Известные и неизвестные открытия XX века

Профессура встретила большевистский переворот как узурпацию законной власти Временного правительства, с возмущением восприняв отказ большевиков от союзнических обязательств России в войне с Германией. 20 ноября 1917 г. Совет Харьковского университета принял на этот счет резолюцию, в которой заявлялось: «Нам невыносима мысль, что в муках рожденная русская свобода в сознании нашего потомства будет соединена с воспоминаниями об отвратительном предательстве»[10 - Сизова А. Ю. Российское студенчество в революционных событиях 1917 года: дис. … канд. ист. наук. СПБ., 2007. с. 57.]. Резолюция была доведена до сведения консулов союзнических держав. Харьковских коллег поддержали профессора Казанского университета, которые считали, что сепаратный мир «исторгнет Россию из семьи народов, создающих общим трудом науки, искусства и промышленность, т. е. творящих те духовные и материальные ценности, которые составляют жизнь народов и без которых этой жизни нет»[11 - Литвин А. Л. Ученые Казанского университета во время смены политических режимов // Власть и наука, ученые и власть. 1880-е – начало 20-х годов. СПб., 2003. с. 125.]. Такого рода резолюции были последними широковещательными заявлениями профессорско-преподавательского корпуса о своем отношении к проблеме защиты Отечества.

Полагаясь на непрочность Советской власти, профессорские коллегии высших учебных заведений продолжали жить по академическим законам Временного правительства. По свидетельству профессора М. М. Новикова, «гармоническая согласованность университетской жизни… без особых потрясений царила в Московском университете в первые годы большевистского режима, вплоть до того времени, когда коммунистическое правительство произвело натиск… на принцип академической автономии»[12 - Новиков М. М. От Москвы до Нью-Йорка. Моя жизнь в науке и политике. Нью-Йорк, 1952. с. 103.]. По образу и подобию московских коллег действовала профессура высших учебных заведений Петрограда[13 - Беляева А. М. Эрвин Давидович Гримм в Петербургском университете: академическое сообщество позднеимперского периода: дис. … канд. ист. наук. СПб., 2011. с. 265.]. А вот что писал о ситуации того времени в Казанском университете его бывший студент и историограф М. К. Корбут: «Университет себя чувствовал, пожалуй вплоть до 1918 г., автономным в полном смысле этого слова! До него не было никому дела, а сам он отнюдь не интересовался принятием на себя каких бы то ни было обязанностей в отношении новой власти, с нетерпением ожидая восстановления status quo и настойчиво посылая официальные бумаги в Петроград на имя уже не существовавшего министерства народного просвещения (Временного правительства. – А. И.)»[14 - Корбут М. К. Казанский государственный университет им. В. И. Ульянова (Ленина) за 125 лет. Казань, 1930. с. 301.].

Демонстрируя свою независимость, профессура самостоятельно, без санкции Наркомпроса, продолжала пользоваться таким атрибутом университетской автономии, как некогда нерушимое право университетов присуждать по результатам защиты диссертации ученые степени магистра и доктора наук. Вызывающий характер в понимании власти приобрела защита И. А. Ильиным диссертации «Философия Гегеля как учение о конкретности бога и человека» (М., 1918), потому что учителем и оппонентом соискателя был разыскиваемый ВЧК профессор П. И. Новгородцев как деятель «правого центра» кадетской партии. Тогда же диссертационные диспуты с присуждением ученых степеней прошли в Казанском, Петербургском, Харьковском и Киевском университетах.

Ответом на эти «самоуправные» демонстративные поползновения к отстаиванию академических прав профессорской корпорации стал Декрет СНК от 1 октября 1918 г. «О некоторых изменениях в составе и устройстве государственных ученых и высших учебных заведений РСФСР». Он имел откровенно репрессивный характер, поскольку наравне с сословиями и чинами прошлой эпохи упразднял ученые степени с единственной целью обезличить «старую» профессуру и уравнять ее с «младшими» преподавателями». Их судьба решалась голосами новоиспеченных «профессоров» и «преподавателей» из бывших приват-доцентов и ассистентов, прослуживших в высшей школе соответственно три года и менее[15 - Декреты Советской власти. М., 1964. Т. III. с. 381–383.]. Расчет Наркомпроса делался на то, что младшие по возрасту мстительно забаллотируют старших коллег, расчищая себе карьерную дорогу. Но он не оправдался. Профессор-зоолог Московского университета М. М. Новиков так резюмировал эту коллизию: «Консолидация преподавательского состава, счастливо начатая в период Временного правительства, проявилась во всей своей силе. Почти все старики оказались вновь переизбранными. На нашем факультете (физико-математическом. – А. И.), как бы по иронии судьбы, провалился лишь профессор астрономии Штернберг»[16 - Новиков М. М. От Москвы до Нью-Йорка. Моя жизнь в науке и политике. Нью-Йорк, 1952. с. 103.]. Последний был большевиком.

