Небесные Посредники. Иудейские Истоки Ранней Христологии

Наконец, следует отметить, что представление о ветхозаветных патриархах как главных избранных посредниках между Богом и людьми имеет некоторое сходство с представлением о вознесенном Иисусе в самом раннем периоде христианства. Тем не менее, Иисус очевидно не был почтенной фигурой, общепризнанным важным представителем иудаизма с древних времен. Таким образом, идея о том, что Бог назначил Иисуса своим главным посредником, просто не могла возникнуть из древней иудейской традиции. Он не представлял собой всего лишь один из примеров попытки утвердить в качестве божественного посредника избранного представителя иудейской религии путем использования для этой цели известной фигуры с очевидными коннотациями. Тем не менее, во многих аспектах раннее христианское представление о вознесении Иисуса основывалось на рассматриваемых нами преданиях и формировалось под их влиянием, но в то же время это было развитие религиозной мысли со своими собственными отличительными признаками. Иудейская традиция предоставляла христианам терминологию и концептуальные модели для формулирования идеи о том, что Иисус был вознесен и поставлен Богом в качестве посредника, исполняющего его волю, однако именно влияние самого служения Иисуса и религиозного опыта первых христиан в значительной мере ощущалось в их убеждении в правоте своей веры.

Более того, убеждение в том, что Иисус стал главным посредником между Богом и людьми, не возникло в результате стремления утвердить значение Израиля с его преданиями в противовес соперничающим религиям, или из желания поверить в то, что вознесение избранного праведника было действительно возможно. В иудейском предании уже существовало достаточно персонажей, которые могли бы отвечать подобного рода запросам, а заявления о том, что они вознеслись на небеса, не представляли собой спорного и слишком смелого вызова, в отличие от веры ранних христиан. В отличие от вознесений ветхозаветных героев, чей авторитет был общепризнанным, применение к распятому Назаретянину терминологии божественного посредничества, по-видимому, основывалось на непосредственном религиозном опыте первых христиан в той же мере, в какой и на традиционных религиозных верованиях и надеждах.

Интересно было бы задаться вопросом о том, были ли другие иудейские группы, в которых их современник почитался бы в той же мере, как и вознесенный Иисус в раннехристианских общинах. Основываясь на доступных нам свидетельствах, самым вероятным ответом было бы отсутствие такого явления.

В первом веке нашей эры были такие фигуры как Досифей и Симон Маг, однако исследования преданий, связанных с подобного рода персонажами, следует воспринимать с большой осторожностью при определении характера развития религиозной мысли, с ними связанной. К примеру, Досифей мог быть чудотворцем и заявлять о своих пророческих способностям, на которых основывалось утверждение о правоте его вести для верующих, что могло иметь отношение к новой интерпретации закона Моисея, однако мы не можем ничего утверждать с какой бы то ни было долей уверенности о том, были ли у него в первом веке какие-либо последователи.[111 - S.J. Isser, The Dositheans: A Samaritan Sect in Late Antiquity (Leiden: Brill, 1976); idem, «Dositheus, Jesus and a Moses Aretalogy,» in: Christianity, Judaism and Other Greco-Roman Cults: Studies for Morton Smith at Sixty, Part Four (ed. J. Neusner; Leiden: Brill, 1975) 167-89.]

Подобным образом и основные исследования преданий о Симоне Маге показывают, что почти все вопросы, связанные с этой фигурой, остаются открытыми. По-видимому, существовало какое-то культовое поклонение Симону в общинах второго века, однако заявления о том, что поклонение Симону было характерным признаком религиозной среды первого века, и что в подобного рода группах можно проследить влияние самаритянской духовной традиции, следует воспринимать как чисто спекулятивные.[112 - См. обзор исследований на эту тему в W. A. Meeks, «Simon Magus in Recent Research,» Religious Studies Review 3 (1977) 137-42; и R. Pummer, «The Present State of Samaritan Studies II,» JSS 22 (1977) 27–47, esp. 27–35. Ср. K. Rudolf, «Simon – Magus oder Gnosticus?» Theologische Rundschau 42 (1977) 279–359; K. Beyschlag, Simon Magus und die christliche Gnosis (WUNT, 16; Tdbingen: Mohr-Siebeck, 1975); G. Lddemann, Untersuchungen zur simonianischen Gnosis (Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1975). См. также R. Bergmeier, «Die Gestalt des Simon Magus in Act 8 und in der simonianischen Gnosis – Aporien einer Gesamtdeutung,» ZNW 11 (1986) 267-75. Рассказ в Деяниях Апостолов 8:9-13 о том, что люди называли Симона «великой силой Божьей» не может служить явным доказательством восприятия Симона как объекта культового почитания. См. Meeks,» Simon Magus,» 139.]

