Он ушел, по-глупому оборвав свою не слишком хорошую жизнь, прихватив за компанию случайную женщину, которая, по злому стечению обстоятельств, решила перейти дорогу в тот самый час…
Услышав страшную новость, молодая жена слегла с нервным срывом, от которого так и не оправилась. В попытках утопить свое горе в алкоголе, она случайно утопила там и жизнь, натолкнувшись на подделку, которую ей продали ночью из-под полы в обход закона.
И Денисыч устроился на работу, чтобы хоть как-то не дать погибнуть с голоду своей несчастливой семье. Его уважали и ему сочувствовали. Обычно ему старались давать бумажную работу, которой на складе тоже немало. Тем более, что подорванное невзгодами здоровье пожилого мужчины в принципе внушало опасение, а вот ясность ума у него была редкостная. Ради работы в пенсионном возрасте компьютер освоил человек, да еще как освоил! В холодильник, где температура зимой и летом минус восемнадцать, его старались не отправлять, только в случае крайней необходимости. Поэтому такой, можно сказать, жестокий поступок Вити вызвал у нас просто бурю эмоций.
Дима переждал, пока мы с Ингрид выскажемся по этому поводу.
– Я и сам не понял, почему он так. Тем более что считать он сам должен был, его смена, и вообще… У нас же по правилам завсклада всегда ревизию сами считают. Звонил я этому гаденышу уже несколько раз – трубку не берет. Вообще, на работе уже фиг знает сколько не появляется. Может и болеет, конечно, но хоть отзвониться-то мог! Совсем оборзел! Ничего, я из него это вытрясу. И по башке ему за такое настучу, – Дима сжал могучий красный кулак. – Денисыча спрашивал, почему так вышло – не колется. Говорит, больше некому было. Только твердит, прости Дмитрий Иванович, да прости. Я от него чуть не заплакал сам. А Генерал был злой как черт. Совещание это ни к селу, ни к городу. Узнают о пересчете – скандал будет. У меня аж сердце не на месте.
Мы его поняли. Учредителей у нас имелось аж четыре штуки. Мадам, которая большую часть времени проводила за границей и участия в руководстве фирмой практически не принимала. Двое бизнесменов, имевших доли и в нашей фирме, и в нескольких других организациях, сфера деятельности которых вращалась вокруг поставок продуктов питания. И, наконец, четвертый учредитель.
Как раз его доля была самой большой, что-то около сорока процентов. Наша оптовая база была его единственным бизнесом, хотя (по моему глубоко личному мнению) такой человек, как он, сам заработать денег не мог. По крайней мере, мне не приходило в голову, как это вообще возможно.
Насколько я смогла разобраться, те двое очень старались свести участие этого третьего в делах фирмы к минимуму, ограниченному финансированием. Но это удавалось им плохо. Дело все в том, что тип этот отличался совершенно необузданным взрывным темпераментом и отсутствием какого бы то ни было воспитания. Как при таких данных он умудрился сколотить капитал, для меня оставалось непостижимой тайной.
Так вот он, со своей вспыльчивостью, был скор на расправу. Если он, не дай Боже, будет не в духе и начнет разбираться во всей истории, Денисыча, как пить дать, уволит. А может и Виктора заодно. Что в принципе не так уж и печально – Витю у нас никто не любил. Но и не так уж реально – именно этому взбалмошному учредителю Витя приходился, хоть и дальним, но родственником. Собственно, поэтому он и позволял себе много чего такого, за что остальным, мягко говоря, не поздоровилось бы. А уж если дело доходило до поиска виноватых, то ими, конечно же, всегда оказывались другие.
Мы еще попереживали на эту тему, пожелали Диме ни пуха, ни пера и попросили держать нас в курсе. Мрачный и злой Дима удалился в сторону своего склада.
А через час и в самом деле вспыхнул потрясающий скандал. Бушевал тот самый учредитель, которого Денисыч, а за ним и другие сотрудники, за глаза называли «Поротя», по ассоциации с одним старым советским мультфильмом.
