, шапка из сукна с красной звездой, за которой закрепилось название «буденовка», для матросов – «тельняшка». Два последних предмета одежды надолго стали символами армии и флота: буденовка до Великой Отечественной войны, а тельняшка – это один из символов морской пехоты и десанта и в наши дни.

С обувью было сложнее всего, мастеров не было, донашивали старую или обменивали. Она была очень простой: сапоги, ботинки, резиновые ботики, валенки, парусиновые тапки на летнее время.

После затухания огня гражданской войны и начала восстановления экономики страны с одеждой было тяжело. Поэтому на предприятиях стали выдавать спецодежду и даже обувь и предметы быта (простыни, полотенца и т.д.). С появлением новых специальностей должен был поменяться и их внешний облик, который смог бы выгодно отличать друг от друга представителей рабочего класса. Государство принимает решение разработать одежду для них. Именно в это время, к примеру, появились знаменитые детали формы шахтера – лампа на шлеме и сигнальный пояс.

Но женщины во все времена остаются женщинами – стремятся хорошо и модно выглядеть. Достать одежду было крайне сложно: купить дорого, пошить тяжело, не хватало мастерских, поэтому в ход шли все средства. Шторы, скатерти, матрасы, простыни и т.д. – все это перекраивалось, перешивалось и делалось уникальным. В моду вошли платья из ткани матраса в голубую полоску. В помощь женщинам были выкройки из журналов. В 20-е гг. ХХ в. свет увидели многие журналы мод: «Вестник моды», «Модный журнал» и др. Отдельные рубрики с советами и выкройками были открыты в таких журналах, как «Работница», «Крестьянка», «Огонек». Для популяризации советской моды были открыты известные дома моды в Москве, Ленинграде, Киеве, Риге и в других городах.

Кульминацией становления и развития советской моды стала победа в 1925 г. в Париже на Всемирной международной выставке[296 - Мельников К.С. Архитектура моей жизни. Творческая концепция. Творческая практика / Сост. и прим. А. Стригалев, И. Коккинаки. М.: Искусство. С. 126.], куда советские модельеры привезли ткани и костюмы. Девизом выставки стали слова: «Только новое, только простое и удобное». Под этим девизом и зарождалась советская мода, опережая развитие мировой на несколько лет, поэтому немудрено, что советские дизайнеры завоевали высшую награду – Гран-при.

Заметим, что революция – это не всегда вихрь разрушения, это еще и большой толчок для новых свершений, что и показало становление советской моды. Начиная от поиска упрощенных и грубых форм, унификации, она прошла быстрый путь, завершившийся победой и мировым признанием в столице Моды – Париже.

«Бесы» российских элит как фундаментальный источник русских революций

Селиванов А.И.

Аннотация: исследуется социально-культурный и духовно-психический феномен, условно названный «бесами», распространенный среди части российских элит прошлого и современности, имеющий метафизические корни (фундаментальная мировоззренческая несамодостаточность), психические корни (эгоцентризм, тенденция к нарушению закона и морали во имя удовлетворения своих желаний и стремлений) и социально-культурные корни (антитрадиционность, антинародность, склонность к «красивой жизни», подобострастие перед Западом) и являющийся одной из причин русских революций и формирования «пятой колонны».

Ключевые слова: Россия, причины революции, элиты, антинародность, антитрадиционность, эгоцентризм, «пятая колонна».

«DEMONS» OF THE RUSSIAN ELITE AS A FUNDAMENTAL SOURCE OF RUSSIAN REVOLUTION

Selivanov A.I.

Abstract: the article investigates socio-cultural and spiritual-psychic phenomena, conventionally called «demons», common among the Russian elites past and present, has metaphysical roots (the fundamental ideological not self-sufficiency), psychic roots (egocentrism, tendency to violate law and morality to meet their wishes and aspirations) and socio-cultural roots (anti-traditionalism, anti-people, the tendency to «beautiful life», subservience to the West) and is one of the reasons for the Russian revolutions and the formation of a «fifth column».

Keywords: Russia, the causes of the revolution, the elite, anti-people, anti-traditionalism, self-centeredness, the «fifth column».