По отношению к этим двум фигурам мы не располагаем никакими безоговорочными свидетельствами, в отличие от текста Нового Завета, из которого становится очевидным, что вера в вознесенного Иисуса быстро получила широкое распространение, и что он стал объектом культового почитания наряду с Богом в христианских общинах первого века. Возможно, существовали другие иудейские секты, в которых современные членам общин люди могли почитаться подобным образом, но такую возможность следует воспринимать как гипотетическую. Подводя итог, можно сказать, что культовое почитание Иисуса не было всего лишь модификацией преданий о божественном посредничестве, но чем-то совершенно особенным с первого момента его появления.

Ларри Хартадо

Великие ангелы как божественные посредники[113 - Перевод с английского языка выполнен И. Д. Колбутовой по следующей публикации: L.W. Hurtado, One God, One Lord, Early Christian Devotion and Ancient Jewish Monotheism (2nd ed.; T&T Clark, London, 1998) 71–85.]

Ангельские существа играли важную роль в религиозном сознании иудеев периода после плена, и этот факт, вряд ли требующих дополнительных пояснений, хорошо известен исследователям.[114 - О древней иудейской ангелологии см. L. Hackspill, «L'angelologie juive a l'epoque neotestamentaire,» RB 11 (1902) 527-50; J.-B. Frey, «L'angelologie juive au temps de Jesus Christ,» RSPT (1911) 75-110; J. Barbel, Christos Angelos (Bonn: Peter Hanstein, 1964 [1941]) 1-33; H. B. Kuhn, «The Angelology of the Non-Canonical Jewish Apocalypses,» JBL 67 (1948) 217-32; B. Tsakonas, «The Angelology According to the Later Jewish Literature,» Theologica 34 (1963) 136-51; P. Schafer, Rivalitat zwischen Engeln und Menschen. Untersuchungen zur rabbinischen Engelvorstellung (Berlin and New York: Walter de Gruyter, 1975) 9-74; W. Carr, Angels and Principalities: The Background, Meaning and Development of the Pauline Phrase hai archai kai hai exousiai (Cambridge: Cambridge University Press, 1981) 25–40; H. Bietenhard, Die himmlische Welt im Urchristentum und Spatjudentum (WUNT, 2; Thbingen: Mohr-Siebeck, 1951) 101-42; S. F. Noll, Angelology in the Qumran Texts (Ph.D. diss., University of Manchester, 1979). Об ангелах в раввинистической литературе см. E. Urbach, «The Celestial Retinue,» in: The Sages, 1:135-83, и Schafer, Rivalitat. Об ангелах в Ветхом Завете см. W. H. Heidt, The Angelology of the Old Testament (Washington, D.C.: Catholic University of America, 1949); F. Stier, Gott und sein Engel im A.T. (Mhnster: Verlag der Aschendorffschen Verlagsbuchhandlung, 1934) и R. Yates, «Angels in the Old Testament,» ITQ 38 (1971) 164-67.] Многочисленные упоминания ангелов в Новом Завете также свидетельствует о том, что вера в подобного рода существ была широко распространена в тех регионах древнего мира, где жили иудеи и ранние христиане.[115 - Одного взгляда на индексы к Новому Завету достаточно для подтверждения моего наблюдения. Следует отметить, что исследователи иудейской ангелологии периода после плена зачастую не обращали должного внимания на эти источники. Обзор свидетельств из Нового Завета см., к примеру, в H. Schlier, Principalities and Powers in the New Testament (QD, 1/3; Freiburg: Herder; London: Thomas Nelson & Sons, 1961); idem, «The Angels According to the New Testament,» in: The Relevance of the New Testament (London: Bums & Oates; New York: Herder & Herder, 1967) 172-92; G. B. Caird, Principalities and Powers: A Study in Pauline Theology (Oxford: Clarendon Press, 1956); W. Wink, Naming the Powers: The Language of Power in the New Testament (Philadelphia: Fortress Press, 1984).] Образ «небесного воинства» представляет собой неотъемлемую часть ветхозаветной традиции (см., например, Книгу Бытия 32:1–2: Книгу Иисуса Навина 5:14, а также часто используемое выражение «Господь сил»), а поздний период иудаизма после плена характеризуется значительно возросшим интересом к особым статусам и обязанностям ангельской свиты Бога и к именам особо выдающихся представителей ангельского мира. Более всего сведений на данную тему содержится в источниках, повествующих о небесных восхождениях ветхозаветных героев.[116 - К примеру, следует отметить подробное, занимающее несколько страниц описание такого рода небесного восхождения во Второй книге Еноха 1–9. См. также на эту тему работу A. F. Segal, «Heavenly Ascent in Hellenistic Judaism, Early Christianity, and Their Environment,» ANRW 2.23/2:1333–94.]

