Лето на Парк-авеню

Подошел официант, принять наш заказ, но Эрик отослал его. Я еще не заглядывала в меню, а когда заглянула, на меня нашла оторопь; там было карпаччо из говяжьей вырезки с винегретом, уйма видов икры, перепел, дикий кабан, омар, варенный в масле.

– Вам нравится семга? – спросил Эрик, почуяв мою растерянность.

– Да, нравится.

– Ну, отлично, – он закрыл свое меню и кивнул официанту. – Мы возьмем две кулебяки с семгой.

Эрик ненадолго отлучился, и я смотрела, как он идет по залу, то и дело с кем-нибудь здороваясь и прикладываясь к щекам женщин. Я ощутила укол – не то чтобы ревности – соперничества. Разумеется, не за внимание Эрика. Дело было исключительно в моей самооценке. Я сознавала свою привлекательность. Мне говорили, что я похожа на маму, и я отмечала наше сходство, разглядывая ее старые фотографии. У меня были ее синие глаза и темные волосы, такой же подбородок сердечком, высокие скулы и хорошая, чистая кожа. Но даже с мамиными генами я была далеко не столь изысканна и ухожена, как женщины в этом зале. Я спрашивала себя: что я здесь делаю – да к тому же пятничным вечером – с Эриком Мастерсоном.

Последний раз меня приглашал на ужин Майкл. Это был мой двадцатый день рождения, и он повел меня в итальянскую закусочную. Мы стояли в очереди с тарелками в руках перед металлическими емкостями со спагетти и тефтелями, курицей в золотистой подливе и баклажанами пармиджано. Пока я под пение официантов задувала свечку на торте-мороженом и загадывала желание, я и понятия не имела, что это был последний раз, когда мы с Майклом сидели за одним столом. Месяц спустя он набрался храбрости сказать, что не хочет на мне жениться.

Нам принесли кулебяки с семгой – это оказался слоеный пирог на горячем блюде – и мы стали молча есть. Каждый раз, как Эрик отправлял кусок в рот, я слышала, как его зубы задевают вилку. Весьма нетипично для представителя высшего общества. Это чуть заземлило его в моих глазах, и мне стало как-то легче.

Семга была восхитительна, и я еще не доела, когда Эрик отодвинул свое блюдо и подался в мою сторону. Он поставил локти на стол, переплел пальцы с безупречным маникюром и сказал:

– Могу я быть с вами предельно откровенным?

– Звучит жутковато. Уж не хотите ли вы сказать, что вам не нравится, как уложены мои волосы?

– Вообще-то, нет, – он взглянул на меня со значением. – Ваши волосы мне нравятся. Даже очень.

– Ну, тогда давайте, – сказала я, ухмыльнувшись, – сразите меня своей предельной откровенностью.

Он придвинулся еще ближе, чуть не касаясь локтем моей руки.

– Что ж, я уверен, вы все это уже слышали, – сказал он, – но в незапамятные времена «Космополитен» был одним из самых уважаемых журналов. Это был любимый проект Уильяма Рэндольфа Хёрста. Если хотите, его детище. Пока кому-то не пришла в голову блестящая идея – превратить его в журнал для пригородных домохозяек. Так началось его падение. И с тех пор он падает все ниже. И, если «Космополитен» должен умереть, не следует ли проводить его в последний путь с достоинством?

– О чем вы говорите? – я отпила мартини. – Вы даете журналу новый старт, обновляете его. За этим вы и наняли миссис Браун, – пока я говорила это, брови Эрика все дальше лезли на лоб. – Разве не так?

– Слушайте, не секрет, что «Космополитен» на последнем издыхании. Все это понимают. Тираж упал ниже восьмисот тысяч, и мистер Берлин с советом директоров был готов совсем закрыть его. Наверно, мне не следует говорить вам этого, но, – он метнул взгляд по сторонам, намекая на конфиденциальность, – мы намеренно почти не стараемся увеличить число подписчиков. Мы почти не давали рекламы. Даже урезали персонал. «Космополитен» работает в аварийном режиме.

– Так, значит, вы хотели, чтобы журнал закрылся?

Он улыбнулся, словно радуясь, что я решила загадку.

– Таков был план.

– Но почему?

– Очень практичное деловое решение. Журнал перестал приносить доход и стал тянуть средства из всей «Корпорации Хёрста», так что совет директоров принял решение отказаться от него; но, как я уже сказал, – он поднял палец, – мы хотели проводить его в последний путь достойно.

– Тогда зачем вы наняли миссис Браун?