Для всех лиц, которых скандал не касался лично, начальственный гнев представлял собой довольно забавное зрелище. Поротя не мог усидеть на месте от таких новостей. Он выскочил из конференц-зала и носился по всей административной части. Кричал что-то насчет того, что здесь творится произвол, что он этого не потерпит, что научит нас работать. Самое плохое, что он всегда добавлял, что «Виновные будут наказаны», и иногда, довольно часто, и в самом деле штрафовал немилосердно, а то и вовсе увольнял. Причем, как говорится, «без суда и следствия». Если человек попадал ему под горячую руку, шансов у него было мало. Достучаться до разума «Пороти» в момент кризиса возможности не было, а когда кризис миновал, то ответ был один – «решение уже принято». Ибо признавать свои ошибки по его глубокому разумению означало бы – подорвать свой начальственный авторитет.
Был у нас даже как-то случай, когда двое сотрудников что-то не поделили, и один на другого «настучал». Уволен тот другой был буквально сразу. Но, когда остальные сотрудники узнали о таком гадком поступке, на «стукача» началась настоящая травля. У него постоянно терялись документы, ему забывали говорить о важных и срочных звонках, у него начал «глючить» компьютер, а у программистов как раз не было времени, чтобы им заняться. И уж конечно с ним перестали общаться. Беседы смолкали, когда он входил в комнату, зато в спину частенько летели едкие словечки. Он не выдержал и двух недель. Пошел к Пороте, попытался объяснить, что к чему, но был просто уволен следом. О том, чтобы вернуть первого, которого уволили несправедливо – даже мысли не возникло.
В общем, нрав у нашего соучредителя был тот еще…
У остальных двоих характеры были намного спокойнее. Но они взирали на все выверты их партнера философски, кому как не им было знать о его темпераменте. Если уж не получалось отстранить его от очередного собрания, то ему позволялось практически все. А потом, задним числом, устранялись последствия. В общем, все были довольны тем, что они посещают наш филиал не чаще трех-четырех раз в год.
Я во время бури была спокойна. Меня скандал касался с чисто технической точки зрения – ведь это мне предстояло приготовить новую таблицу для подсчета товара, сделать отчет по остаткам и т.п. Я даже начала все это делать потихоньку, ведь и так ясно, что пересчет будет, чего себя задерживать?
А вот Диму мне было откровенно жаль. Досталось ему по первое число. Его вызвали на совещание руководства и устроили первостатейную выволочку. Он грудью защищал Денисыча, и (уникальный случай!), того не уволили. Но Диме это стоило выговора и нешуточного штрафа. То, что он то, в общем-то, и ни при чем – особой роли не играло. Попал под раздачу, что называется. Не уволили его только потому, что тогда возникла бы напряженка с кадрами. Завсклада он был хороший, и четырех своих замов – Виктора, Игоря, Сергея и Пашу, обычно держал в строгости. Работали они посменно, а Дима – в пятидневку. Виктор на связь не выходил упорно, и, если уволить сразу Диму, то останется только трое вместо пятерых. Виктора же Поротя увольнять не пожелал, на что мы все в тайне надеялись, ограничился заочным выговором. И штрафом.
В общем, Дима вышел из конференц-зала, где традиционно происходили подобные мероприятия, красный, как рак, с глубокими тенями под глазами, но несломленный и с победным блеском во взоре.
Он тут же ушел на эстакаду, курить. Я пошла за ним, узнать, что к чему, со мной потянулась Ингрид, еще несколько человек из нашего отдела. Еще парочка присоединилась по дороге. К тому моменту, когда Дима поднес огонек к зажигалке, его обступило плотное кольцо сочувствующих и любопытных.
Дима обвел взглядом вопрошающие лица, изобразил картинную паузу, во время которой пару раз с чувством затянулся, отрешенно глядя вдаль, и, наконец, изрек:
– Ну, более-менее обошлось!
Тут же посыпались вопросы, как все прошло, и что было, Дима охотно отвечал. Сказал, что Денисыча он отстоял, про штраф промолчал. Но я и сама догадалась.
– Много с тебя снимут-то? – спросила тихонько.
– Пятьдесят процентов, – безразлично ответил он.
– Ничего себе!
Дима пожал плечами и наклонился поближе ко мне. Сказал, едва шевеля губами, чтобы кроме меня никто не понял:
– Ты думаешь, я их на пересортице не отобью, что ли? – и хитро-хитро подмигнул.
– Что он сказал? – Ингрид подалась к нам, чтобы лучше расслышать.
– Да ничего, – отмахнулась я, – выразил наше общее мнение по данному вопросу.