Наряду с ясно просматриваемой тенденцией к организации ангельских сонмов в некую иерархию, что было характерным признаком иудаизма периода после плена, в этот период возникла необходимость в назначении главного ангела, определенного Богом для руководства над небесной иерархией. При всем различии имен, которыми наделялись главные ангельские фигуры, а также различии способов их представления в древних источниках, самое важное, что стоит отметить – это готовность древних иудеев принять идею о том, что у Бога мог быть главный ангельский служитель, наделенный славой и почетом, во многих аспектах превосходивший остальных ангельских существ и занимавший положение, уступавшее по своей значимости и власти в небесном мире только Богу.

По моему мнению, подобного рода предания о великих ангелах следует рассматривать наряду с текстами и идеями, обсуждавшими в предыдущих главах моей книги, а сам интерес к фигурам великих ангелов служит дополнительным свидетельством существования в рассматриваемый период концепции божественного посредничества. Как и в случае божественных атрибутов и вознесенных патриархов, так и в случае великих ангелов мы обнаруживаем присутствие в иудейском религиозном сознании идеи об особых действующих лицах, представленных в роли Божьего великого визиря или главного служителя, отличающихся от всех остальных творений и тесно связанных с Богом.

Вполне возможно, что представление о великих ангелах было самой ранней формой проявления концепции божественного посредничества, и что фигуры вознесенных патриархов и персонифицированные божественные атрибуты в роли главных посредников между Богом и людьми обязаны своим возникновением и существованием в иудейском религиозном контексте именно идее об особых ангелах, поставленных Богом во главе ангельской иерархии.[117 - Самая ранняя стадия формирования концепции великого ангела, возможно, засвидетельствована в библейском тексте, где упоминается «Ангел Господень» (к примеру, в Быт. 16:7–14). Об этом персонаже см. Stier, Gott und sein Engel.]

Для меня очень важным представляется тот факт, что все три формы, в которых нашла свое выражение концепция божественного посредничества, в том числе и интерес к великим ангелам, составляли неотъемлемую часть иудейской традиции, послужившей религиозным контекстом, в котором возникло и формировалось раннее христианство.

Принимая во внимание, что начало формирования веры в вознесенного Иисуса, получившего место рядом с Богом, следует искать в иудео-христианской среде, где концепция божественного посредничества была широко распространена, нам следует тщательно рассмотреть свидетельства интереса к фигурам великих ангелов в древнем иудаизме.

Великие ангелы в древнем иудаизме

Как я отметил ранее, по моему мнению, образы великих ангелов представляют собой один из важных аспектов концепции божественного посредничества в религии древнего иудаизма, и теперь я обращаюсь к рассмотрению этого аспекта на примере различных иудейских источников. Подобного рода ангельские фигуры названы различными именами и выполняют разнообразные обязанности, однако общим отличительным признаком рассматриваемых нами здесь источников служит идея о самом существовании великого ангела, наделенного Богом властью и почетом, несопоставимыми с другими творениями, так что в иерархии бытия подобные фигуры занимают второе место только по отношению к Богу.

В самом деле, в некоторых текстах образ великого ангела представлен как уникальным способом принимающий участие в передаче миру вести о власти и роли Бога (то есть будучи носителем Божьего Имени). В нашем исследовании мы покажем, как в древней иудейской религии, с ее монотеизмом, отличавшем ее от всех прочих религий, заняла свое место вторая фигура рядом с Богом, а именно великий ангел, без заметных признаков того, чтобы концепция подобной фигуры представляла какую-либо угрозу концепции единого Бога.

Наконец, мы рассмотрим некоторые проблемы, связанные со смыслом такого рода концепции великого ангела. Прежде всего, следует проанализировать ранние иудейские тексты, содержащие сведения о великих ангелах, возможно, служащие отражением религиозного контекста, в котором формировалось раннее христианство.

Как было отмечено ранее, идея о великом ангеле, с его совершенно особым способом общения с Богом, возможно, появилась в результате развития предания об «Ангеле Господнем», известном нам по некоторым историям из Пятикнижия (к примеру, Быт. 16:7–14; 22:11–18; Исх. 14:19–20). Разумеется, упоминание в Книге Исхода 23:20–21 особого ангела, в котором обитало Имя Божье, послужило основой для позднейших иудейских религиозных концепций. Поскольку нас интересует роль образов великих ангелов в источниках, отражающих более поздние стадии развития древней иудейской религии, а не ранние стадии формирования подобных концепций, следует обратиться к текстам, содержащим сведения об иудаизме периода после плена.

