История Рильке и Родена. Ты должен измениться

В конце 1850-х Роден бросил занятия в Саду растений; четыре года после этого он работал на других скульпторов и в то же время по утрам и ночам создавал собственные творения. Первую мастерскую он устроил неподалеку от мануфактуры Гобеленов[3 - Мануфактура Гобеленов – парижская фабрика настенного ковроткачества, созданная в XVII веке. Зародилась из ткацкой мастерской, основанной семьей Гобелен; позже мастерскую выкупили два мастера шпалерного дела, Команс и Планш, которых пригласил из Голландии Генрих IV.], в бывшей конюшне, которая не отапливалась и едва ли годилась для работы. Каждый месяц мастерская обходилась Родену в десять франков, поэтому средств на опытных натурщиков не оставалось – за пару часов позирования те обычно просили больше, чем скульптор зарабатывал за весь месяц. Так что Роден довольствовался дилетантами, которые отчаянно нуждались в деньгах и соглашались работать за нищенку плату.

Пожилой грек-чернорабочий по имени Биби с радостью позировал Родену ради лишнего стакана. Вначале скульптор всячески отвергал мысль лепить сломанный нос и «до крайности уродливую» физиономию – она «немыслимо ужасала» его. Но Биби, трижды в неделю подрабатывавший подметальщиком в других мастерских, просил мало, поэтому с осени 1863 года Роден скрупулезно стал работать над бюстом: тяжелые следы, которые жизнь оставила на лице Биби, рытвинами и глубокими бороздами отражались в глине.

Следующие полтора года Роден проблесками открывал красоту в лице натурщика. У Биби оказалась прекрасная форма головы, а безобразный «фасад» скрывал вполне благородные черты: очевидно даже некоторое сходство с лицами из Лувра, решил Роден, ведь и среди них немало одряхлевших.

Бюст совершенно не вписался в гладкие рамки портретного искусства того времени. Бодлер почти не преувеличивал, когда пятнадцатью годами ранее вызывающе озаглавил свое эссе «Почему скульптура нагоняет тоску». До сих пор скульпторы создавали всего лишь украшения – например, ажурную резьбу для соборов или военные монументы для парков. Вплоть до конца века даже лучшие скульптуры встречались только на зданиях: так, «пьяные танцоры» Жана-Батиста Карпо оказались на крыше парижской Гран-опера. Статуи попадали в музей только в одном случае: если лишались своего исконного обиталища.

Осознанно или нет, «Человек со сломанным носом» бросил открытый вызов многолетней нерушимой традиции. Безызвестные люди всегда олицетворяли грехи. Но уродство роденовского Биби подлинное, а не иносказательное. Это был самодостаточный, а не обличительный образ, как позже писал Рильке: «Тысячью голосами вопят терзания на этом лице, но обвинений не слышно. В нем нет мольбы к миру, суждения скрыты, а все противоречия нашли согласие».

Представить бюст публике Роден решил на Парижском салоне 1864 года. Все большую известность приобретали современники скульптора – Моне, Сезанн, Ренуар, хотя академические круги признавали их еще не до конца. Прошлый салон отклонил две трети заявок, в том числе скандальную картину Мане «Завтрак на траве». Но художники устроили собственную выставку, насмешливо прозванную «Салон отверженных», которая привлекла гораздо больше посетителей и принесла Мане широкую известность.

Той зимой, когда проводилась выставка, в мастерской Родена стоял леденящий холод. Затылок глиняной скульптуры треснул и осколками осыпался по полу. Когда однажды утром Роден пришел в мастерскую и увидел разгром, он сначала долго разглядывал останки своего творения, а потом решил, что так бюст выглядит даже лучше.

Теперь маска отражала настоящего, истощенного Биби, что Роден и стремился передать, в ней отпечатался жизненный холод в самом буквальном смысле.

На выставку 1864 года Роден подал уже маску, а не бюст, но судьи отвергли работу и в тот год, и в последующий. Теперь Роден воспринял отказ с большей стойкостью. Он знал, что своей скульптурой сделал важнейшее открытие, даже если никто этого больше не осознает. Биби научил Родена, что красота – это правда, а не совершенство.

