Эксклюзивное право на любовь

Эксклюзивное право на любовь
Рената Окиньская

В жизни этого мужчины есть две самые любимые и любящие женщины – мама и жена. Они обе обожают его. Они обе хотят сделать его счастливым. И они ненавидят друг друга. Их война просто ужасна, их действия переходят все разумные границы… И ни одна из них не готова сдаться. Пожилая женщина, у которой в жизни не осталось никого, кроме сына, готова в прямом смысле перегрызть глотку своей молодой сопернице. Молодая девушка, нежданно-негаданно нашедшая свое счастье, готова за него биться до последнего. Она никому не позволит отнять у нее эту любовь! Мужчина, которого они бесконечно делят, и который не готов оставить ни одну из них, каждый день утопает в неиссякающем потоке чувства вины. А на обратной стороне этой медали – влюбленная девушка, которая, казалось бы, не имеет к этим героям никакого отношения… Но от чего-то именно с ней начинают происходить загадочные и пугающие вещи…

Рената Окиньская

Эксклюзивное право на любовь

ПРОЛОГ

Старая история…

Дождь. Ливень. Холодные струи хлещут беспощадно, вода рушится с неба. От нее не укрыться, она проникает под любую одежду, ощущение такое, что она со всех сторон.

Но зачем прятаться от нее, когда так хорошо? Когда такое счастье захлестывает при виде этой картины?

Скрючившееся тело под ногами… Рот, застывший в крике, который так и не смог сорваться с губ. Глаза, распахнутые, дикие, в которых смешалось отчаяние, страх и злоба… Злоба, которой было так много! Темные раны, которые вода уже омыла и очистила, и, как финальный аккорд – вилы, убившие предсмертный крик, да так и оставленные.

Благословенный ливень! Он размывает, растворяет едкую ядовитую кровь, смешивает с грязью, превращает в обычную воду. Он превращает все вокруг в сплошное месиво, в котором уже не разобрать ни единого следа. Давайте, следователи, проверяйте обувь! Конечно, она будет в грязи. Как и у всех вокруг. В деревне не бывает чистой рабочей обуви. А сверять подошвы будет просто не с чем. Как и собакам, если вдруг их придет в голову кому-то привести на место преступления, работать будет не с чем…

Мокрые перчатки горят плохо. Перчатки, которыми так удобно было половчее ухватить вилы. Собственноручно, любовно наточенные вилы, ждавшие своего часа. О, у вас необычная судьба! Вам суждено было уничтожить гадину!

Мокрые перчатки горят плохо. Но в печи такой жар, что от них не остается даже пепла. Еще бы, ведь на улице холод, дождь, и дом нужно как следует протопить. И одежда, хоть и промокшая насквозь, тоже сгорает. Куча старого тряпья, которое не жалко было использовать для черной работы. А вот сжигать жалко. Ведь эта одежда стала свидетелем такого прекрасного, такого важного события! Но нет, все в топку. Ничто не выдаст героя.

Хорошая печь. Всю вонь от сгорающего тряпья вытягивает вместе с дымом прочь, и в тихую комнату не просачивается ни тени запаха.

А снаружи ливень все буйствует, все низвергается с небес. Он как будто заодно. Он очищает землю. Он – символ свободы и новой жизни!

Свободы от мерзкого глумливого характера жестокой женщины. Свободы от тайных склок, разборок, лжи и ненависти. Свободы от боли, самой настоящей физической боли, причиненной намеренно и жестоко. Свободы от страха. От страха потерять любимого человека из-за того, что кто-то решил, что имеет эксклюзивное право на любовь…

***

Ниточка распахнула дверь и быстро забежала в дом, прячась от дождя. Скинула плащ и резиновые сапожки, отряхнула подол платья, которое надела к его приходу. Подхватила ведро с ранними яблоками, которое принесла с собой и прошла в комнату. Вскрикнула от неожиданности, а следующую минуту с радостным визгом повисла на шее у мужа. Она не ждала его так рано. Надо же, она не заметила, как он вошел! И как это они только разминулись?

– Красавица ты моя! – он подхватил ее на руки, закружил по комнате. Потом поставил на пол и чуть отодвинул от себя, любуясь. Сегодня она надела платье, и это было так здорово! Она так давно уже не надевала платьев…

– Нравится? – сверкая глазами, спросила она. Отстранилась от него еще подальше, покружилась, красуясь.

– Очень! – он обнял ее. Прижал к себе сильно-сильно. Поцеловал. Полюбовался на нее, притихшую, ласковую под его губами, снова потянулся к ней…

Какой-то шорох, или тень шороха раздался за дверью, и он в испуге отпрянул, виновато втягивая в голову в плечи. Но все было тихо, никто не собирался заходить.

Он снова повернулся к ней. Но блеск в ее глазах уже погас, улыбка завяла… Она тоже испугалась, и ему было стыдно и неловко за этот ее испуг. Он и себя считал в этом виноватым.

Волшебство момента пропало. Тоненькая завеса разделила их, и ощущение беззаботного счастья испарилось. Но все же они улыбались друг другу, и держались за руки, хоть и готовы были разнять их в любой момент.