Великие ангелы в книгах пророков Иезекииля и Даниила

Небезосновательным было бы предположить, что тексты Книг пророков Иезекииля и Даниила, и в особенности Иезекииля, оказали влияние на формирование более поздних преданий о великих ангелах.[118 - C. C. Rowland, The Influence of the First Chapter of Ezekiel on Jewish and Early Christian Literature (Ph.D. Diss., Cambridge University, 1974).] Особенно важными в этом отношении представляются тексты из Иез. 1:26–28; 8:2–4 и Дан. 7:9–14; 10:2–9.

В тексте Иез. 8:2–4 можно обнаружить персонажа, чья внешность напоминает описание «Славы Господней» в Иез. 1:26–28. Это фигура с человеческим обликом, огненная в нижней части и сияющая подобно отполированной бронзе в верхней части. Невозможно определить, следует ли воспринимать эту фигуру в 8:2–4 как образ Бога или его вестника, ангела.[119 - См., к примеру, W. Zimmerli, Ezekiel 1 (Hermeneia; Philadelphia: Fortress Press, 1979) 236.] В случае ангела возникает вопрос, означает ли сходство во внешности этого существа с описанием явления Бога в 1:26–28 то, что этот ангел как-то связан с природой Бога или лишь то, что в данном случае мы имеем дело с феноменом, который В. Циммерли назвал «шаблонным описанием небесного обитателя», в нашем тексте в его применении к ангелу, а в 1:26–28 к Богу.[120 - Ibid., 236.] В случае, если фигура в тексте Иез. 8:2–4 представляет собой ангела, следует признать, что нам почти ничего не известно о его статусе и роли, а только то, что он в данном тексте действует в качестве посланника.[121 - См. те части моей книги, где обсуждается предположение о том, что в тексте Книги Иезекииля 8:2–4 можно обнаружить проявление раздвоения бога и его «Славы» (Кавод).]

Однако, если у нас нет никакой уверенности в том, какова природа этого существа, есть все основания предположить, что этот текст, также как и текст Иез. 1:26–28, оказал большое влияние на формирование образов небесных обитателей в других древних сочинениях. Одним из возможных примеров подобного рода влияния может служить человеческая фигура, представленная в Книге пророка Даниила 10:2–9,[122 - C. Rowland, «The Vision of the Risen Christ in Revelation 1:13ff: The Debt of an Early Christology to an Aspect of Jewish Angelology,» JTS 31 (1980) 1-11, особ. 1–4.] также с весьма примечательной внешностью. И в данном случае возникает вопрос о том, представляет ли эта фигура особо значимого ангела или Бога? Следует отметить, что единственное неоспоримое сходство между этой фигурой и образом из Иез. 1:26–28 и 8:2–4 состоит в том, что обе они имеют человеческую форму и части их тел сияют как отполированная бронза. Таким образом, вполне возможно, что текст Иез. 1:26–28 и 8:2–4 в какой-то мере послужил основой для формирования образа, представленного автором Книги пророка Даниила 10, однако этот автор, по-видимому, не стремился к точному совпадению созданного им образа с описанием видения Иезекииля.[123 - Возможно также, что в текстах пророчеств как Иезекииля, так и Даниила воспроизводятся древние традиционные описания небесных существ, так что сходство между двумя текстами не следует воспринимать как свидетельство сознательного заимствования представленных образов одним автором у другого. «Тесная связь с первой главой пророчества Иезекииля», о которой заявляет Роуленд, немного преувеличена. См. Rowland, «The Vision of the Risen Christ,» 3.]

Разумеется, сами подробности описания образа из Дан. 10:2–9 производят впечатление важности этого существа, нередко идентифицируемого с ангелом Гавриилом, впервые появляющимся в тексте Дан. 8:15–26 (ср. также 9:21). Кого бы ни представляла эта фигура, одной из причин подробного и впечатляющего описания ее внешнего облика может состоять в том, что видение пророка из текста 10:2–9 служит введением в последнее откровение, дарованное Даниилу, содержащееся в главах 10–12, и в заключении этого откровения читателю представлены события, которые произойдут «в конце дней» (12:13).

Иначе говоря, целью описания впечатляющей внешности рассматриваемой фигуры было возможно, стремление подчеркнуть истинность информации, изложенной этим персонажем. В случае, если (что вполне вероятно) эта фигура представляет ангела, читатель очевидно весьма впечатлен его образом, однако мы не можем извлечь из его описания сколько-нибудь существенной информации о его статусе в небесной иерархии.