– Давайте скажем так: ее муж делает чертову уйму продаж корпорации. Это он нанял ее. Дэвид Браун – чародей. Этот человек мог бы продать лед эскимосам, – он ненадолго умолк, поигрывая запонкой. – Вы очевидно умная девушка. Если правильно разыграете свои карты, я уверен, у Хёрста для вас найдется место получше.

При этих словах я осушила бокал. Ситуация принимала серьезный оборот. Несмотря на игривые взгляды и шутливый тон Эрика, это был не романтический ужин. Я почувствовала легкое разочарование, сродни тому, что чувствует ребенок, когда его породистая морская свинка оказываются обычным хомяком. Но, даже если отставить в сторону мои романтические ожидания, я была заинтригована местом получше.

– Вы говорите, что хотите меня перевести в другой отдел? В другой журнал Хёрста?

Он придвинулся ближе и сказал совсем тихо.

– Буду с вами предельно откровенным.

– Ой, еще более откровенным? Не уверена, что готова к такому.

– Элис, – сказал он, игнорируя мое кокетство, – все понимают, что Хелен – миссис Браун – эта работа не по плечу. Компания сильно рискует, привлекая ее, и, говоря начистоту, мы не думаем, что она справится.

У меня голова шла кругом от водки и замешательства.

– Зачем вы говорите мне это?

– Потому что мне нужна ваша помощь. Мне нужно, чтобы вы стали моими глазами и ушами.

– Как это понимать?

– Я бы хотел, чтобы вы кое-что отмечали для меня. Рассказывали мне, с какими писателями она общается, какими фотографами и иллюстраторами интересуется. Я хотел бы знать, с кем она обедает, кто ей звонит. Такого рода вещи.

– Вы просите меня шпионить за ней?

– Нет-нет-нет, ничего подобного. Ни в коем случае, – он отодвинулся и поправил галстук. – Я просто хочу убедиться, что журнал не уподобится в итоге ее книжке.

Теперь он говорил, как те девушки в офисе. Не приходилось сомневаться, что корпорация хотела подмять под себя Хелен Гёрли Браун, но я не собиралась участвовать в этом. Возможно, я была не согласна с отдельными ее идеями, но если я и раньше симпатизировала ей, теперь мне захотелось, чтобы она задала им жару, побила их в их же игре.

– Вы окажете мне и совету директоров большую услугу, – сказал он. – И услуга такого рода не останется незамеченной. Или неоплаченной.

– Простите, вы обратились не к той девушке для такой работы.

– Правда?

Он взглянул на меня тем особенным взглядом, и я подумала, что мало, какая девушка способна устоять перед его обволакивавшими сердце чарами. Возможно, он думал убедить меня, что небо зеленого цвета, а трава – голубого, и что это мой долг – шпионить за начальницей. Неожиданно мне расхотелось оставаться в этом сказочном ресторане.

– Извините, – сказала я и взяла свою сумочку. – Время уже позднее, и мне пора домой.

Он выдержал мой взгляд пару секунд, а затем сказал:

– Я понимаю, Элис. Пожалуй, мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз.

– Пожалуй, вряд ли, – я бросила на стол салфетку. – Спасибо за ужин и за то, что поставили меня в невозможное положение.

Я встала, спустилась на первый этаж и успела дойти до гардероба, когда поняла, что испортила отношения с управленцем Хёрста, и теперь меня, вероятно, уволят. Секунду я раздумывала, не вернуться ли с извинениями, но не смогла себя заставить.

Я стояла на тротуаре, под красным навесом «Чайной», пытаясь собраться с мыслями. Налетел порыв ветра, неся по улице скомканные газеты и прочий мусор. Я застегнула пальто и подняла воротник. Было почти десять вечера, но я решила дойти домой пешком, чтобы проветрить голову.

Проходя по 57-й улице, я подняла взгляд на дом 224 и заметила, что в окне Хелен на четвертом этаже горит свет. Должно быть, она вернулась на работу после ужина с Дэвидом, потому что я различила ее хрупкую фигурку, склоненную над столом, лихорадочно что-то печатавшую.

Глава пятая

Той ночью я лежала, уставившись в потрескавшийся потолок, на тени, расползавшиеся от уличных огней за моим окном. По Второй авеню пронеслась скорая, а может, пожарная, пронзая ночь сиреной, заглушая смех прохожих – вероятно, пьяных – на тротуаре. Глаза жгло, а тело налилось тяжелой усталостью, словно кости были засыпаны песком, но разум не желал успокаиваться.