Однако лишенная ученых степеней, уравненная в своем академическом статусе с «младшими» коллегами, «старая» профессура попыталась бойкотировать Декрет. Еще в 1919 г. в Московском и Киевском университетах наблюдались факты защиты диссертаций с присуждением ученых степеней. Встретив же сопротивление власти, «старая» профессура изменила тактику. Сохранив в неприкосновенности во всех процедурных ипостасях диссертационный диспут, она стала голосовать по формуле: «считать (не считать) диссертацию успешно завершенной». Неповиновение «старой» профессуры диктовалось не только побуждениями остановить произвол Наркомпроса, но и идеалистическим стремлением сохранить чистоту академических рядов от нашествия провластных назначенцев, не отвечавших сложившимся в XIX – начале XX в. высоким требованиям к научной подготовке преподавателей высшей школы. Новый, неофициальный, тип научной аттестации сохранял академический авторитет вплоть до начала 1930-х гг. И он не остался без позитивных последствий. 8 мая 1926 г. в Москве на заседании Центрального совета секции научных работников ГУС Наркомпроса обсуждался доклад академика В. П. Волгина «Об установлении единой ученой степени» – и этот вопрос не снимался с повестки дня академической политики Наркомпроса до 1934 г.

Своеволие профессуры Советская власть воспринимала выжидательно, правда, не отказываясь от ставших привычными мер выборочно-профилактическо-репрессивного характера (чаще всего в виде краткосрочных арестов).

Можно заключить, что в 1917–1920-х гг. между «людьми науки» и Советской властью установилась ситуация позиционного противостояния, при котором стороны, как бы прощупывая друг друга, воздерживались от решительных действий[17 - Литвин А. Л. Ученые Казанского университета во время смены политических режимов // Власть и наука, ученые и власть. 1880-е – начало 20-х годов. СПб., 2003. с. 127.].

Советская власть, в свою очередь, отказалась от первоначальной попытки революционным наскоком расколоть корпоративное единство профессорско-преподавательского корпуса, противопоставив «старой» профессуре «младших» преподавателей (приват-доцентов, ассистентов), традиционно недовольных своим академическим неполноправием. Пришло понимание того, что без старых «буржуазных» специалистов («спецов») не обойтись, пока не будет взращена замена им в лице профессуры коммунистической – «красной». Началась осада этой корпоративной крепости посредством «странной политики», по определению американского исследователя С. Финкеля, замешанной на уступках и давлении, с помощью которой Советское правительство старалось «установить контроль над высшим образованием и устранить худшее из того, что оно считало чуждым, одновременно пытаясь использовать небольшевистскую профессуру и сделать минимальным ущерб, наносимый этим ценным институтам»[18 - Финкель С. Организованная профессура и университетская реформа в Советской России // Власть и наука, ученые и власть. 1880-е – начало 1920-х годов. СПб., 2003. с. 173–174.]. Апогеем такого противостояния стал острый конфликт, связанный с принятием Устава высшей школы, кодифицированного подписанным В. И. Лениным Декретом СНК РСФСР «О высших учебных заведениях» (сентябрь 1921 г.). Автономия высшей школы, декларированная Временным правительством, была окончательно сокрушена. Демонстративный протест профессуры с применением забастовок побудил власть к уступке в виде «Положения о высших учебных заведениях» (июль 1922 г.), которое несколько расширило академическую правоспособность профессоров и преподавателей. Но вскоре многие протестующие подверглись как контрреволюционеры арестам, ссылкам, реквизициям имущества. Наиболее «активные контрреволюционные элементы» под угрозой расстрела были изгнаны из страны («Философский пароход»). Большевистская «Правда» от имени Советской власти императивно заявила, что это первое предупреждение «буржуазной интеллигенции». Сопротивление деятелей высшего образования было сломлено.

