Путешествия со смыслом

В поисках твоего Бога?
Но не в лесу, в твоем сердце
Обитель Бога.

    Шейх Фарид уд-дин, Шлока 19
Суфии отодвигали на второй план значение священного текста Корана. В результате важной становилась роль личного общения между учеником и наставником, учителем. В суфийской традиции он называется по-разному: шейх, пир, муришид. Значимость культа духовного наставника перешла и в сикхизм. Сикхи называли учителя гуру. Суфизм оказал сильное влияние на возникновение и становление сикхизма.

Роль индуизма совсем иная. Если исламское вероучение – сценарий разворачивающейся драмы, а суфии – ее действующие лица, то индуизм – хозяин территории, хозяин сцены, на которой происходит действие. В отличие от стремящегося распространить и продолжить себя по всему миру ислама, индуизм – мировоззрение национальное, жестко национальное. В мировоззрении индусов Индия – избранная земля для избранных, индийский народ – избранный народ. Родиться в Индии – большая честь для человека, заслуженная добродетелями, проявленными в предыдущих жизнях. Это лучшая награда. Худшее наказание – родиться в следующей жизни вне Индии: это почти то же, что родиться в следующем воплощении скорпионом или баобабом.

Но Индия не просто отделена от остального мира. Она жестко разграничена и внутри – не столько границами княжеств и штатов, сколько кастовыми барьерами. Сегодня мы сказали бы: по принципу разделения труда. Роль высших каст – хранить учение: читать, писать и переписывать священные книги. Воевать, заниматься ремеслом, возделывать землю – функции других каст. На самой последней ступени этой лестницы стоят внекастовые, то есть неприкасаемые. Невозможен не только переход человека из одной касты в другую, практически невозможно общение между людьми из высших и низших каст. Любовная связь, совместная трапеза, даже пребывание в одном помещении представителей высших и низших каст – грех, чуть ли не преступление. Добродетелью и послушанием является исполнение законов, предписаний и обычаев своей касты. Наказанием за нарушение традиции может стать рождение в низкой касте или животным, а то и вовсе за пределами Индии. А наградой – рождение в следующей жизни в касте более высокой.

Внутри индуизма есть разные течения, в которых жесткость кастовой структуры имеет большее или меньшее значение. Для нас интерес представляет течение бхакти, где во главу угла поставлена не кастовая структура, а любовь и преданность Богу. В переводе с санскрита слово «бхакти» и означает «любовь», «преданность». Путь бхакти предполагает постижение Бога через любовь, служение ему. Поскольку путь бхакти не требует от верующего ничего, кроме преданной любви, он делает ненужными посредников между Богом и человеком. По мнению бхактов – адептов бхакти – человек должен возлюбить Бога, увидеть его присутствие в каждом элементе природы, в каждом человеке. Человеку достаточно увидеть Бога в простом нищем и полюбить его, чтобы выразить свою преданность Богу. При этом кастовые различия теряют свою значимость.

Во чреве матери
Никто не знает своей касты;
Все люди рождены
Сознанием Бога…

    Кабир (Рага Гаури)
Внутренний мир становится главным объектом внимания драматургов и поэтов. Вместо благообразного принца, каким был герой эпоса, героем средневековых произведений становится прежде всего выходец из низших каст, аскет, одетый в лохмотья, чье тело покрыто язвами, старик-садху, чье сердце наполнено любовью, а голова – размышлениями о смысле бытия. То, что внутренний мир человека становится важнее предрассудков, иллюстрируется эпизодом из средневековой версии «Рамаяны». В скитаниях по лесу Рама со спутниками выходит к хижине лесной дикарки Шабари (лесные племена относятся к неприкасаемым). Шабари хочет угодить дорогим гостям и, не имея представления о правилах этикета, подносит плоды, предварительно надкусив каждый, дабы убедиться, что все они сладки и вкусны. Несмотря на то, что принимать плоды из рук неприкасаемого, да еще и надкусанные им, оскорбительно и неприемлемо для человека из высшей касты, Рама с благодарностью принимает их: он тронут любовью человека, которая разрушает кастовые предрассудки. Один из основных ритуалов бхакти, перешедший в последствии в сикхизм, – это совместная трапеза и чтение священных стихов. Вопреки традиционным устоям, люди в доме гуру передают чашу из рук в руки.