– А где мать? – задал он неизбежный вопрос.

Она пожала плечами.

– Она пошла на компост, – на ее лице возникла смесь удивления и легкой неприязни, – решила ведро вылить прямо сейчас. И не поленилась же в такую погоду…

– Понятно, – ответил он. Хотел спросить что-то еще, но промолчал.

– Есть хочешь? Давай накроем на стол? – предложила жена. И он охотно стал ей помогать, но когда все уже было готово, и на столе стояли три прибора, оба они не решались садиться. Это было чревато. Его мама не простила бы такого – сели за стол без нее!

– Пойду все-таки позову ее, – решил он.

– Пошли уж вместе, – вздохнула она и принялась натягивать резиновые сапоги.

Ливень и не думал стихать. На улице из-за дождя было темновато, вот почему они почти дошли до самой двери сарая, почти что наступили на скрюченное тело… Безжалостно истыканное вилами тело женщины, которую собирались позвать к ужину.

Оба застыли как вкопанные. Неосознанно схватились за руки. Потом он сделал еще один робкий маленький шаг.

Застывшее в судороге тело, и вилы, глубоко пронзившие горло – такая страшная картина!

– Мама?!

– Виктория Павловна?!

Их голоса прозвучали в унисон…

Да, ливень был тогда что надо. Жестокая улыбка изнутри раскрыла губы. Какое же это все-таки счастье – дождь! Но… Хватит вспоминать то, что было много лет назад! Пора позаботиться о сегодняшнем дне. Дне, в котором снова не все гладко.

Наши дни.

– Девчонки! – Кристина впорхнула в кабинет. – У меня для вас классная новость!

Она изящно упала в свое кресло, и принялась рассматривать носки замшевых туфелек, одновременно отталкиваясь ногами и крутясь из стороны в сторону. Ее просто распирало от хорошего настроения и от желания поделиться своей новостью.

– Да, конечно! – энергично говорила в трубку Анька, и даже кивала головой так, что ее озорная косая челка постоянно падала на один глаз. Анька в азарте заправляла ее за ухо, и даже не замечала этого. – Завтра к девяти утра первый миксер будет у вас. А всего три машины. Вы уж только проследите, пожалуйста, чтобы их как следует работой загрузили. А то в прошлый раз, да и в позапрошлый тоже, ребята по полдня простаивали. Если так и дальше пойдет, мне начальник запретит вам столько техники давать!.. Да… да, вот и я об этом же. Ну, так может, завтра двумя машинами обойдетесь? А, ну ладно, хорошо, договорились, пусть завтрашний день будет показательным… Вот и замечательно, Аркадий Федорович! Тогда в понедельник созвонимся. Хороших вам выходных!

Наблюдать, как Анька общается с заказчиками – сплошное удовольствие. Она вся прямо с головой уходит в разговор, и кажется, что нет для нее дела важнее, чем дело ее заказчика. Это их и подкупает. Особенно мужчин, поскольку в дополнение к манере общения и природному обаянию, Аня имеет шикарные стройные ноги, выразительные голубые глаза и ямочки на щеках, которые очень ей идут и гармонируют со стильной короткой прической на светлых волосах. Анька – далеко не красавица, но, что называется, девушка с харизмой…

Но Кристине сейчас было не до Аниных талантов и красот. Ей просто необходимо было срочно поделиться с нами чем-то важным, и, видимо личным. Едва дождавшись, пока та повесила трубку, она проворчала:

– И зачем так много разговаривать? Можно подумать, ты боишься, что он от тебя сбежит. Давно известно, что он у тебя чуть ли не с руки есть готов. А ты все заливаешься и заливаешься соловьем! А у меня тут новость для вас!

– Кристина! – захохотала Аня. – Ты уже тысячу слов сказала! Давай уже свою новость.

– Девушки! – раздался недовольный возглас из дальнего угла кабинета. – Сколько можно орать? Я вас слышу лучше, чем собеседника!

Марина Викторовна прикрывала рукой телефонную трубку и всем своим видом демонстрировала праведное возмущение. Ей что-то около пятидесяти, и, увы. Она не из тех женщин, про которых можно сказать, что они хорошо сохранились. Вообще, уход за собой – не ее конек, наша сотрудница не признает ни красивых нарядов, ни украшений, ни, тем более, косметики. Подозреваю, что если она и пользуется иногда каким-нибудь кремом, то он у нее на все случаи жизни, и для лица и для попы… Внешне она больше всего напоминает высохшую морковь, а ее главной отличительной чертой является жгучая нелюбовь ко всему женскому роду. И чем моложе и интереснее представительницы этого самого рода, тем яростнее проявляется эта нелюбовь. Нас троих она просто на дух не переваривает.

– Мы приносим вам свои глубочайшие извинения! – очень громко, чтобы слышно было на том конце провода, и с изрядной долей ехидства, произнесла Анька. Кристина, хихикая, ткнула ее локтем в бок, и предложила:

– Пойдемте, покурим.

На самом деле ей явно что-то хотелось с нами обсудить без посторонних ушей потому, что из нас троих курила только Аня.