При анализе социально-политических революций часто акцентируют внимание на социально-экономических обстоятельствах. Эти причины, безусловно, важны, причем в разные эпохи и в разных культурах состав этого комплекса различен – это может быть несоответствие реальных возможностей и потребностей материального потребления (элементарная бедность и даже нищета), жестокость эксплуатации (рабочий день по 16–18 часов)[297 - Энгельс Ф. Положение рабочего класса в Англии // Маркc К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 2. С. 231–517.], отсутствие «социальных лифтов» и т.д. Однако не меньшую роль в комплексе причин революции играет социально-культурная и духовная обстановка, в том числе духовная природа и позиция элит. Одна из сторон этого аспекта причин революции гениально выражена в формуле революционной ситуации В.И. Лениным: «низы не хотели» жить по-старому, а «верхи не могли» хозяйствовать и управлять по-новому[298 - Ленин В.И. Крах II Интернационала //Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 218.]. Казалось бы, если элиты не могут управлять по-новому – нужно лишь свергать их.

Но в России и русской культуре есть еще одна «закавыка» в природе элит, определяющая иную сторону их вклада в причинный комплекс социально-политических революций. В части элит живут «бесы», которые «крутят-мутят» сами элиты, обращая их и против власти, и против народа. Часть русских элит и «хотят», и «не хотят» жить и управлять по-старому, и «хотят», и «не хотят» жить управлять по-новому – выражаясь словами одной из героинь кинокомедии Л. Гайдая «Не может быть», «они сами не знают, чего они хочут».

В классической русской литературе XIX в. различные стороны этого феномена вскрыты и обличены в разных контекстах – от саркастически-юмористического до обличительного (в виде самодурства), от одобряюще-пафосного – до негативного (в разных социальных проявлениях). Эти черты были свойственны и консерваторам, и «новым людям», и бунтовщикам-разбойникам, бросавшим княжну в «набегавшую волну», и простым людям. Они являлись своеобразными преломлениями стремления к «воле вольной», обнаруживающей беспредельность, бесконечность русского человека, понятой как одна из его сущностных черт.

Однако проявления этой коренной черты русского человека противоречиво, и в разных социальных группах она проявлялась совершенно по-разному, порой обретая нигилистический и даже разрушительный характер как по отношению к человеку-личности, так и по отношению к обществу, обретая характер «бесовщины». Особенной разрушительной силой в русской истории она становилась, когда овладевала людьми с высоким, часто унаследованным социальным статусом и влиянием в обществе, но становившимися внекультурными маргиналами, выходящими за рамки своей национальной традиции. Трагедия нарастала, когда обнаруживалось еще и несоответствие между этим «всемирным запросом русской души», причастностью культуры к «воле вольной» с одной стороны – и реальной культурной микроскопичностью конкретной личности, неспособностью ее создать нечто действительно великое – и тогда те или иные (различные в себе) идеи приобретали характер разрушения, мстительного зла, от которого и сам человек порой не может спастись иначе как самоубийством, путем творения зла, доходящего до страсти, исступления, жажды порочности с упорством, изощренностью и наслаждением. Непризнанные и нереализованные «гении» и «гениальные идеи», становясь на сторону зла, превращались в «бесов», причем, как правило, уже не искушавших душу человека соблазнами, как Мефистофель, а обретя эту душу, «соблазнив» ее, победив злом и пользуясь плодами этого зла для того, чтобы нести его в окружающий мир. Наиболее ярко выявил этот феномен Ф.М. Достоевский. Сначала в «Записках из подполья», где его герой говорит знаменитое: «Если бы мне предложили выбирать, всему миру провалиться, или мне чай пить, я бы ответил, что лучше всему миру провалиться, а мне чтобы чай пить». Затем Достоевский развил и углубил эту тему в своих «Бесах» с разрывающим душу драматизмом и трагизмом борьбы добра и зла. Драматизмом, проявлениями и символами которого в разных отношениях в русской культуре становились яростная злоба, азарт, игра, русская рулетка… Порой к провоцирующим этот переход состояниям примешивается «русская хандра», скука, тоска, которая у некоторых реализовывалась в неуемной жажде развлечений, часто также переходящих в разряд инфернальных. Поэтому созданные в литературе образы – отнюдь не художественные фантомы и симулякры. Это – точное отражение существующего в реальности феномена художественно-образными средствами. Феномена социально-культурного, сыгравшего и продолжающего играть роль в истории русской культуры.

Аналитическое исследование этого феномена ведет к уяснению его природы в комплексе метафизических, психических и социально-культурных оснований.