…Что сделало тебя брамином,
А меня – просто шудрой?
Если в моих венах течет кровь,
Разве в твоих течет молоко?

    Кабир (Рага Гаури)
В практике бхакти, как и во всем индуизме, особое внимание уделяется тем ролям, которые человек играет на протяжении всей жизни. В детстве и отрочестве человек – ученик, который беспрекословно подчиняется своему наставнику, учителю – гуру. В зрелом возрасте человек исполняет роль семьянина, мужа, отца, домохозяина. В старости человек оставляет семью и становится аскетом, размышляющим о смысле жизни и предающимся медитации. В этом возрасте он сам становится гуру и может иметь учеников. В детстве для ребенка бхакти означает любовь к родителям, в отрочестве – к гуру, в зрелом возрасте – к жене и своим детям, в старости – к ученикам и Богу. Значение Учителя огромно в жизни каждого индуса, в том числе адепта бхакти. Важность этой роли сохраняется и в учении сикхизма.

Мы видим, что в рамках двух принципиально несхожих между собой культур в исламе и индуизме, как это ни парадоксально, возникли два очень похожих течения: суфизм внутри ислама и бхакти внутри индуизма. Каждое внутри своей культуры считалось неортодоксальным, еретическим. И суфии, и бхакты верили в то, что божественная сущность разлита во всем, а значит, она присутствует и в каждом нищем, убогом, обездоленном, благодаря чему и он становится достойным уважения, любви и почитания. Поэтому они считали касту, национальность, богатство условностями, не определяющими степень благочестия. И суфии, и бхакты считали, что человек может постичь Бога независимо от своих умственных способностей и знаний путем любви и преданности Богу через любовь и служение людям. И суфии, и бхакты в равной степени почитали Учителя, духовного наставника – гуру.

Первым, кто провозгласил несущественность различий между суфизмом и бхакти, а следовательно, и между исламской и индуистской традициями, был Гуру Нанак. Он и считается основоположником сикхизма. Моментом рождения сикхизма условно можно считать события, описанные в одной легенде. Однажды Нанак пошел к реке со своими сподвижниками. Оставив одежду на берегу, он вошел в воду и исчез. В это время к нему спустились посланники Бога и перенесли его в обитель Бога. Ему преподнесли чашу с нектаром (амрит), и он услышал голос: «Нанак, эта чаша наполнена моим Именем, выпей ее». Так Нанак получил божественный указ идти к людям и проповедовать милость божью. Спустя три дня Нанак появился в том же самом месте. На четвертый день он произнес свою знаменитую фразу: «Na ко hindu hai па ко musalman hai» («Нет ни индусов, ни мусульман»).

Еще одна легенда связана со смертью Нанака. Когда Нанак почувствовал приближение конца, он сел под засохшим деревом акации, которое тут же покрылось листьями и цветами, и скончался. Его последователи, мусульмане и индусы, были немало озадачены, решая, по какому обряду проводить Учителя в последний путь – предать тело земле, как поступают с усопшими мусульмане, или же огню, что принято в традиции индусов. Ученики оставили тело до утра. Но когда они утром приподняли саван, то обнаружили, что тела нет, а вместо него лежит груда белых цветов. Тогда индусы взяли часть цветов и сожгли, а мусульмане взяли другую часть и закопали в землю. Эта легенда одна из самых популярных в истории сикхизма. Она как нельзя лучше иллюстрирует совместимоть, казалось бы, несовместимого и возможность с уважением относиться к, на первый взгляд, несоединимым традициям.

Сегодняшний сикхизм имеет мало общего с теми идеями, которые лежали в его основе. Ни мусульмане, ни индусы не признают сикхов своими единоверцами. Мусульмане считают сикхизм ересью в исламе, индусы же воспринимают его как секту в индуизме.

К сожалению, со временем сикхизм постепенно превратился в военизированную организацию. В XX веке деятельность сикхов сопряжена с практикой терроризма. В настоящее время сикхи ведут долгую кровопролитную борьбу за образование свободного сикхского государства Халистан на территории штата Пенджаб.