Разумеется, описание вознесенного Христа в Откровении Иоанна 1:12–20 в некоторых деталях перекликается с образом из Дан. 10:2–9,[124 - Подробное обсуждение см. в Rowland, «The Vision of the Risen Christ.»] однако в более поздние времена способ адаптации христианами терминологии и образного строя 10-й главы Книги пророка Даниила не дает нам представления о том, в каком качестве и статусе следует воспринимать фигуру из рассматриваемого пророчества.

Несколько лучше, однако, дела обстоят в случае с образом архангела Михаила, которого автор пророчества Даниила впервые упоминает в 10:13–21 как «одного из первых князей» (ст. 13). Этот ангел особо выделяется как служитель Бога, исполняющий его повеления (ст. 21). Далее в 12:1, он представлен как «князь великий, стоящий за сынов народа твоего [Израиля]», и читателю сообщается, что в конце времен Михаил «восстанет», что, очевидно, означает его важную роль в окончательном спасении избранных.

И вновь приходится сожалеть о том, что нам предоставлено слишком мало информации. Кто такие другие «первые князья», на которых намекает автор в 10:13 и сколько их? Какую роль исполняет Михаил по отношению к ним? Каковы будут обязанности Михаила, когда он восстанет в последние дни? На все эти вопросы невозможно получить ответ в тексте Книги пророка Даниила. По-видимому, мы имеем дело здесь с одним из этапов развития предания об ангельских «князьях», некоторые из которых, возможно, противостояли Богу (10:13–14, 21), и образ Михаила уже связан с судьбой Израиля, однако ни о чем другом мы не можем утверждать в уверенностью.[125 - Представляет ли «Вождь воинства» из Дан. 8:11 Бога или особо важного ангельского князя? В случае князя, идентичен ли он с Михаилом, названным «князем великим» в тексте 12:1?]

Вполне вероятно, что персонаж, представленный фразой «как бы Сын Человеческий» в Дан. 7:13–14, тоже задумывался автором пророчества как образ великого ангела, возможно, Михаила, хотя это всего лишь предположение, с которым многие могли бы не согласиться.[126 - См., к примеру, M. Black, «The Throne-Theophany Prophetic Commission and the «Son of Man», in: Jews, Greeks and Christians: Religious Cultures in Late Antiquity (eds. R. G. Hamerton-Kelly and R. Scroggs; Leiden: Brill, 1976) 57–73; и M. Casey, Son of Man: The Interpretation and Influence of Daniel 7 (London: SPCK, 1979) 7-50.] Тем не менее, принимаем ли мы эту фигуру как небесное существо или как метафорическое описание одного из «святых Всевышнего» (7:27), в любом случае в тексте Дан. 7:9–14 мы имеем дело с терминологией и образным строем, связанными с концепцией божественного посредничества. В этом тексте можно обнаружить описание персонажа, которому «дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его – владычество вечное» (7:14). Более того, следует отметить, что эта фигура наделена своим статусом по воле Божьей, что предполагает сам способ управления миром от лица Бога, те есть в качестве Божьего визиря или главного посредника.

В мои планы не входит дальнейшее обсуждение персонажа из текста Дан. 7:13–14,[127 - Об интерпретации фигуры «Сына Человеческого» в древних иудейских и христианских источниках см. M. Casey, Son of Man. См. также W. Bittner, «Gott-Menschensohn-Davidsohn. Eine Untersuchung zur Traditionsgeschichte von Daniel 7,13f.» Freiburger Zeitschrift furPhilosophie und Theologie 32 (1985) 343–72. Этот исследователь особо подчеркивает связь царской власти Давидической династии с фигурой «Сына Человеческого» из Дан. 7:13–14.] однако я хотел бы отметить, что описание этой фигуры служит свидетельством того, что древние иудеи во времена Даниила не видели ничего предосудительного в существовании некой важной фигуры, назначенной Богом на роль главного посредника, и такое назначение не несло в себе угрозы почитанию единого Бога.

Таким образом, в пророчествах Иезекииля и Даниила можно обнаружить указания на возникновение интереса к небесным существам, уподобляющимся Богу различными способами. Особенно в пророчестве Даниила, как кажется, концепция божественного посредничества находит свое наиболее яркое выражение, и образ Михаила, возможно, воспринимается в качестве визиря и главного посредника между Богом и людьми.

