Ким

– Да. Там есть большая школа для сыновей сахибов и полусахибов. Я видел эту школу, когда продавал лошадей. Итак, лама также любил Всеобщего Друга?

– Да, и он не говорил неправды и не возвращал меня в плен.

– Неудивительно, что падре не может найти нити. Как быстро он говорит что-то полковнику-сахибу. – Махбуб Али засмеялся прерывистым смехом. – Клянусь Аллахом! – его проницательный взгляд скользнул на мгновение по веранде. – Твой лама прислал что-то вроде чека. Мне пришлось иметь небольшие дела с этими хунди. [12 - Чек.] Полковник-сахиб рассматривает его.

– Что тут хорошего для меня? – устало проговорил Ким. – Ты уедешь, а меня вернут в пустые комнаты, где нет хорошего местечка для сна и где мальчики бьют меня.

– Не думаю. Имей терпенье, дитя. Не все патаны неверны – конечно, если дело не идет о лошади.

Прошло пять – десять минут или четверть часа. Отец Виктор продолжал энергично разговаривать и задавать вопросы полковнику, который отвечал на них.

– Ну, теперь я рассказал вам все, что знаю о мальчике, с начала до конца. И это большое облегчение для меня. Слышали вы что-нибудь подобное?

– Во всяком случае, старик прислал деньги. Чеки Гобинда Сакаи принимаются по всей стране до Китая, – сказал полковник. – Чем больше узнаешь туземцев, тем меньше можешь сказать, что они сделают или чего не сделают…

– Утешительно слышать от главы этнологического отдела. Это какая-то смесь Красных Быков и Рек Исцеления (бедный язычник, да поможет ему Господь!), чеков и масонских свидетельств! Может быть, вы – масон?

– Клянусь Юпитером, да, если хорошенько подумать. Это еще лишний повод, – рассеянно сказал полковник.

– Я рад, что в этом вы находите повод. Но, как я уже говорил, я не понимаю этого смешения понятий. А его предсказание нашему полковнику, когда он сидел у меня на постели в разорванной одежде, сквозь которую виднелась его белая кожа. И это предсказание оказалось ведь верным. В школе св. Ксаверия его излечат от всех этих глупостей, не правда ли?

– Окропите его святой водой, – со смехом сказал полковник.

– Даю слово, мне иногда кажется, что следовало бы это сделать. Но я надеюсь, что из него выйдет хороший католик. Меня беспокоит только, что будет, если старый нищий…

– Лама, лама, дорогой сэр, а в их стране некоторые из них джентльмены.

– Ну, лама так лама. Что, однако, если он не внесет денег в будущем году? Он человек, готовый строить прекрасные планы, и в данную минуту на него можно рассчитывать, но ведь он может умереть. И взять деньги язычника, чтобы дать ребенку христианское воспитание…

– Но он высказал чрезвычайно ясно, чего он хочет. Как только он узнал, что мальчик – белый, то, по-видимому, сделал соответственные распоряжения. Я отдал бы месячное жалованье, чтобы узнать, как он объяснил все это жрецам в храме в Бенаресе. Вот что, падре, я не претендую на большое знание туземцев, но если кто из них скажет, что заплатит, то заплатит – мертвый или живой. Я хочу сказать, что его наследники возьмут долг на себя. Мой совет вам, пошлите мальчика в Лукнов. Если ваш англиканский священник подумает, что вы опередили его…

– Тем хуже для Беннета! Он послан на фронт вместо меня. Даути дал медицинское свидетельство, что я не гожусь. Я отлучу Даути от церкви, если он вернется живым! Конечно, Беннет должен быть доволен.

– Славой, оставив заботу о религии вам. Совершенно верно. Я не думаю, чтобы Беннет обратил на это особое внимание. Свалите все на меня. Я очень рекомендую послать мальчика в школу св. Ксаверия. Он может поехать туда даром, как сын военного, так что не будет издержек на железную дорогу. Вы можете купить ему одежду из собранных по подписке денег. Ложа будет избавлена от расходов на его воспитание, что приведет в хорошее настроение членов Ложи. Все это очень легко. Мне нужно поехать в Лукнов на будущей неделе. По дороге я присмотрю за мальчиком, поручу его моим слугам и т. д.

– Вы добрый человек.

