Ким

Благодаря своим обязанностям он представлял собой справочную контору.

– Не Махбубу, а духовному. Возьми перо и пиши скорей. «Тешу Ламе, Служителю Божию, из Бод-юла, ищущему Реку, который теперь в храме джайнских жрецов в Бенаресе». Возьми больше чернил! «Через три дня я должен ехать в Нуклао, в школу в Нуклао. Название школы Ксаверий. Я не знаю, где эта школа, но она в Нуклао».

– А я знаю Нуклао, – перебил писец. – Я знаю школу.

– Скажи ему, где она, и я дам тебе пол-анны.

Тростниковое перо усердно выводило каракули.

– Он не может ошибиться.

Писец поднял голову.

– Кто это наблюдает за нами с той стороны улицы?

Ким быстро взглянул и увидел полковника Крейтона во фланелевом костюме для игры в теннис.

– О, это один сахиб, который знает толстого священника в казармах. Он зовет меня.

– Что ты делаешь? – спросил полковник, когда Ким подошел к нему.

– Я… я не убегаю. Я посылаю письмо моему святому человеку в Бенарес.

– Я не подумал об этом. Сказал ты ему, что я беру тебя с собой в Лукнов?

– Нет, не сказал. Прочти письмо, если сомневаешься.

– Почему же ты пропустил мое имя, когда писал этому святому человеку?

Полковник улыбнулся странной улыбкой. Ким собрал все свое мужество.

– Мне сказали раз, что не следует писать имен незнакомцев, замешанных в каком-нибудь деле, потому что при упоминании имен многие хорошие планы могут быть расстроены.

– Ты хорошо обучен, – заметил полковник, и Ким вспыхнул. – Я оставил футляр от своей трубки на веранде у падре. Принеси его мне сегодня вечером.

– Где ваш дом? – спросил Ким. Его быстрый ум подсказал ему, что готовится какое-то испытание, и он насторожился.

– Спроси первого встречного на большом базаре.

Полковник ушел.

– Он забыл футляр от своей трубки, – сказал Ким, возвращаясь. – Я должен принести его к нему сегодня вечером. Вот и все мое письмо, только прибавь три раза: «Приди ко мне! Приди ко мне! Приди ко мне!» Ну, теперь я заплачу за марку и отнесу письмо на почту. – Он встал и хотел было уйти, но потом вспомнил что-то и спросил: – Кто этот сахиб с сердитым лицом, который потерял футляр от трубки?

– О, это только Крейтон-сахиб – очень глупый сахиб, полковник-сахиб без полка.

– Какое у него дело?

– Бог знает. Он всегда покупает лошадей, на которых не может ездить, и задает вопросы о творениях Божиих – растениях, камнях – и об обычаях народа. Барышники зовут его отцом дураков, потому что его так легко можно обмануть насчет лошади. Махбуб Али говорит, что он безумнее всех других сахибов.

– О! – сказал Ким и ушел. Его воспитание дало ему возможность познакомиться с характерами людей, и он заключил, что дуракам не посылают сообщений, за которыми следует вызов восьми тысяч людей, кроме пушек. Главнокомандующий Индии не говорит с дураками так, как слышал Ким. Да и тон Махбуба Али не изменялся бы так всякий раз, как он произносил имя полковника, если бы полковник был дурак. Следовательно, тут Ким подпрыгнул, тут есть какая-то тайна, и Махбуб Али, вероятно, шпионит для полковника, как Ким шпионил для Махбуба Али. И так же, как барышник, полковник, очевидно, уважал людей, которые не показывали себя слишком умными.

Он радовался, что не проговорился, что дом полковника ему знаком, а когда, возвратясь домой, он узнал, что в казармах не было оставлено никакого футляра от трубки, он просиял от восторга. Вот этот человек по сердцу ему – изворотливый и хитрый, ведущий какую-то тайную игру. Ну, если он дурак, то и Ким будет дураком.

Он не выдал своих мыслей, когда отец Виктор в течение трех дней подолгу беседовал с ним о совершенно новых богах и божках – в особенности об одной богине, называвшейся Марией, которая, насколько понял Ким, была то же, что Биби Мириам в теологии Махбуба Али. Он не выразил никакого волнения, когда после лекции отец Виктор водил его из лавки в лавку, покупая ему все необходимое, и не жаловался, когда мальчики-барабанщики били его из зависти, что он поступает в лучшую школу, но с большим интересом ожидал перемены обстоятельств. Добрый отец Виктор отвел его на станцию, посадил в пустое купе второго класса рядом с купе первого класса, где сидел полковник Крейтон, и простился с ним с искренним чувством.