Образ Михаила в других источниках

В других древних текстах, содержание которых отражает основные тенденции в иудейской религии, можно обнаружить образы особых ангелов, получивших свои имена и наделенных специальными функциями. К примеру, образы Гавриила и Михаила, наряду с другими великими ангельскими фигурами, появляются в Первой книге Еноха (см., напр. 9:1; 10:1, 9; 40:9–10). В одном из источников обнаруживается также очаровательная история ангела Рафаила, представляющего себя как одного из «семи святых ангелов, передающих молитвы святых Вседержителю и входящих с присутствие его славы» (Тов. 12:15). Существуют также другие свидетельства, выделяющие особых ангелов с присущим им статусом среди других существ.

К примеру, можно обнаружить некоторые упоминания о Михаиле, где этот ангел наделен рассматриваемыми качествами и свойствами. Так, во Второй книге Еноха Михаил назван архистратигом (славянская транскрипция греческого слова, означающего «главнокомандующего») Бога (22:6; 33:10; 71:28; 72:5).[128 - См. текст Второй книги Еноха в OTP, 1:91–221.] Похожим титулом Михаил отмечен насколько раз в греческом тексте редакции A Завета Авраама (к примеру, 1:4; 2:2–12), в греческом тексте Третьей книги Варуха (11:6), и, возможно, в Апокрифе об Иосифе и Асенет (14:4–7). Э. П. Сандерс, безусловно, прав, утверждая, что этот термин происходит от титула, который в греческой версии Ветхого Завета применяется по отношению к персонажу, появляющемуся в главе 5:13–15 Книги Иисуса Навина и назвавшему себя «вождем [небесного] воинства Господня».[129 - E. P. Sanders, «Testament of Abraham,» OTP, 1.882.]

В Свитке Войны («Войны сынов света против сынов тьмы»; 1QM) из Кумрана событие эсхатологического освобождения избранных предполагает как низвержение «власти нечестивой», так и «помощь навеки», оказанную искупленным людям «властью могучего ангела, для предводительства Михаила», «чтоб возвысить средь божественных (сил) предводительство Михаила, а власть Израиля – над всякой плотью» (1QM 17:6–8).[130 - Перевод на английский язык см. в G. Vermes, The Dead Sea Scrolls in English (2d ed.; Baltimore: Penguin Books, 1975) 145–46. Издание древнееврейского текста можно найти в E. Lohse, Die Texte aus Qumran (3d ed.; Munich: Kosel-Verlag, 1981) 219. Перевод на русский язык А. М. Газова-Гинзберга из: Тексты Кумрана (Вып. 2; 2-е изд.; пер. А. М. Газова-Гинзберга, М. М. Елизаровой и К. Б. Старковой; СПб: «Петербургское востоковедение», 2009) 284–308. Связь восхождения Михаила к небесным существам («богам» – elim) с возвышением Израиля «над всякой плотью» можно сравнить со связью между восхождением «как бы Сына Человеческого» (к Богу) в Дан. 7:13–14 и возвышением избранных во всей вселенной в Дан. 7:26–27. В свою очередь, подобное сходство может служить еще одним доказательством того, что персонаж из Дан. 7:13–14 представляет собой небесное существо, возможно, Михаила.]

Упоминание Михаила в связи с эсхатологическим освобождением праведников служит параллелью к тексту из Дан. 12:1–4, и этот мотив следует также рассматривать в свете свидетельства из рукописи 1QM 13:10, где упоминается «Князь Света», назначенный Богом прийти на помощь избранным в последний день, и этого персонажа, возможно, следует идентифицировать с Михаилом.[131 - Подробное обсуждение фигуры Михаила в текстах рукописей Кумрана см. в Noll, «Angelology in the Qumran Texts,» 171–215.]

Во всех этих источниках Михаил выделяется из ряда всех служителей Бога, будучи наделенным особым статусом в небесной иерархии. Из рассмотренных свидетельств становится очевидным, что концепция особой роли Михаила получила широкое развитие в древнем иудаизме, и этот ангел служил выражением идеи о божественном посредничестве, согласно которой особый служитель Бога рассматривался как возведенный до положения приближенного к Богу.[132 - О более широком контексте для проявления интереса к фигуре Михаила в иудаизме и христианстве см. в J. P. Rohland, Der Erzengel Michael: Arzt und Herr (Leiden: Brill, 1977).] По моему мнению, мотив наделения Михаила титулом «главнокомандующего», а также связь торжества избранных с восхождением Михаила служат проявлениями рассматриваемой нами концепции.

Другие свидетельства о великих ангелах

Существуют и другие тексты, в которых упоминаются особенные ангельские существа, причем в их описаниях содержатся выражения, свидетельствующие о присутствии в этих источниках концепции божественного посредничества. По мнению многих исследователей, в некоторых из них имеется в виду образ ангела Михаила. Для цели моего исследования не столь важно определение конкретной ангельской личности, сколько роль и статус, которыми он наделен.