Во время междоусобных войн трудно сохранить чистоту учения, в основе которого лежат идеи любви и благочестия. Особенно если причиной этих войн объявляются именно религиозные противоречия, а на щит поднимаются лозунги, прямо противоречащие основе религиозного чувства. Но хочется верить, что придут новые времена, и древние религии смогут вернуться к своим истокам и не разъединять, а соединять, умиротворять и очищать души людей.

Эта далекая-близкая Сирия

Елена Ускова

Среди стран Ближнего Востока Сирия как-то скромно осталась в стороне от шумной туристической рекламы. Но именно поэтому я и выбрала ее: больше всего меня притягивают края, о которых редко пишут и говорят по телевидению. Я искала страну, не живущую по законам логики, а поэтому состоящую в близком родстве с Россией.

Три часа полета из Москвы – и вы в другом мире.

Первое впечатление ужасное: куда я попала? После уютной, но по-европейски блистательной Праги (за две недели до посещения Сирии я бродила по улицам этого чудесного города) Дамаск показался мне малоэтажным поселком с нагромождением одинаковых домов без каких-либо признаков зелени. К тому же был Ураза-Брайрам (один из важнейших мусульманских праздников), и всю ночь под окнами колониального отеля шумела улица.

Вообще, постоянный шум, так же как и сумасшедший поток машин, – беда столиц третьего мира. Помню, как этим же неприятно поразил 19-миллионный Каир. Несмотря на желание немедленно вернуться домой, из экономических соображений я решила остаться. И постепенно Сирия стала открывать мне иные свои грани – одна интереснее другой. А главную роль в этом сыграли не исторические памятники, коих здесь как звезд на небе, а сами сирийцы. Честно говоря, за последние годы я сильно устала от отечественного хамства, но и европейский политес не особо устраивал. Хотелось чего-то теплого, искреннего, естественного.

Первое, что согрело в Дамаске, – это абсолютная неприкосновенность и безопасность женщины на улице в любое время суток. Что вы чувствуете, милые дамы, если, немного заблудившись, встречаете на темной улице толпу мужчин? Ваши действия? А в Дамаске и в два, и в три ночи эти господа станут лучшими помощниками в сложных поисках вашего отеля, притаившегося в ближнем переулке. Проводят, найдут – ив голову не придет спросить, как зовут, при этом никакого раздражения или неудовольствия. У арабов Ближнего Востока вежливость в крови. В отличие от египтян сирийцы не так улыбчивы, но очень выдержанны и общительны. Любая просьба или вопрос – и вокруг тебя образуется круг энтузиастов, желающих помочь. Это подкупает. Однажды вместо посещения уникального античного амфитеатра в городе Боера я так увлеклась чаепитием у хозяина антикварной лавки, что вполне удовлетворилась просто десятком снимков на фоне археологических раскопок.

Сирия буквально кишит редчайшими памятниками древности, кажется, копни поглубже – и вместо земли обнаружишь тонны культурного слоя всех времен. Здесь как сиамские близнецы в одно целое слиты все эпохи сразу. На остатках Ворсы уютно расположились остатки деревни XVII–XIX века. В аккурат под роскошными архитравом с коринфскими колоннами примостилась табачная лавка прошлого века. Сохранилась реклама 1870-х годов на французском языке, нехитрая мебель и кое-что из утвари. Последние люди ушли отсюда где-то в 1950-1960-х годах. Местные жители держат скот в остатках домов, которые выглядят так же, как и тогда, когда их покинул последний житель. Никто не охраняет, но и не воруют. Воровство у мусульман – страшный грех. Если вы забыли какую-то вещь, в крайнем случае ее припрячут до вашего возвращения, а так будет лежать, где лежала. Обмануть, схитрить могут, но в карман к вам залезть… Отдельные случаи не в счет.

Я с энтузиазмом исследовала Дамаск, Латанию (город на Средиземном море) и окрестности обоих городов. Знатокам, конечно, известна древнейшая мусульманская мечеть Омейядов. Я как искусствовед подтверждаю, что мозаики ее изумительны. На этих панно – тот Дамаск, который показался Пророку раем на земле и в который он не решился войти, сказав, что «дважды смертному войти в рай не дано». О современном Дамаске этого не скажешь. Климат Сирии за последние 50 лет изменился из-за повсеместной вырубки лесов сначала колонистами, а затем несознательными бедуинами и строителями. Сухость и ветры такие, что белье на балконе сохнет за пять-семь минут. Правительство активно пытается восстановить на прежних местах посадки леса. Работа это адская, нужно время, чтобы вернуть Дамаску и Сирии славу края цветущих садов.

