Русский вид. Медведь

– Вадим – это кто? – резко спросил он.

– Парень ее бывший, – пояснил Коротков, – его объявили погибшим, а он в плену находился. Освободили наши доблестные войска и вернули к мамочке под крыло. Ничего, очухается, ранение у него несерьезное, скорее, "крыша" едет немножко. Ну, да это скоро пройдет, он воробей-то уже стреляный, не пацан сопливый. Справится как-нибудь.

Маша сердито хмыкнула, бросая телефонную трубку на стол.

– Я и сама могла бы рассказать!

– Простите, вырвалось как-то… Ты меня знаешь, еще тот болтун. Ну, теперь все уладилось…

Брок бесцеремонно двинулся к Маше с явным желанием схватить за плечи.

– Если бы не наш ребенок, ты бы к нему вернулась?

– Нет. Ни за что! А ребенка… ребенка может и не быть…

Теперь Брок еще больше нахмурился, во взгляде его появилось затравленное выражение.

– Как это? Почему?

Маша попыталась улыбнуться дрожащими губами.

– Меня сейчас Лиза обследовала, сказала, что у нашего маленького сердечко слабо стучит, наверно, не выдержит. Будем ждать еще неделю, если станет хуже, то…

– И что тогда?

– Мне придется уехать в город на операцию, – Маша удивлялась безразличию своему голоса, словно в ней не осталось никаких эмоций.

– И сюда ты уже не вернешься? – тихо спросил Брок, наморщив лоб.

Маша помедлила с ответом, беспомощно потирая руки.

– Я вернусь… мне больше некуда возвращаться. Мой дом там, где ты.

Коротков выбрался из-за стола и колобком подкатился к окну, которое почти закрывала массивная фигура Медведя.

– Ты же все слышал с самого начала. Я и не сомневался даже, что она выберет тебя. Этот Рязанов – та еще сволочь, я тут навел кое-какие справки… Вместо того, чтобы невесту пропавшую искать, он, видите ли, стресс снимал в кабаках да борделях. Не хотел говорить, да пусть Маша знает.

– Гадость все это! Какая гадость! Брок, пойдем домой, пожалуйста, – взмолилась она, едва удерживая рвущийся из груди вопль, но коснувшись горячей руки мужа, тотчас отпрянула назад и выбежала из кабинета. Ее душили слезы отчаяния перед тем, что может ожидать впереди.

«Как мне прожить семь дней до следующего вторника? Как есть, спать, просыпаться, говорить, молчать, осознавать себя, зная, что внутри, может быть, в это самое мгновение погибает крохотная, едва зародившаяся жизнь? Есть ли надежда? Стоит ли, вообще, надеяться, может, лучше сразу смириться с поражением и просто ждать финала? А что потом, после…

Как перешагнуть через все неудачи и жить снова, снова чего-то ждать, надеяться, улыбаться, занимать себя какими-то делами. Будет ли еще радость, способная перечеркнуть эту боль, уложить на дно памяти это отчаяние…»

Вернувшись домой, Маша попыталась занять себя хозяйственными хлопотами, затеяла уборку, начала пересаживать в садовый горшок папоротник, принесенный с лесной опушки. Брок некоторое время молча наблюдал за ней, а потом решительно усадил на диван рядом с собой.

– Давай уже поговорим! Невыносимо тебя такой потерянной видеть, я хочу взять на себя твою тяжесть, поделись, расскажи все, что думаешь, что сейчас у тебя в голове происходит. Ты ведь не одна, мы вместе, значит, это наша общая боль и мы ее честно разделим. Но я ведь мужчина и могу взять на себя больше плохого лишь бы тебе стало легче.

Она поцеловала Брока в щеку, потом обняла, доверчиво прижавшись к нему.

– Знаешь, что самое горькое? Как только я сталкиваюсь с проблемой, как только чувствую в душе или в теле сильную боль, мне хочется сбежать от себя, исчезнуть, перестать быть, чтобы вообще ничего не ощущать. Наверно, это неправильно. Это трусость…

– Да ты самая смелая девчонка на земле!

– Нет-нет, ты дослушай… Сейчас меня снова манит уснуть и не проснуться, лишь бы не переживать заново новое горе. Умом-то я понимаю, что надо бороться, надо жить дальше, но руки опускаются. Ты гораздо сильнее меня, ты через многое прошел и не сломался, мне стыдно быть такой слабой рядом с тобой. Я боюсь тебя разочаровать. Я всегда всех разочаровываю. У меня ничего не получается. Но жалости твоей я не хочу – стыдно знать, что тебя любят из жалости.

Он раздосадованно заворчал, покачивая головой.

– Ты не жалкая и не слабая. Я понимаю все, что ты чувствуешь сейчас, я это испытал. Рассказать тебе, как я смог дожить до встречи с тобой? После всего, что они со мной сделали, о чем в мерзких подробностях многократно говорили мне после? Хочешь знать, что мне помогло?