Начнем с персонажа, обнаруживаемого в текстах рукописей Кумрана, а именно Мелхиседека.[133 - См. Kobelski, Melchizedek. Этот исследователь обсуждает все упоминания о Мелхиседеке в рукописях Кумрана, подробно анализируя научную литературу по этому вопросу. См. перевод на английский язык рукописи 11QMelchizedek в Vermes, The Dead Sea Scrolls in English, 265–68. Перевод на русский язык приводится по изданию: Тексты Кумрана (Выпуск 1; Пер. И. Д. Амусина; Москва: «Наука», 1971) 298–300. Вермеш, Кобельский и другие исследователи пришли к выводу, что Мелхиседек и Михаил были двумя именами, которыми называлось в Кумранской общине одно и то же ангельское существо (см., к примеру, Kobelski, Melchizedek, 139). Ценные сведения по данному вопросу содержатся также в работе Noll, «Angelology in the Qumran Texts,» 57–71.] Образ этого существа вполне отчетливо просматривается в тексте рукописи, известной как 11QMelchizedek, где он представлен действующим в качестве вождя и защитника избранных в период последних дней.[134 - Образ Мелхиседека, возможно, появляется в еще одном рукописном фрагменте из Кумрана под названием 4QAmram, однако текст этого сочинения слишком сильно поврежден, так что утверждать об упоминании в нем Мелхиседека с абсолютной уверенностью нельзя. Так считает, например, Кобельский (Kobelski, Melchizedek, 24–36). Следует отметить также предполагаемое упоминание Мелхиседека в Кумранской рукописи под название Ангельская Литургия, по крайней мере, по мнению Ньюсом [C. Newsom, Songs of the Sabbath Sacrifice: A Critical Edition (HSS, 27; Atlanta: Scholars Press, 1985) 133-34].] Избранные названы в этом тексте «людьми жребия Мелхиседека», и читатель узнает, что он «возвратит их к ним и провозгласит им освобождение, чтобы отпустить [им и искупить] грехи их». Этот Мелхиседек «отомстит су[до]м Гос[пода]» и защитит и спасет избранных «от власти Велиала» (2:4–25).[135 - Амусин, Тексты Кумрана, 299; Kobelski, Melchizedek, 7–9.] Параллели с функциями Михаила в Дан. 12:1 и другими текстами позволяют предположить, что Михаил и Мелхиседек – это один и тот же персонаж, и такое отождествление принимается многими исследователями.

В той же самой рукописи 11QMelchizedek (2:9–11) приводится свидетельство из Пс. 82 (81):1–2: «Бог стал в сонме богов; среди богов произнес суд» для обоснования эсхатологической деятельности Мелхиседека, что означает применение автором рукописи 11QMelchizedek титула «бог» (элохим) из текста, где обычно интерпретаторы воспринимают его как относящегося действительно к Богу, в данном случае как относящегося к Мелхиседеку, который восстанет. Псалом 82 служит всего лишь одним из свидетельств наряду с другими (такими, напр., как Иса. 61:1–3; 49:8; Дан. 9:25), в помощью которых, как освященных библейским авторитетом, автор рукописи 11QMelchizedek обосновывает эсхатологическую деятельность своего небесного Мелхиседека.

Данный текст служит еще одним свидетельством того факта, что небесное существо, которое иногда именуется Михаилом, иногда Мелхиседеком, функционировало в религиозном сознании Кумранской секты как главный посредник между Богом и людьми или визирь. Более того, этот персонаж обладал таким высоким статусом и был так тесно связан с исполнением Божьей воли, что члены общины могли воспринимать его как обозначенного весьма возвышенными терминами в библейских текстах, такими как «Элохим», в тех местах, в которых обычно читатели воспринимали эти термины как относящиеся к Богу.[136 - Нолл считает что «в образе Мелхиседека сохранены традиционные аспекты образа Михаила, и в то же время он выступает в роли судьи на божественном совете и, возможно, в роли искупителя человеческих существ. Ни в одном другом тексте из Кумрана монотеизм не согласуется с дуализмом подобным образом». Noll, «Angelology in the Qumran Texts,» 211.]

Вполне возможно, что узнаванию персоны Мелхиседека в термине, используемом в Пс. 82:1–2 способствовало отождествление Мелхиседека с Михаилом и отражает размышления иудеев над смыслом древнееврейского слова, ставшего именем «Михаил» («Тот, кто подобен Богу»). Каково бы ни было происхождение подобного рода интерпретации рассматриваемого псалма, мы имеем дело с весьма примечательным развитием религиозной мысли древних иудеев. Здесь достаточно будет отметить, что упоминание Мелхиседека в рукописях Кумрана лишний раз подтверждает вывод о том, что концепция божественного посредничества, согласно которой ангел исполнял роль посредника между Богом и людьми и визиря, была неотъемлемой частью древней иудейской религиозной традиции.