Конечно, и столицу, и остальные города убирают, но менталитет народа таков, что сорят везде, даже в мечетях. (По-моему, наши граждане в общественных местах ведут себя не намного лучше.) Но утешает то, что в отличие от других городов «третьего мира» Дамаск сохранил четкую планировку римского мегаполиса и очень удобно устроен. Собственно, сам центр сосредоточен на каких-то 30–40 км

, обойти его можно часа за три. Остальная часть города расположена в горах. Домики с плоской крышей такие же, какие строились здесь и триста, и три тысячи лет назад. Дамаск – одна из самых древних столиц, но границы города и уклад жизни в нем мало изменились. Как и в библейские времена по историческим окраинам гоняют стада овец: народ держит живность дома и кормится от нее. А время течет здесь медленно, как величавая река.

В горах над Дамаском бережно охраняется пещера, где, по легенде, Каин убил Авеля. Скала содрогнулась от ужаса содеянного и возопила, открыв рот. Так образовалась пещера. Неленивый может подняться туда за пару часов. Там построена мечеть, и одна семья печется об этом месте. Вход никому не запрещен – только снимите обувь и оставьте пожертвование.

Сирия – узел каких хотите религий, сект, учений, и все они уживаются даже там, где не всем это нравится. Немало здесь и православных христиан, в основном это армяне, большинство из которых проживает в Дамаске в старом городе – Бапуме. В центре расположилось подворье православной церкви – Мирьямия. В великолепный, сверкающий белизной собор попасть можно в любое время. Позвоните – и вам откроют, проводят.

Христианская церковь в Сирии достаточно либеральна к посетителям. Следуя канонам российского православия, я покрывала голову, а меня спрашивали, не мусульманка ли. Можно ходить с непокрытой головой, а свечи ставятся не перед иконами, а в песок на жертвенник. Платишь сколько считаешь нужным. По устройству кое-что взято из католической церкви: пространство поделено на три нефа, стоят скамьи. Служба идет на арабском языке, но священник больше похож на пастора, чем на батюшку. В Мирьямии очень много икон от русских жертвователей, есть и чудотворные. Кому исцеление на руки пришлось – тот ручку из жести делает и к иконе крепит, кому на ноги – соответственно.

В окрестностях Дамаска три православных монастыря: Сейдная, Маалюля и св. Тэклы (Феклы). По поверью, скрываясь от гонений, св. Фекла поселилась здесь и вела подвижническую деятельность. Тихо стекает по потолку пещеры вода в святой колодец. Горная тишина располагает к раздумьям, кажется, что хозяйка пещеры отлучилась только на миг и сейчас вернется.

Христианская церковь отличается особой сверкающей чистотой и ухоженностью. В чем-то христиане своих соседей мусульман за небрежность не одобряют. Но ни в коем случае нельзя принимать христианство и ислам как антагонизм. Кроме того, ислам вырос на почве несторианского христианства и особенного протеста не вызвал. Весь стройный сонм святых и апостолов воспринимается с уважением. В определенных случаях при религиозных трениях лучше быть христианином, нежели мусульманином иной окраски. Во всяком случае, мужчина и женщина, принадлежащие разным ветвям ислама, не могут сочетаться браком, а христианка может выйти замуж за мусульманина.

Неизгладимое впечатление произвели на меня мусульмане-аллавиты, потомки Али, зятя Пророка. Вот уж кто у меня никак не вяжется со стереотипом агрессивного апологета магометанской веры. Они не молятся, не постятся и не строят мечетей. Я гостила в смешанной семье настоящего восточного поэта-аллавита и москвички. Это время я запомнила как одну из лучших страниц моей жизни. Такого сочетания свободы и ненавязчивой заботы мне не приходилось встречать нигде. Более живых, жизнерадостных людей, чем мусульмане-аллавиты, я не видела.