– Хочу…

– А все просто, Маша. Я убедил себя, что уже мертв. В это и правда было легко поверить. Просто однажды, очень давно, я почти умер.

Брок жадно втянул ноздрями дух вечернего бора и глухо продолжил:

– Мы бежали по горевшему полю и сверху нас поливали бомбами. Я потерял из виду Витька, моего друга, мы жили с ним по соседству, дружили с детства, нас и призвали-то в один день. И бежали мы тогда рядом. А потом небо и земля поменялись местами, все перевернулось, и я не мог дышать… Когда очнулся, пополз, свалился в воронку и там увидел Витька. У него не было ног. Вообще, ниже пояса ничего не было…

Он смотрел на меня и шевелил руками, загребая комковатую глину. Я и сейчас вижу, как шевелятся его губы, будто он хочет что-то сказать и это невероятно важно, я наклоняюсь ближе, и его кровь заливает мне сапоги… А вокруг свистит тишина. Я больше ничего не слышу, только, как свистит тишина. Это длится долго, бесконечно долго. И я больше не могу двигаться, только смотрю вокруг, и вдруг вижу людей, одетых в черное, они сгрудились на насыпи и смотрят на нас, дергая стволами автоматов из стороны в сторону. А за их спинами языки пламени и смрадный дым…

И тогда, я понял, что умер в этой воронке, рядом с Витьком! Я никогда не верил в Бога и в то, что у нас есть душа, но в тот миг мне показалось, что жизнь вылетела из меня и болталась рядом, словно воздушный шарик на тонкой ниточке. Потом меня вытащили из ямы, повели дальше, что-то делали со мной, а моя жизнь – душа летела следом, не умея отцепиться. И я не знал, как помочь ей, как ее отпустить.

И так продолжалось все то время, что я был у них. Иногда видел себя словно со стороны, мне ставили уколы, опускали в ледяную воду, обертывали голову резиновым жгутом. Я даже почти не ощущал боли, ведь мертвым не может быть больно! И так продолжалось до тех пор, пока ты не позвала меня, пока я не прикоснулся к тебе и снова не стал живым. Только тогда что-то невесомое и незримое вернулось в меня, может, та самая человеческая душа? Что я был без нее, Маша? Что бы я был без тебя?

Она слушала Брока, затаив дыхание, собственные беды казались пустяками по сравнению с тем ужасом, что пережил человек на войне. А он продолжал говорить:

– Ты легко все это умеешь объяснить, ты так хорошо говоришь о Боге. Я хочу верить тебе, Маша, я хочу верить в твоего Бога… В того Бога, который – любовь! И пусть мы, маленькие люди, не можем понять всех его поступков или его бездействия. Главное, это знать, что он любит нас, что мы для него важны, какими бы ни были.

И не как рабы, а как его дети – даже самые жалкие и никудышные, но мы его дети и он любит всех нас! Пусть не всегда может спасти и помочь. Помогать себе мы должны сами. Верить в Бога и сами строить свою жизнь. И даже помочь ему, если будет нужно…

Маше показалось, что клешни страха медленно отпускают ее измученный разум, и подняла мокрое от слез лицо к Броку.

– Я вспомнила… когда мне становилось плохо – раньше, когда впереди вставали трудности, я всегда говорила, что это ерунда по сравнению с тем, что вынесли люди на войне. Как можем мы, живя в мирное время, ныть и жаловаться, что не хватает чего-то? Ведь самое главное, что нужно людям – это мир и свобода. Послушай… мы с тобой живы, у нас целы руки и ноги, есть на плечах голова. Над нами не воют снаряды, нам не надо прятаться в норы и дрожать от страха за своих родных. У меня есть ты и я есть у тебя – вот, что самое главное! Мы вместе, у нас есть «завтра»… Значит, еще можно барахтаться потихоньку.

Она рассмеялась, одной рукой вытирая слезы, а другой снова обнимая Брока. И он крепко прижал ее к себе, быстро-быстро целуя щеку, висок, краешек губ.

– Я думал, что не умею плакать. Мужчинам плакать не положено, но, когда ты так говоришь, мне кажется, что ты сильнее и храбрее меня, и только ты можешь уберечь от всех невзгод. Такая маленькая и нежная – одна способна меня спасти. Моя жизнь в твоих руках – не забывай никогда.

– В моем сердце…

Маша провела кончиками пальцев по колючей щеке Брока, слушая его тихое признание:

– Видишь, я плачу сейчас, как ребенок. С тобой я снова ребенок – снова могу расти и начинать все с начала. Только будь рядом и поддержи меня. Помоги научиться жить заново.

– Главное – мы вместе, – повторяла Маша, словно заклинание. – Главное, на нашей земле – мир. И я еще обязательно рожу тебе «медвежонка», каким бы он не был, я буду любить его, потому что он будет частью тебя.

– Будем любить его вместе, – уверенно подтвердил Брок.

* * *