Вместе с тем в руководстве Советского государства оказались и те, кто в молодости были студентами «старорежимной» высшей школы; вызревало осознание того, что полное устранение с академической авансцены «старой» профессуры грозит катастрофой всей системе высшего образования, наследованной от прежнего режима, и полным исчерпанием научно-технического потенциала России. Во избежание этой цивилизационной катастрофы, для той части научного сообщества, которая оставалась в стране, была запущена в действие тактика вовлечения в деятельность создаваемой Советской властью сети многочисленных разноведомственных научно-практических исследовательских институтов, организационно стоявших вне высшей школы. И эти НИИ, идея которых будоражила умы выдающихся ученых (В. И. Вернадский, К. А. Тимирязев и др.) еще до 1917 г., увлекла многих «людей науки» комфортом чисто научной деятельности, по сути аполитичной по сравнению с научно-педагогической, постоянно напрягаемой необходимостью защиты академической автономии от разрушительных властных поползновений.

Советская власть внесла также кардинальное изменение в систему подготовки свежих пополнений профессорско-преподавательского состава высшей школы. Пришлось учесть российский исторический опыт научной аттестации XIX – начала XX в., которого упорно держалась «старая» профессура. 13 января 1934 г. публикуется постановление Совнаркома РСФСР «Об ученых степенях и званиях» – прерванная академическая традиция, сформировавшаяся в XIX в., была восстановлена.

А. Е. Иванов

Литература и источники:

1. Беляева А. М. Эрвин Давидович Гримм в Петербургском университете: академическое сообщество позднеимперского периода: дис. … канд. ист. наук. СПб., 2011.

2. Декреты Советской власти. М., 1964. Т. III.

3. Корбут М. К. Казанский государственный университет им. В. И. Ульянова (Ленина) за 125 лет. Казань, 1930.

4. Купайгородская А. П. Высшая школа Ленинграда в первые годы Советской власти (1917–1925). Л., 1984.

5. Ленин В. И. Полн. собр. соч.: в 55 т. Т. 37. М., 1969.

6. Литвин А. Л. Ученые Казанского университета во время смены политических режимов // Власть и наука, ученые и власть. 1880-е – начало 20-х годов. СПб., 2003.

7. Новиков М. М. От Москвы до Нью-Йорка. Моя жизнь в науке и политике. Нью-Йорк, 1952.

8. Платова Е. Э. Жизнь студенчества России в переходную эпоху. СПб., 2001.

9. Решетова Н. А. Интеллигенция Дона и революция. 1917 – первая половина 1920-х годов. М., 1997.

10. Сизова А. Ю. Российское студенчество в революционных событиях 1917 года: дис. … канд. ист. наук. СПБ., 2007.

11. Финкель С. Организованная профессура и университетская реформа в Советской России // Власть и наука, ученые и власть. 1880-е – начало 1920-х годов. СПб., 2003.

12. Чанборисов Ш. Х. Формирование советской университетской системы. М., 1988.

Портреты исторических деятелей XX столетия как открытие века

Английский историк XIX в. Томас Карлейль заметил: «Хорошо написанная биография так же редка, как и хорошо прожитая жизнь»[19 - Карлейль Т. Свод житейской мудрости. URL: http://www.wisdomcode.info/ru/quotes/authors/49182.html?page=3.]. Французский писатель, автор жанра романизированных биографий Андре Моруа поправил англичанина в XX в., добавив, что «первое встречается куда реже, чем второе»[20 - Моруа А. Цитаты, афоризмы, высказывания. URL: http://citaty.info/man/andre-morua.]. А лидер английских консерваторов Бенджамин Дизраэли рекомендовал вообще не читать книг по истории – ничего не читать, «кроме биографий, ибо в них показана реальная жизнь, без каких-либо теорий»[21 - Дизраэли Б. [Афоризмы]. URL: http://burdelov.narod.ru/aforismoframeset.html.].

Жанр биографии стал не просто популярным в России во второй половине XX в. – он реально составил конкуренцию детективному жанру. Сегодня на самых видных местах любого книжного магазина стоят горы биографий так называемых звезд и випов. На ярких обложках – фотографии популярных актеров, певцов, скандальных музыкантов, художников, всесильных правителей, видных политиков, известных писателей и ученых. Галерея лиц и имен – бесценная палитра человеческих судеб, жизней людей.