Многоженство здесь – исключительная редкость, к прекрасному полу относятся как к полноценным людям и с нежностью. Поэтому среди аллавитов образованные женщины встречаются очень часто. Многие даже внешне напоминают русских, и иногда я принимала их за соотечественниц. Аллавиты распространены по всей Сирии, но особенно много их в окрестностях порта Латакии. Там мне посчастливилось побывать на одной свадьбе. Без моря спиртного на ней веселились 350 человек от мала до велика, до двух ночи. На столах было только пиво и аракк – виноградная водка в разбавленном виде – по бутылочке на стол. Появиться пьяным на людях считается позором, как и воровство. Учение аллавитов основано на суфизме – отсюда этот удивительный баланс между стремлением к высшему и воспеванием радостей земной жизни.

В здешних краях очень богатая природа. Горы, море, лес немного напоминают Крым. Недалеко от этих мест расположена знаменитая Пальмира с целым рядом крепостей и замков крестоносцев и древний Угарит (местонахождение первого алфавита). Поражает своими размерами и сохранностью замок Крак де Шевалье. Такое впечатление, будто хозяева ушли только вчера. Уцелело все, даже, пардон, сортиры для солдат.

Как ни странно, Пальмира не произвела сильного впечатления. Слишком много туристов и пасущегося скота. Это как-то снижает остроту восприятия. А вот пустыня Авфамия создала полную иллюзию путешествия во времени. Главная улица выстлана плитами, по которым ходили гордые патриции… Почти совершенно нетронуты сохранившиеся галерея с колоннадой, термы, колонна в центре городской площади… Авфамия еще ждет своих исследователей и ценителей, как и практически не раскопанный Угарит.

Я полюбила эту страну и поехала бы снова при первой же возможности. Желаю и вам счастливого случая открыть свой Восток. Кстати, там говорят, что оттуда Россия виднее.

Уроки истории под небом Сеула

Евгения Марковская

С первой встречи Южная Корея поражает своим бурным ростом и стремительным развитием. Хромированная сталь, стеклобетон, фотоэлементы, радиотелефоны – все эти атрибуты научно-фантастических фильмов заставят вас почувствовать себя в будущем. В Сеуле повсюду натыкаешься глазами на слоган «Dynamic Korea», «Динамичная Корея». Кажется, что именно такое впечатление город хочет произвести.

Но, повинуясь естественному стремлению любого путешественника познакомиться с историей страны, мы отправимся в центральный музей Сеула «Кёнбуккун». Это своеобразный сеульский кремль, в нем собраны дворцы и строения, принадлежавшие правившей в XIV веке династии Йосен.

На редкость удачно его расположение. Удивительно, как в самом центре Сеула удалось найти такое место, где горизонт не закрывают небоскребы и другие городские строения, а, напротив, глаз радуют пологие горы, уходящие вдаль и теряющиеся в голубоватой дымке. За спиной остался город с его стремительным ритмом, а здесь флаги полощутся на ветру и вдали над горами кружат птицы…

Купив входной билет, подходим к главным воротам Гуангуамун. Надпись на поясняющей доске гласит, что Кёнбуккун переводится как «сияющий счастьем», далее идет длинный перечень дат, имен, и уже на ступеньках, ведущих через ворота в храмовые комплексы, до сознания доходит последняя фраза: «…многократно разрушался во время вторжения Японии. В 1990 году Правительство начало восстановление комплекса в его первоначальном виде. И по сей день на территории ведутся строительно-восстановительные работы». Неужели древнему кремлю Сеула не больше 20 лет?! Но ведь мы привыкли считать стариной то, чему исполнилось минимум лет 200! Однако, любуясь прекрасными, бережно и любовно воссозданными деревянными дворцами, невольно избавляешься от этой европейской высокомерности. На ум приходят воспоминания о буддистских мандалах, старательно создаваемых из песка, чтобы в несколько мгновений быть разрушенными в священном ритуале, который призывает не цепляться за сотворенное из материи, а придавать значение лишь вечному и непреходящему. Видимо, это входит в национальное сознание, потому что такие «новостройки» считаются полноправными памятниками старины.

Быстро стираются из памяти названия царственных династий, имена корейских королей, их прекрасных жен, министров, реформаторов. Но очень трогает эта любовь и забота, с которой вновь и вновь выписываются узоры на дереве, это стремление сохранить свою историю. Именно поэтому сюда приходят самые маленькие корейские школьники и, разинув рты от удивления, слушают истории о славном прошлом своего народа.

Япония. Искусство видеть

Елена Нестерова