– Нисколько. Не делайте этой ошибки. Лама прислал нам деньги для определенной цели. Нам нельзя вернуть их. Приходится делать то, чего он хотел. Итак, решено? Скажем, что в следующий вторник вы передадите его мне на вечерний поезд, отправляющийся на юг. Через три дня. Он не может наделать много бед за три дня.

– Вы снимаете тяжесть с моей души. Я не знаю Гобинда Сахаи и его банка, который находится, может быть, в какой-нибудь трущобе. Как быть с этой вещью? – Он взмахнул чеком.

– Видно, что вы никогда не были нуждающимся офицером. Я могу, если хотите, получить по чеку и прислать вам квитанцию.

– Но у вас самих столько дел! Это для вас лишние хлопоты.

– Право, ни малейших хлопот. Видите, мне это интересно как этнографу. Мне хотелось бы сделать заметку для одной работы, которую я делаю для правительства. Превращение полкового значка, как ваш Красный Бык, в своего рода фетиш, за которым следует этот мальчик, очень интересно.

– Не могу должным образом отблагодарить вас.

– Есть одна вещь, которую вы можете сделать для меня. Все мы, этнографы, ревнивы и завистливы по отношению к нашим открытиям. Само собой разумеется, они представляют интерес только для нас, но вы знаете, каковы бывают коллекционеры книг. Ну, так не говорите ни слова об азиатской стороне характера мальчика – о его приключениях, предсказаниях и так далее. Я выпытаю все это впоследствии, вы понимаете?

– Понимаю. Вы напишете удивительный отчет. Я не скажу никому ни слова, пока не увижу отчета в печати.

– Благодарю вас от всего моего этнографического сердца. Ну, я должен вернуться к завтраку. Господи Боже мой! Старый Махбуб еще здесь? – Он повысил голос, и барышник вышел из-под тени дерева. – Ну, что такое?

– Что касается этой молодой лошади, – сказал Махбуб, – я говорю, что когда жеребчик рожден для игры в поло и, не будучи научен сам бежать за шаром, когда такой жеребчик, словно по волшебству, знает игру – тогда, говорю я, неправильно приучать его возить тяжелую повозку, сахиб.

– И я говорю то же, Махбуб. Жеребчик будет употреблен только для игры в поло. (Эти люди только и думают что о лошадях, падре.) Я буду у тебя завтра, Махбуб, если у тебя есть что-нибудь для продажи.

Барышник поклонился по обычаю всадников, сделав широкий жест рукой.

– Имей немного терпения, Всеобщий Друг, – шепнул он погруженному в отчаяние Киму. – Твоя судьба устроена. Скоро ты поедешь в Нуклао, а теперь – вот тебе кое-что для уплаты писцу. Я думаю, я еще много раз увижу тебя, – и он поехал рысью по дороге.

– Выслушай меня, – сказал с веранды полковник на местном наречии. – Через три дня ты поедешь со мной в Лукнов и все время будешь видеть и слышать новое. Поэтому посиди смирно три дня и не убегай. Ты поступишь в школу в Лукнове.

– Встречу я там моего Служителя Божия? – хныча, сказал Ким.

– Лукнов, во всяком случае, ближе к Бенаресу, чем Умбалла. Может быть, ты будешь под моим покровительством. Махбуб Али знает это и рассердится, если ты вернешься один на дорогу. Помни, мне сказано многое, что я не забуду.

– Я буду ждать, – сказал Ким, – но мальчики станут опять бить меня.

Послышался сигнал, призывавший к обеду.

Глава седьмая

О для кого же на небе светят горящие солнца,

И глупые луны, и звезды, далекие звезды!

Пытайся добраться до них – тебя не заметят -

В небе борьба непрестанно идет, как и здесь на земле.

Ты же, игрушка борящихся сил, связанный страхом,

Праотца нашего грех, грех Адама носящий,

Старайся судьбу угадать, гороскоп свой поставив,

Узнай ту планету, что жизнью правит твоей.

    Сэр Джон Кристи.

После полудня краснолицый учитель сказал Киму, что «он вычеркнут из списков». Ким не понял значения этих слов, пока ему не велели уйти из класса и не позволили играть. Тогда он побежал на базар и отыскал молодого писца, которому остался должен.

– Вот я плачу, – сказал Ким с важным видом, – а теперь мне нужно написать другое письмо.

– Махбубу Али в Умбалле? – любезно сказал писец.