Биографическое направление признано во многих гуманитарных науках; каждая из них использует биографический метод при изучении своего предмета. Литературоведение, искусствоведение используют биографии мастеров культуры для раскрытия феномена их творчества; психология через восприятие и миропонимание отдельного человека использует «персональную историю»; социология, социальная антропология, этнография изучают биографическую составляющую для анализа этнических, конфессиональных, социальных различий в обществе; для исторических описаний биографический метод известен еще с Античности: жизнеописания Светония, Плутарха, христианские жития святых, мемуары, дневники, записки – этапы длительного развития метода. XX в. явил новый этап развития биографического жанра. Популярность у читателей многочисленных книг, имеющих биографическую составляющую, стала характерной особенностью данного периода.

Политический портрет – особый жанр биографического направления – открытие ушедшего века, так как он создал новую традицию в подаче и использовании портрета исторических личностей в гуманитарном и общественно-политическом знании, неведомую до этого времени. Портрет стал использоваться в качестве важного инструмента воздействия власти на общественное мнение путем создания образа, соответствующего тем представлениям общества, которые, в свою очередь, во многом формировались управленческими структурами. Появление политического портрета в публицистической, политологической, социологической, исторической литературе было тесно связано и с общественно-политической востребованностью общества, изменившего к началу прошлого века свои представления об отдельной личности, его роли в истории, стремившегося глубже понять, «разглядеть» современника, увидеть в нем характерные черты времени.

В данном случае речь пойдет об эволюции политического портрета советских руководителей за XX в. В России политический портрет вождей в этот период занимал особое место, так как продвигал в массовое сознание идеологические установки власти. Подобное отношение к личности вождя проистекало не только из стремления власти усилить свое влияние на общество, но и из исторической российской традиции отношения к ней: на протяжении веков власть и государство неразрывно ассоциировались с конкретным правителем.

В политическом портрете сосредоточена информация о политическом лидере, который имеет набор разнообразных идей и взглядов, отражающих определенную социальную, общественную или политическую позицию. В портрете, как правило, выделяются характерные ценностные установки, широко распространенные в обществе и способные консолидировать население, а значит, давать возможность власти прогнозировать модели поведения и деятельности общества. Различают четыре основных типа политического портрета: политико-идеологический (политико-мировоззренческий), политико-психологический, исторический, политическая биография[22 - Рыскова Т. М. Политический портрет лидера: вопросы типологии // Вестн. Московского ун-та. Сер. 12. Политические науки. 1997. № 3.]. Политический портрет, являясь частью биографии, фокусирует внимание на общественно-политической деятельности человека, преломляя факты из его жизни через призму общественной и социальной значимости личности. В политико-идеологическом портрете отражаются мировоззренческие взгляды человека, определившие его социальный и политический статус в обществе. Именно политико-идеологический портрет лидера стал одним из самых распространенных типов политического портрета советской поры.

Начало было положено первыми портретами вождя мирового пролетариата В. И. Ленина, созданными современниками драматических революционных событий в России. Один из первых таких портретов дал американский журналист Джон Рид в ставшем впоследствии классическим произведении о русской революции и ее вождях. Вышедшая в США в 1919 г. книга Рида «Десять дней, которые потрясли мир»[23 - Рид Дж. Десять дней, которые потрясли мир / пер. с англ. А. И. Ромма. М.; Л., 1930.] потрясла, в свою очередь, американскую аудиторию яркими образами революционеров взбунтовавшейся России. Ленин, «с большой лысой и выпуклой, крепко посаженной головой», с маленькими глазами и крупным носом, с видимой небритостью, среди ликующей толпы солдат и матросов, в потертом костюме и не по росту длинных брюках, показан революционным романтиком и выпускником Гарварда Ридом как необыкновенный народный вождь «благодаря своему интеллекту». Ридовский Ленин – кумир толпы: «Простой, любимый и уважаемый так, как, быть может, любили и уважали лишь немногих вождей в истории» и одновременно «чуждый какой бы то ни было рисовки, не поддающийся настроениям, твердый, непреклонный, без эффектных пристрастий»[24 - Рид Дж. Десять дней, которые потрясли мир / пер. с англ. А. И. Ромма. М.; Л., 1930. с. 135.].

Подмеченные американским репортером особенности личности русского лидера и его влияние на массы в последующих политических портретах вождя начнут развиваться, наполняться новым идеологическим содержанием, обрастать мифами, создавая своеобразную «лениниану». Но во всех этих портретах, как по шаблону, будут повторяться две главные черты, подмеченные Ридом: простота народного вождя, с одной стороны, и необыкновенная искренняя любовь масс к нему – с другой.