Метафизические основания заключаются в фундаментальной мировоззренческой несамодостаточности этих личностей, их недоверии к традиционно-культурным мировоззренческим установкам, почитание последних за примитив и презрительно относящихся к национальной традиции, но одновременно не обретающих иных метафизических оснований. Отсюда рождаются их антирациональность, путанность, склонность к мистике, испуг перед наукой и образованием (в том числе вследствие демократичности науки и образования, их способности подорвать или ограничить власть элит).

Психические основания – предельный эгоизм, гордыня, стремление личности к вседозволенности, к эгоцентрическому самоутверждению, «стремление и потенциальная готовность выйти за рамки поведения, предписанного законом и социальными нормами, т.е. нарушить и закон, и мораль во имя удовлетворения своих эгоистических потребностей»[299 - Губинский А. Комплексное изучение социальных групп. (Как основа для принятия управленческих решений). [Электронный ресурс]. URL: http://www.mospsy.ru/stat1.html (дата обращения: 08.10.2017).], часто порочных. Это явление наиболее распространено среди избалованных, «залюбленных», «закормленных пряниками» инфантов[300 - Об исследуемом феномене в контексте инфантилизма см.: Андреев А.П., Селиванов А.И. Русская традиция. М.: Алгоритм, 2004. С. 298–317.], и являющаяся достаточно распространенной формой социальной и культурной девиации.

Казалось бы, исходя из такой характеристики данного типа личности, они слабо склонны к общению, к сплочению в группы. Однако люди с таким психотипом могут действовать не только в одиночку, но и присоединяться к тем или иным социальным группам, либо формировать собственные группы и сообщества, обычно слабо институционализированные, полувиртуальные, подобные современным сетевым сообществам. Причем, в современном мире именно подобные группы становятся питательной средой и социальной базой для формирования массовых деструктивных проектов с использованием социальных и компьютерных технологий организации социальных движений и массовых проектов – начиная от флэш-мобов и «пусси-райтов» до различных «групп по интересам» с антигосударственной направленностью.

Социально-культурные корни – антитрадиционность, презрение к народу и антинародность, склонность к роскоши и «красивой жизни», подобострастие перед Западом. Одной из причин этого является дефицит «эстетики быта», «красоты обыденности» в русской культуре, неудовлетворенность этим «простым бытием», его аляповатостью, несовершенством, отсутствием «высшей гармонии», вызывает высокомерное презрение. Порядок быта элит, его организация, продуманность до мелочей в западном исполнении притягательна для части русских элит, а отсутствие такого опыта и цели в русской традиции преподносится как «недостаток». Именно в погоне за красотой (эстетикой), устройством обыденности, его перерождениями в виде роскоши, шика, «понтов» и т.д. – и чистые «романтические» помыслы и стремления (идеальная элита), и корыстные (деловые, прагматические) помыслы трансформируют цели и ценности части элит в антинародные, антитрадиционные. Причем, это проходит через всю историю – это относится и к части бояр и дворян, и к элитам и интеллигенции до и после революции[301 - См., напр., проявления презрения к «народной черни» у городских мещан в Петербурге в октябре 1917 г., описанные в книге очевидца: Рид Дж. Десять дней, которые потрясли мир. М.: Красная новь, 1921.], и к народной и советской интеллигенции, и тем более к элитам постсоветского периода, вообще устранившим все преграды на пути к такому образу жизни для себя, полностью оторвавшимся от народа и от собственной культуры. Однако на деле за этим скрывается лишь отказ в служении Родине, замена его служением себе, даже точнее – требованием к Родине служить «единственному мне». Причем, в постсоветский период это реализовалось вообще трагическим образом, когда накопившийся энергетический потенциал слабо образованных и некультурных людей, антипросвещенческих элит – условно говоря «троечников» и «двоечников», жуликов и аморальных людей – рванулся вверх. Они выдавили и уничтожили советскую просвещенческую элиту, продолжают держать власть, ведя к общекультурной деградации страны. Политика начинает определяться не тремя “К” (Королев, Келдыш, Курчатов), а требованием запредельной свободы и полной бесконтрольности, продажностью, шкурничеством, патологической жадностью, фактически – пятью “К”: корпоративизм, коррупция, криминал, компрадорство, коллаборационизм.

