Да помолчи уже, наконец. О чем мы говорим, когда говорим о любви

Вы очень любезны, говорит. Хлеб у вас великолепный, говорит.

Спасибо, отвечаю.

Ну, он очень хорош, говорит, и мы не шутим. Нечасто удается нам такое удовольствие от хлеба получить, говорит.

А вы откуда? Спрашиваю. По-моему, я вас тут раньше не видела.

Такого не забудешь, вставляет Рита, хмыкнув.

Из Денвера, отвечает.

Я больше насчет этого ничего не говорю, хотя мне и любопытно.

Суп ваш будет готов через несколько минут, сэр, говорю, а сама иду последние штрихи добавить с этой моей компанией деловых, очень придирчивых.

Подаю ему суп, а вижу – хлеб опять исчез. Он последний кусок в рот кладет.

Поверьте, говорит, мы не всегда так едим, говорит. И пыхтит. Вы уж нас извините, говорит.

Вообще не берите в голову, пожалуйста, говорю. Любо-дорого, когда человек ест и ему нравится, говорю.

Не знаю, говорит. Наверное, так с вашей точки зрения. И пыхтит. Поправляет салфетку. А потом берется за ложку.

Боже, ну и жирный! говорит Леандер.

Что ж ему с этим поделать-то, говорю, поэтому закрой рот.

Ставлю ему еще корзинку с хлебом и побольше масла. Как вам суп? спрашиваю.

Спасибо. Хороший, говорит. Очень хороший. Вытирает губы и промокает подбородок. Как считаете, здесь тепло или мне одному так кажется? – спрашивает.

Нет, тут тепло, отвечаю.

Может, мы тогда пиджак снимем, говорит.

Не стесняйтесь, говорю. Человеку должно быть удобно, говорю.

Так и есть, говорит, это очень, очень точно, говорит.

Но потом я вижу, что он все еще в пиджаке.

Мои большие компании уже ушли, пожилая пара тоже. В заведении пустеет. К тому времени, как я подаю толстяку каре и печеную картошку, а с ними еще хлеба и масла, он остается один.

На картошку ему наваливаю побольше сметаны. Сметану посыпаю беконом и резанцем. Приношу еще хлеба и масла.

Все в порядке? спрашиваю.

Прекрасно, отвечает – и пыхтит. Отлично, благодарю вас, говорит – и опять пыхтит.

Приятного вам ужина, говорю. Поднимаю крышку с его сахарницы и заглядываю в нее. Он кивает и не сводит с меня глаз, пока не ухожу.

Теперь-то я знаю, что мне чего-то надо было. Только не знаю чего.

Как там старый мешок кишок поживает? Ты с ним все ноги себе стопчешь, говорит Хэрриет. Сама знаешь, какая она, Хэрриет-то.

На десерт, говорю я толстяку, есть «Зеленый Фонарь Особый», это такой пудинг с подливой, или чизкейк, или ванильное мороженое, или ананасный шербет.

Мы же вас не задерживаем, а? спрашивает он, пыхтя и с озабоченным видом.

Нисколечко, отвечаю. Конечно ж нет, говорю. Не спешите, говорю. Пока выбираете, я вам еще кофе принесу.

Будем с вами честны, говорит он. И на стуле елозит. Нам бы хотелось «Особого», но еще мы бы, может, взяли и вазочку ванильного мороженого. С капелькой шоколадного сиропа, если угодно. Мы же вам сказали, что проголодались, говорит.

Я иду на кухню разобраться с десертом сама, а Руди говорит: Хэрриет сказала, у тебя там толстяк из цирка. Это правда?

А Руди уже снял и фартук, и колпак, если ты меня понимаешь.

Руди, он жирный, говорю, но дело тут не только в этом.

А Руди только смеется.

Как по мне, так она в жир втюрилась, говорит.

Берегись, Руди, говорит Джоэнн, которая только-только в кухню входит.

Я уже ревную, говорит ей Руди.

Ставлю я «Особый» перед толстяком и большую креманку ванильного мороженого с шоколадным сиропом отдельно.

Спасибо, говорит он.

Всегда пожалуйста, говорю, – и меня охватывает чувством.

Верьте слову, говорит он, мы не всегда вот так едим.

А у меня – я все ем и ем, и никак не набираю, говорю. Мне бы хотелось набрать, говорю.

Нет, говорит он. Будь у нас выбор, нет. Но выбора нету.

После чего берет ложку и ест.

Что еще? спрашивает Рита, прикуривая из моих сигарет и подтаскивая стул поближе к столу. Теперь эта история становится интереснее, говорит.

На этом все. Больше ничего. Он доедает десерты, а потом уходит, и потом идем домой мы с Руди.

Ну и жирняга, говорит Руди и потягивается – он всегда так делает, если устал. А затем просто смеется и снова переводит взгляд на телевизор.

Я ставлю кипятиться воду на чай и принимаю душ. Прижимаю руку к себе посередке и спрашиваю себя, что бы случилось, будь у меня дети и один из них стал бы так выглядеть, таким жирным был бы.