– А-а-а, – протянула она и подозрительно посмотрела на нас, но спрашивать больше не стала.
– Кстати, Снеж, – снова обратился ко мне Дима, – нужно будет подготовить док…
– Дим, все уже почти готово, – ответила я, не дав ему договорить, – не первый год здесь работаю! Может, подзадержусь и доделаю сегодня.
– Не может, а точно, – грустно вздохнул Дима. – Считаемся сегодня в ночь!
– Ничего себе! – подал голос один из работников «холодильника».
– Ну, вот так… – протянул Дима, разводя руками. Обернулся, и увидел у себя за спиной Денисыча. Вид у того был такой несчастный, что у меня просто сердце сжалось.
– Ничего, Денисыч! – Дима положил руку ему на плечо. – Все будет нормально! Прорвемся! – И они направились в сторону своего склада, продолжая о чем-то беседовать.
На следующее утро наша фирма представляла из себя еще больший хаос, чем обычно. Спонтанную инвентаризацию начали поздно и за ночь закончить не успели, а с утра начались отгрузки. При этом товар из «холодильника» тоже отпускали, поэтому в результаты подсчета все время добавлялись изменения. Дима ходил всклокоченный и злой, поехать домой в эту ночь ему так и не удалось, ограничился тем, что покемарил пару часов на составленных стульях. В прошлой инвентаризации он участия не принимал – в силу семейных обстоятельств, и итогом такого подсчета явилось во-первых – халатное пренебрежение Виктором своими обязанностями, а во-вторых – полная белиберда в результатах. Поэтому при повторном пересчете Дима проверял в прямом смысле слова каждую запятую. Это существенно увеличивало потраченное время, а после начала отгрузки еще и многим осложнило жизнь, но Дима был неумолим.
Я относилась к этому философски. Что зря тратить нервы, если все равно ничего не удастся изменить? Тем более что мой собственный отдел доставлял мне не меньше забот. Должность, на которой я работала, (специалист по учету товара) по названию совершенно не отличалась от должностей остальных сотрудников нашего отдела.
Всего нас было восемь человек. Вика, Маша и Оксана занимались выпиской, Асель – постановкой товара на приход. Миша, длинный нескладный молоденький паренек, вечно пребывавший в своем мире, и Тонька, маленькая пампушка-егоза обрабатывали электронные заявки. Я же умела делать все перечисленное, а кроме того, занималась ревизиями, отчетами и прочими более сложными вещами. Ингрид была дана мне в помощь, и по факту являлась моей напарницей, хотя прав и обязанностей у нее все же было поменьше.
На деле же так исторически сложилось, что именно человека, сидевшего за моим столом, начальство считало как бы ответственным представителем всего отдела. То есть с недавних пор – меня. Буквально несколько месяцев назад Ульяна, работавшая там до меня, ушла в декрет и мне сообщили, что отныне я буду ее преемницей. Бывшая Ульянина помощница оставаться со мной не захотела, поэтому на нашей фирме появилась Ингрид. Назначили меня совсем недавно, а проработала я тут до этого достаточно долго, поэтому кое-то все еще страдал и мучился от зависти и терзался вопросом «А почему ее назначили начальником, а не меня?».
К одиннадцати часам утра на холодильном складе остались необсчитанными только пятый и шестой сектора, те самые из-за которых и разгорелся весь сыр-бор. Чувствуя, что крыша уже едет, а день еще только начался, я смылась с рабочего места, налила себе кофе и вышла подышать на эстакаду.
Через несколько минут ко мне присоединилась мрачная Ингрид.
–
Что такая невеселая? – поинтересовалась я.
–
Да девчонки переругались в отделе. Кому-то надо сходить в холодильник, отнести свежие документы. А они все решить не могут, кому же идти. Пальцами друг в друга тычут и кричат: «Сегодня не моя очередь»! Как будто их на край света посылают!
Вслед за ее словами открылась дверь, оттуда нервным шагом вылетела Маша Коробицина и быстро направилась к холодильному складу.
– Ну вот, нашли козла отпущения, – едко прокомментировала Ингрид. – Гм… Точнее, козу…
–
Не понимаю, почему они так не любят туда ходить? – пожала плечами я. – На другие склады их просто посылать опасно, застрянут на тысячу лет, а как речь о холодильнике заходит, так все под стол прячутся…