Такая разномастная антинародность в разные эпохи становилась основанием «бесовщины» в противовес иной части просвещенных романтических элит – с их народностью, причем, народностью даже как своеобразной «виной» перед народом и целью совершенствования русского мира, особенно у Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого, той народностью интеллигенции, которая так глубоко понята Н.А. Бердяевым[302 - Бердяев Н.А. Глава VII. Россия // Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского. М.: Захаров, 2001.].

Кроме того, на сегодня созданы социальные и информационные технологии, которые могут организовывать людей такого типа. И потому, если раньше их разрушительная сила носила точечный характер, то теперь она приобретает массовый и организованный характер. Эти люди превращаются в основу формирования антигосударственных движений, выталкивающих государство из различных сфер, дискредитируя его, формируя псевдо-«гражданские инициативы», дестабилизируя вертикаль власти и способствуя превращению управления на территории страны в сетевую структуру, удобную для решения различных внегосударственных и антигосударственных общественно-политических задач (протестные, выборные, деловые, диверсионные, по силовому свержению власти…). Создаются негосударственные центры силы, используя такие ресурсы как доказательство наличия такой силы через политическую репутацию, благозвучные проекты (типа «активизации местного сообщества», «реализации инициатив граждан», «формирования институтов гражданского общества», «социального проектирования», «общественно-активных школ» и т.п.), через встречи с солидными людьми, финансирование (особенно через НКО), создание эффектов массовости в интернет-сетях с помощью роботов, включение созданных организаций и групп в международные сетевые проекты и т.д. При этом «гражданское общество» трактуется не как общество граждан государства, патриотов, а как общество претензий (даже необоснованных) к государству, недовольства государством и его политикой в разных сферах, протеста против государства, неповиновения государству – столь созвучных психотипу эгоцентрических внекультурных маргиналов. В них осуществляется отбор людей «недовольных», склочных, обиженных, непризнанных, уже психологически готовых или почти готовых к протесту.

Эти новые сетевые центры власти и управления территориями уже обучены либо направленно обучают управлению в условиях ослабления вертикали власти. Они способны осуществлять необходимые заказчику управленческие (в том числе контролирующие, организационные, провокационные) воздействия в условиях «управляемого хаоса». Они есть уже некоторая сила, подготовленная для осуществления если не захвата, то для дестабилизации власти. Такие сообщества становятся критически опасным социальным явлением. Поскольку это ведет к формированию либо усилению «пятой колонны», активность которой направлена как против традиционных отношений (в том числе конкретных наций), так и против государства, к появлению феноменов Ходорковского, Навального, Саакашвили. Эти технологии активно использовались для создания хаоса в Югославии, Ливии, Ираке, Сирии, на Украине. На указанных комплексах и психотипах на протяжении всего ХХ в. активно работают спецслужбы других государств (в 1917 г. – Англия и Франция, в 1993 г. – США, в 2017 г. – США, Англия, Германия).

Для преодоления этого постоянно воспроизводимого «гнойника» на теле русской традиции, проявления «бесовщины» у части элит необходимо формирование эффективного, постоянно действующего «бесогона» в виде специальной технологии кадрового контроля. Отсутствие такой технологии и таких институтов рано или поздно приводит к необходимости хирургических вмешательств с последующими негодованиями по поводу «репрессий». А в настоящее время жизненно нужна новая генерация государственной элиты, способная отражать национальные интересы страны, ее народа и культуры, а не гнаться за золотыми унитазами.

Образы Русской революции в творчестве И.А. Владимирова

Смирнов А.Г.

Аннотация. Статья посвящена историко-революционной теме в творчестве художника И.А. Владимирова. Автором рассмотрены разноплановые – беспристрастно-документальные, трагические, саркастические, пафосно-героические – работы, создающие противоречивые, динамичные образы сложной переломной эпохи.

Ключевые слова: Владимиров, искусство, история, образ, Октябрьская революция, Февральская революция, 1917 г.

IMAGES OF THE RUSSIAN REVOLUTION IN THE OEUVRE BY I.A. VLADIMIROV

Smirnov А.G.

Abstract. The article is devoted to historical-revolutionary theme in the oeuvre of the artist I.A. Vladimirov. The author considers various – impartially documentary, tragic, sarcastic, heroic – works, creating contradictory, dynamic images of a complex epoch.