Не работающие, как сегодня сказали бы, на имидж вождя характеристики не акцентировались, оставаясь в тени. Например, впоследствии авторы воспоминаний, портретных зарисовок не писали ни о потертом костюме вождя, ни о его маленьких глазах и крупном носе; наоборот, видевшие Ленина писали о глубоком взгляде вождя, о его необычайной скромности, и потертый костюм превращался в достоинство главы огромного государства, символ его безграничной скромности.

Со временем портреты политических деятелей советской эпохи претерпели ряд изменений: от объективного описания современников через мифологизацию, героику до карикатурного, гротескного и рекламного портрета.

Манипулирование общественным сознанием – важная часть государственного управления, и представления о политических деятелях своей эпохи, особенно о первых лицах государства, – составная часть управленческого воздействия на общество. Манипулирование обществом – универсальное средство воздействия на массы. Использование политического портрета тех или иных личностей в качестве инструмента манипуляций стало распространенной моделью влияния как на индивидуальное, так и на коллективное восприятие событий, реалий жизни.

Сюжет-мистификация «Ленин – гриб» Сергея Курехина и Сергея Шолохова на Ленинградском телевидении (начало 1991 г.) – один из ярких примеров развенчания мифологизированного образа вождя мирового пролетариата. Очевидная, казалось бы, неправдоподобность изложенного в телевизионном эфире абсурдного тезиса о том, что Ленин долгое время употреблял галлюциногенные грибы, в результате чего сам превратился в гриб и совершил Октябрьский переворот 1917 г., вызвал у части телевизионной аудитории улыбку, у другой посеял сомнения в правоте авторов сюжета, а некоторых подвиг на поход в Ленинградский обком партии к секретарю по идеологии.

Так, один и тот же десятилетиями используемый посыл о скромности вождя привел к тому, что зритель конца XX в. спокойно проглотил рассказ о «грибной диете» вождя, и лишь слегка встревожился результатом употребления этого продукта.

Политический портрет видного представителя правящей элиты, в котором запечатлены яркие страницы его жизни, служит важным механизмом, связывающим отдельные социальные группы общества друг с другом посредством выработки общих взглядов на мир, ответов на сложные вопросы действительности. Во все времена людям были необходимы такие представления, которые скрепляли бы социальные группы, отражая их коллективное видение различных явлений, обычаев, верований, поступков окружающих. Идеи, разделяемые и укоренившиеся в той или иной социальной группе, преследуют, порой неосознанно, определенные политические цели и имеют под собой часто слабо скрываемые материальные интересы. Политические биографические портреты советских вождей точно вписываются в эту парадигму, так как в них были отражены идеологические представления о жизни человека – трудолюбивого, скромного, порой даже аскетичного, хлебнувшего горя и страданий, но, несмотря на трудности, добившегося всего благодаря преданности общему делу, вере в «светлое будущее» страны и прошедшего длинную лестницу комсомольской и партийной работы. По такому шаблону публиковались официальные политические биографии почти всех советских вождей, начиная с Ленина и заканчивая Черненко.

В политическом представлении вождей всегда указывался социальный статус семьи, в которой был рожден вождь, – в семье инспектора народных училищ / бывшего крепостного крестьянина / сапожника / шахтера / рабочего / железнодорожного инженера и учительницы музыки / украинских крестьян (подобное указание на происхождение осталось и в статьях Википедии, почти полностью дублирующих сведения из советских биографий). Лишь Л. Троцкий родился в семье богатых землевладельцев-арендаторов. Надо отметить, что сам вождь октябрьского пролетарского переворота 1917 г. всячески пытался скрывать свое непролетарское происхождение, затеняя его трудностями сельской жизни его семьи. В мемуарах «Моя жизнь» Троцкий постоянно подчеркивал тяжелую трудовую жизнь своих родителей: «Отец мой был земледельцем, сперва мелким, затем более крупным», «неутомимым, жестоким, беспощадным к себе и к другим трудом первоначального накопления отец мой поднимался вверх»[25 - Троцкий Л. Моя жизнь. Опыт автобиографии: в 2 т. М., 1990. Т. 1. с. 22.].

В целом трудовая рабочая биография также являлась важнейшим компонентом в политическом портрете советского вождя. Ленин, хоть и был исключен из Казанского университета, давал частные уроки. Брежнев начал трудовую деятельность в 15 лет, Андропов работал киномехаником. Если же у руководителя не было ранней рабочей биографии, то она равнозначно замещалась ранней революционной борьбой (у Сталина, Троцкого, Маленкова, Черненко).