Еще одни пример проявления интереса к образу великого ангела в древнем иудаизме можно обнаружить в Откровении Авраама.[137 - Нумерация строк приводится по переводу на английский язык этого текста в OTP, 1.681–705; см. также другой английский перевод в AOT, 363–91. Перевод на русский язык приводится по изданию: A. Кулик, «Откровение Авраама,» Вестник Еврейского Университета 5 (2002) 237–251.] В этом произведении рассказывается о конфликте Авраама в Месопотамии с его отцом, приверженцем идолопоклонства (главы 1–8), после чего следует апокалиптическая часть, в которой пространно повествуется об откровении Бога, поведавшего тайны о себе и своих намерениях (главы 9 – 32).

После того как Бог впервые обращается к Аврааму с небес (глава 9) он повелевает персонажу, которого зовут Иаоил следующее: «Иди, Иаоил, одноименный моему непроизносимому имени. Освяти этого мужа и укрепи его от страха!» (10:3–4).

Имя этого персонажа, возможно, представляет собой соединение двух хорошо известных древнееврейских терминов, служащих для обозначения Бога, а именно Яхве и Эл.[138 - Имя этого персонажа различается в славянских рукописях, однако в целом ученые согласны в том, что такая интерпретация имени этого ангела правильная.] Кроме того, ангел представляет себя как существо, уполномоченное Богом и говорит, что его укрепляет Божья «сила из среды Неизреченного, сочетавшего во мне свои имена», чтобы он осуществлял свою власть, включающую управление Хаййот «Живущими», окружающими Божий престол, а также «Левиафанами» (10:8–17; также ср. 18:1–12). Ангел заканчивает свою речь, говоря, что он назначен Богом быть «с тобой [Авраамом] и с народом, которому уготовлено произойти от тебя» (10:17).

Мотив обитания Божьего «Имени» в ангеле, по-видимому, восходит к тексту Исх. 23:20–21, где говорится о том, что Бог обещает послать ангела для того, чтобы вывести народ Израиль в место, приготовленное ему, и предупреждает израильтян не восставать против этого ангела, «ибо имя Мое в Нем». Принимая во внимание огромную важность концепции Имени Божьего в древней иудейской религиозной традиции, определение ангела Иаоила как того, в ком обитает Божье Имя предполагает, что этому персонажу был дарован исключительный статус в Божьей небесной иерархии, и он был поставлен, возможно, выше всех, за исключением самого Бога.[139 - В Откр. Авр. 10:17 упоминается Михаил, представленный в других текстах как главный Божий ангел, в данном случае присоединяющийся к Иаоилу в процессе благословения Авраама и его потомства, однако в тексте не поясняется соотношение статусов этих двух ангелов.]

Следует отметить описание ангела Иаоила в 11:1–4: тело его было подобно сапфиру, лицо подобно хризолиту, а «волосы на голове его как снег». На голове его был некий головной убор (священническая тиара, которая была «подобна радуге в облаках»), и он был одет в пурпуровое облачение, а в правой руке у него был золотой жезл.

Некоторые детали этого описания напоминают видения, представленные в пророчествах Иезекииля (1:26–28) и Даниила (7:9; 10:5–6), хотя здесь мы не находим никаких прямых заимствований из библейских описаний видений. Не идентифицируя непосредственно образ Иаоила ни с одной из фигур библейских пророческих видений, автор рассматриваемого произведения намеревался скорее всего указать в более общем плане на связь Иаоила с библейскими фигурами.

Две детали описания Иаоила очень важны для нашего исследования, а именно: его волосы «как снег» и золотой жезл (или скипетр) в его правой руке. Первая деталь напоминает описание Бога в Дан. 7:9 и может восприниматься как попытка графически представить статус Иаоила как второго лица в подчинении к Бога, присущий ему благодаря Божьему Имени, обитающему в нем. Золотой жезл, деталь, не встречающаяся в библейских описаниях видений, также, по-видимому, служит указанием на статус Иаоила как ангела, обладающего властью, дарованной ему Богом.[140 - Не названный по имени ангел, являющийся Асенет в Апокрифе об Иосифе и Асенет, также держит «царский жезл», что служит указанием на то, что ему дарована Богом власть править от имени Бога (14:9). Подобным образом фигура, восседающая на престоле, которую видит Моисей в сочинении Иезекииля Трагика под названием Эксагоге, держит скипетр и представлена с короной на голове (строки 68–82).]