– В школе св. Ксаверия из тебя сделают человека, О'Хара, – белого и, надеюсь, хорошего человека! Там всем известно о твоем приезде, а полковник позаботится о том, чтобы ты не пропал или не отстал где-нибудь в пути. Я дал тебе некоторое понятие о религиозных вопросах, по крайней мере, надеюсь, и ты будешь помнить, что на вопрос о твоей религии ты должен ответить, что ты католик. Скажи лучше римско-католик, хотя я не люблю этого слова.

Ким закурил крепкую сигаретку, он позаботился купить запас их на базаре, и лег подумать. Путешествие в одиночку сильно отличалось от веселой поездки на юг с ламой в третьем классе. «Путешествие доставляет мало удовольствия сахибам, – размышлял он. – Эх! Я перехожу с места на место, словно мяч, который подбрасывают ногами. Это мой кисмет. Ни один человек не может избегнуть своего кисмета. Но я должен молиться Биби Мириам, и я – сахиб. – Он печально взглянул на свои сапоги. – Нет, я – Ким. Это великий мир, а я только Ким. Кто такой Ким?» Он так долго думал о своей личности, чего никогда не делал прежде, что голова у него начала кружиться. Он был лишь незначительным существом, подхваченным вихрем Индии и несущимся на юг, где его ожидала неизвестная судьба.

Полковник прислал за ним и долго разговаривал с ним. Насколько мог понять Ким, он должен был быть прилежным и поступить на службу.

Если он будет очень хорошо вести себя и сдаст нужные экзамены, он может в семнадцать лет зарабатывать до тридцати рупий в год, а полковник Крейтон позаботится найти ему подходящее место.

Сначала Ким делал вид, что он понимает только одно из трех слов разговора. Тогда полковник заметил свою ошибку и перешел на красноречивый живописный язык урду. Ким был доволен. Человек, так хорошо знавший этот язык, двигавшийся так тихо и безмолвно, глаза которого так отличались от тусклых, невыразительных глаз других сахибов, не мог быть дураком.

– Да, и ты должен научиться делать карты дорог, гор и рек, представлять их себе в уме, прежде чем придет время для передачи их на бумаге. Может быть, когда-нибудь ты будешь на службе, и я могу сказать тебе, когда мы будем вместе работать: «Пойди в эти горы и посмотри, что лежит за ними». Тогда кто-нибудь скажет: «На этих горах живут дурные люди, которые убьют чиновника, если он будет походить на сахиба». Что тогда?

Ким задумался. Отвечать ли в тон полковнику или не отвечать?

– Я передал бы Махбубу то, что сказал этот человек.

– Но если бы я ответил: «Я дам тебе сто рупий, чтобы знать то, что делается за этими горами, – за чертеж реки и за известия о том, что говорят люди, живущие в тамошних селениях». Что сказал бы ты?

– Как я могу сказать? Ведь я еще мальчик. Подождите, пока стану взрослым. – Потом, видя, что полковник нахмурился, он прибавил: – Но я думаю, что через несколько дней я получил бы эти сто рупий.

– Каким образом?

Ким решительно покачал головой.

– Если бы я сказал, как я рассчитываю заслужить их, другой человек подслушал бы и опередил меня. Нехорошо продавать знание даром.

– Скажи теперь.

Полковник протянул рупию. Рука Кима потянулась было за нею, но остановилась на полпути.

– Нет, сахиб, нет. Я знаю цену ответа, но не знаю, ради чего предлагается вопрос.

– Ну так возьми эти деньги в подарок, – сказал Крейтон, бросая Киму рупию. – В тебе есть отвага. Смотри, не дай ей пропасть в школе. Там много мальчиков, презирающих черных людей.

– Их матери были базарными торговками, – сказал Ким. Он хорошо знал, что ничто не сравнится с ненавистью людей смешанного происхождения к их братьям по крови.

– Правда, но ты сахиб и сын сахиба. Поэтому не позволяй, чтобы тебя научили презирать черных людей. Я знавал мальчиков, только что поступивших на службу правительству. Они притворялись, что не понимают языка и обычаев черных людей. За такое невежество у них отняли жалованье. Нет греха больше невежества. Запомни это.

В течение длинного суточного путешествия на юг полковник часто посылал за Кимом и постоянно развивал эту последнюю мысль.

«Ну, значит, мы все будем на одной веревке, – решил, наконец, Ким, – полковник, Махбуб Али и я – когда я поступлю на службу. Я думаю, он будет пользоваться мною, как пользовался Махбуб Али. Это хорошо, если только мне можно будет вернуться на Большую дорогу. Эта одежда не становится легче оттого, что дольше носишь ее».

Ламы не оказалось, когда поезд остановился у набитой народом станции в Лукнове. Ким скрыл свое разочарование. Полковник посадил его со всеми его новыми вещами в местный экипаж и отправил одного в школу св. Ксаверия.