Особый вариант политического портрета, который давался по окончании жизни лидера, – некролог, посвященный памяти ушедших товарищей. В нем, опять-таки по шаблону, подводились итоги жизни человека. В редакциях центральных газет (как рассказывали в приватных беседах главные редакторы газет советской эпохи автору этой публикации) на случай ухода того или иного политического руководителя были заранее заготовлены черновики некрологов, в которые необходимо было внести в день публикации лишь список подписей официальных лиц. Неслучайно в некрологах, опубликованных по случаю смерти Л. И. Брежнева[26 - Правда. 1982. 12 нояб.] и Ю. В. Андропова[27 - Правда. 1984. 11 февр.], использовались одни и те же слова о невосполнимой утрате «борца за мир и коммунизм». Похоронный ритуал соблюдался не только в самой процедуре погребения – существовал и своего рода вербальный ритуал, сформировавшийся за время правления советских лидеров.

Роль личности в истории, как известно, оценивается учеными по-разному. Одни считают личность «главным локомотивом» исторического развития, другие не отводят человеку столь видное место. В данном случае нам важно подчеркнуть: социальный статус во многом определяет влияние личности. В России роль правителя в течение многих столетий была преувеличена, роль маленького человека, обывателя – незаметна.

Попытки изучения роли отдельной личности периодически предпринимались исторической наукой в XX в. В 1919 г. в Наркомпрос даже был представлен проект создания Биографического института, целью которого ставилось систематическое всестороннее научное изучение биографий. Проект не получил поддержки и развития в силу нецелесообразности и дороговизны содержания[28 - Эткинд А. М. Биографический институт. Неосуществленный замысел Н. А. Рыбникова // Лица. М.; СПб., 1996. № 7. с. 421–424.]. В то же время стремление использовать биографии известных людей в политических, воспитательных целях стало неотъемлемой частью пропаганды советской поры. В СССР появились целые серии биографий, которые выпускали центральные издательства: «Госполитиздат» (позднее называвшийся «Политиздатом»), «Молодая гвардия», «Мысль», «Наука», «Искусство». В биографиях ученых, деятелей культуры, писателей или революционеров советской поры важнейшим элементом был исторический портрет. Составными частями портрета выступали: исторический очерк о жизненном пути героя с фокусировкой на его отношении к бурным революционным событиям начала прошлого века, к людям, которые встретились ему на разных жизненных отрезках и оказали влияние на его идейные взгляды, поступки, решения. Определенная политизированность всегда присутствовала в историческом портрете как крупного политического деятеля любой эпохи, так и личности, прямо не связанной с властью и государством.

К составлению психологического политического портрета, или политико-психологического портрета[29 - Рыскова Т. М. Политический портрет лидера: вопросы типологии // Вестн. Московского ун-та. Сер. 12. Политические науки. 1997. № 3.], советских вождей «портретисты» той поры подходят, на наш взгляд, лишь в 1980-е гг. Это происходит на волне новых веяний в обществе и требований пересмотра устаревших пропагандистских концепций. Именно тогда появляются портреты вождей в исторической науке, написанные Д. Волкогоновым[30 - Волкогонов Д. Вожди: Трилогия. Сталин: в 2 т. М., 1996; Троцкий: в 2 т. М., 1994; Ленин. Политический портрет. Кн. 1 и 2. М., 1994; Семь вождей. Галерея лидеров СССР: в 2 кн. М., 1995.], М. Геллером[31 - Геллер М., Некрич А. История России 1917–1995. Т. 1. Утопия у власти 1917–1945; Т. 2. Утопия у власти 1945–1985; Т. 3. Седьмой секретарь 1985–1990. М., 1996.], А. Некричем[32 - Волкогонов Д. Вожди: Трилогия. Сталин: в 2 т. М., 1996; Троцкий: в 2 т. М., 1994; Ленин. Политический портрет. Кн. 1 и 2. М., 1994; Семь вождей. Галерея лидеров СССР: в 2 кн. М., 1995.], А. Яковлевым[33 - Яковлев А. Н. Омут памяти: От Столыпина до Путина. М., 2001.], Р. Медведевым[34 - Медведев Р. Политические портреты. Ставрополь, 1990; Они окружали Сталина. М., 1990; Личность и эпоха. Политический портрет Л. И. Брежнева. Кн. 1. М., 1991; Генсек с Лубянки. М., 1993; Чубайс и ваучер. М., 1997; Юрий Андропов: неизвестное об известном. М., 2004; Загадка Путина. М., 2000; Дмитрий Медведев: двойная прочность власти. М., 2009; Борис Ельцин. Народ и власть в России в конце XX века. М., 2011; Время Путина. М., 2014.], а в художественной литературе и на телевидении привлекут к себе внимание историко-публицистические рассказы-портреты писателя и драматурга Э. Радзинского[35 - Радзинский Э. Сталин. М., 1997; Апокалипсис от Кобы. Иосиф Сталин. Последняя загадка. Война, ее начало и… М., 2000; Николай II: жизнь и смерть. М., 1997.].