Keywords: art, Vladimirov, history, image, October revolution, February revolution, 1917.

Художник Иван Алексеевич Владимиров был очевидцем и участником революционных событий 1917 г., радикально изменивших жизнь нашей страны и оказавших влияние на ход мирового развития. Его работы, посвященные историко-революционной тематике, отражают как официальную советскую интерпретацию событий переломной эпохи, так и ее «непарадную» сторону. Картины, созданные в революционное время, особенно ценны тем, что показывают зрителю без ретуши повседневную жизнь Петрограда, простых людей, делавших революцию и ради которых – по мнению многих современников – она и устраивалась. Более поздние работы художника позволяют сравнить реалии и «эталонную модель», официальную советскую интерпретацию событий 1917 г.

В Музее современной истории России в феврале-марте 2017 г. прошла выставка, на которой экспонировались более 50 работ Ивана Алексеевича. В ее названии есть очень точные слова – «свидетель непростого времени»[303 - Революция. Первый Залп. Иван Владимиров – свидетель непростого времени. [Электронный ресурс]. URL: https://www.sovrhistory.ru/events/exhibition/588784e768618b0366bde9bb (дата обращения: 12.09.2017).].

До революции Владимиров был известен как автор жанровых и батальных картин. Подобно В.В. Верещагину, он лично видел многие изображенные события. Так, во время русско-японской войны Иван Алексеевич был на Дальнем Востоке и на основе привезенных оттуда рисунков написал ряд батальных работ: «Разведка в ливень», «Допрос пленного», «Орудие в опасности» и др. Революционные события 1905 г. нашли отражение в картинах «Бой на Пресне», «На баррикадах 1905 года». В период Первой мировой войны в журнале «Нива» регулярно публиковались акварельные зарисовки художника с полей сражений. Об его личном участии в событиях войны свидетельствуют полученное ранение и медаль «За храбрость». Все это показывает, что Владимиров имел богатый опыт создания «документальных» рисунков, и революционные события 1917 г. изначально лишь поменяли сюжеты его работ.

Иван Алексеевич не был противником монархии. Когда в декабре 1916 г. «Петроградская газета» спрашивала художников о их взглядах на будущее, он высказывался оптимистично[304 - Петроградская газета. 1916. 27 декабря. № 356.]. Не поменялся и патриотической характер его работ, публиковавшихся в начале 1917 г. в «Ниве». В них Владимиров показывал фронтовые будни русской армии («Неожиданная встреча», «Телефонисты»), жестокость врага («Нападение немецкого хищника на транспорт раненных»). При этом в рисунках нет упаднических настроений, подчеркивается бодрость духа воинов («Вкусный трофей», «У колодца») и вера в победу, о чем свидетельствует изображение пленных противников[305 - Нива. 1917. № 2. С. 17; № 5. С. 65; № 10. С. 147; № 11. С. 168–169.].

Несмотря на патриотический характер работ и отсутствие в них протестных настроений, революционное воодушевление Февральской революцией захватило и Владимирова. Многие художники оценивали свержение монархии идеалистически, некоторые участвовали в уличных акциях[306 - Лапшин В.П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году. М.: Советский художник, 1983. С. 68–70.]. Иван Алексеевич в те дни поступил в «милицию <…> и пробыл милиционером, в том числе уже и во время Октябрьской революции, до июля 1918 года»[307 - Баторевич Н.И. Всю жизнь я служил России… Жизнь и творчество художника И.А. Владимирова. СПб.: Дмитрий Буланин, 2013. С. 161.].

Это обстоятельство позволило художнику видеть события революционных дней и сделать интересные и важные в историческом аспекте наброски. Красноречивы названия его работ: «Митинг в казарме», «Арест представителей старого правительства», «Вооруженный отряд на улицах Петрограда» и др. По сути, они являются визуальной летописью происходивших на улицах столицы революционных событий.

Милицейская служба не препятствовала творческой работе художника. Владимиров рассказывал позже: «Во время моей милицейской службы я всегда имел с собой альбомчик и свободно зарисовывал все, что живо интересовало меня. Придя домой, я дополнял по своему впечатлению нужные штрихи в зарисовках и даже иногда закрашивал их акварелью и таким образом собрал богатый документальный материал для будущих картин, отображающих сцены и эпизоды революционной борьбы»[308 - Баторевич Н.И. Указ. соч.].