Подобный тип политического портрета предоставлял возможность для новой по содержанию социальной коммуникации внутри различных социальных групп, так как давал информацию о вождях уже иначе, показывая их не небожителями, а людьми, переживавшими эмоциональные всплески, имевшими слабости и недостатки. Произошла некоторая дегероизация, очеловечивание вождей. Авторы подобных портретов стремились показать особенный психологический тип личности вождя, выявить своеобразие психоэмоционального склада его характера, объяснить его поступки и действия через темперамент, эмоциональное состояние, чувства и переживания. Ведь не стоит забывать, что мечты человечества о лучшей жизни существовали во всяком сообществе людей во все времена, поэтому лидер, бравшийся реализовать подобное стремление, должен был обладать особыми качествами.

Предсказания, надежды на осуществление которых связывались с лидерами, вынуждали создателей портретов идеализировать своих героев и наделять их теми качествами, которыми они должны были обладать, но которых на самом деле у них не было. Психологический портрет вождя с новыми «человеческими» качествами, с одной стороны, приближал его к обывателю, а с другой – вновь подтверждал уникальность личности, сумевшей сочетать все противоречивые и подчас взаимоисключающие качества.

Вербальная коммуникация давала возможность дорисовать образ вождя, опираясь на воображение. Невербальная коммуникация до определенного момента не играла существенной роли в восприятии политического лидера. Но развивающиеся технологии изменили формы общения вождя и народа. Власти необходимо было искать новые пути в налаживании коммуникации с обществом. И в жизнь политического портрета на смену живописным портретам и скульптурам пришла сначала документальная съемка, а затем игровое историческое кино, в которых политический лидер был «прекрасен» во всех отношениях.

Взять хотя бы портреты «любимых народом» вождей, запечатленных в советском кино. Роль политического вождя доверялась лишь тем актерам, которые могли воплотить на экране незабываемый, вызывающий восхищение и уважение у зрителей идеальный образ. Ленин в исполнении М. Ульянова, А. Калягина, К. Лаврова и Сталин в исполнении М. Геловани и А. Кобаладзе. Ленин из невысокого сутуловатого невзрачного человека превращался в подтянутого, стройного, обаятельного, душевного интеллигента. А М. Геловани, который был намного выше «отца народов», обладал брутальной внешностью и элегантной походкой, сумел сформировать у советского зрителя яркий запоминающийся образ красивого высокого вальяжного кавказского мужчины без землистого цвета кожи, без уродующих внешность шрамов от оспы у реального прототипа. Зритель видел мудрого, неторопливого и справедливого кормчего.

В политических портретах лидеров XX в. можно проследить и смену поколений вождей. Коммуникация между различными поколениями имеет свои особенности. В советский период давление молодого поколения вождей на старую закаленную гвардию снялось репрессиями и войной, унесшими в небытие значительную часть и одних, и других. В то же время оставшаяся часть политической элиты стремилась не просто сохранять высокий социальный статус, но быть недосягаемой для новых поколений в силу своих прошлых героических заслуг перед страной. Молодые политические вожди должны были пройти суровую школу взросления. Типичным молодым и энергичным вождем и наследником стал Киров, а убийство придало его образу ореол героя-мученика, занявшего одно из почетных мест в символическом советском пантеоне. Киров не покидал, однако, и мир живых, поглядывая на них с портретов, которые вывешивались на фасадах административных зданий многих провинциальных городов России. При этом как-то забывалось то, какие «революционные подвиги» за недолгое свое правление в качестве первого секретаря в Ленинграде совершил бравый уржумский чертежник.