«Уродливо лишь бездушное искусство…» – заключил он. Человек несет в себе недостатки и потому не тянется к безупречному. Людям симпатичны шрамы, морщины и складки – вместе они напоминают о прожитых годах.

«Маска задала направление всей моей работе», – позже скажет скульптор. – Она была первым достойным творением с натуры».

Как только Роден осознал свой талант, он понял, что дар не дается безвозмездно. Искусством нужно делиться с другими, иначе оно теряет всякую ценность. Отныне на плечи Родена легла тяжелая ноша – искать зрителя и открывать ему глаза на то, что обыкновенно скрыто от взора. Потому многие одаренные так и не находят своих талантов и вечно страдают, нося внутри зияющую пустоту, подобную неразделенной любви. Роден, как и Рильке, провел юность под гнетом своего таланта. И только в 1864 году он встретил женщину, которая станет свидетелем его восхождения и будет предана ему до конца своей жизни.

Когда Роза Бере познакомилась с Огюстом Роденом в 1864 году, ему было двадцать четыре, а ей восемнадцать, и она уже работала по найму. Роза только что покинула винодельню родителей в Шампани и занималась шитьем. Она расшивала цветочными украшениями дамские шляпки на той же улице, где в своей мастерской Роден лепил каменные цветы для нового оперного театра – Театра Монпарнас на улице Гэте; его возводили на месте снесенного Османом на бульваре Тампль (в народе этот бульвар чаще звали «бульваром преступлений»[4 - На бульваре Тампль было множество театров, здесь же зародился так называемый бульварный жанр. На подмостках часто ставили криминальные драмы, отсюда и народное название бульвара.]).

У Бере были пепельно-каштановые волосы, непослушными колечками выбивающиеся из-под чепца. Строгое замкнутое лицо оживляли глаза, которые то и дело возбужденно вспыхивали – Родена это сразу же покорило. «В ней не было изящества городских женщин, но ее здоровое, сильное и крепкое тело принадлежало дочери природы, а по-мужски живое, честное и ясное очарование только усиливало женскую притягательность».

В конце концов Роден предложил Розе позировать ему. Вероятно, Бере нуждалась в деньгах или новом друге в чужом городе, но она с радостью согласилась.

Девушка взялась за работу с «упорством пушечного ядра», как говорил Роден. Часами позировала ему в холодной студии: одна рука вытянута, будто кладет на туалетный столик зеркало, а другая зачесывает наверх волосы.

«Я вложил в нее всего себя», – сказал Роден о статуе, которую вылепил с Бере и которая стала его первой скульптурой в натуральную величину и называлась «Вакханка». Роден работал над ней по утрам и в воскресенье, до основной работы, которая заключалась в том, что он создавал глиняные эскизы для известного художника-романтика Альбера-Эрнеста Каррье-Беллёза. Денег, чтобы отлить «Вакханку» в бронзе, Родену не хватало, поэтому он отложил работу и воплощал другие задумки. В конце концов в мастерской закончилось место, и Родену пришлось переезжать. Когда грузчики тащили терпеливую «Вакханку», у них задрожали руки, и статуя рухнула на землю. Роден ринулся на звук, но застал уже «гибель несчастной вакханки».

А вот Бере из плоти и крови не собиралась так просто уходить. После первого же позирования, она «привязалась ко мне, подобно животному», говорил Роден. Вскоре пара стала любовниками, их союз, построенный вокруг совместной работы, по праву считается выдающимся. Скульптура была работой Родена, а Роден был работой Бере. Она помогала ему в мастерской, позировала по утрам, а вечерами возвращалась и закрывала влажными тряпками сырую глину, чтобы та не пересохла. Шить она не бросила, и Роден то и дело помогал ей пришивать пуговицы.

Он неохотно признал свою зависимость от Бере. Когда его спрашивали об их отношениях, он отвечал, пожав плечами: «Без женщины не обойтись». Но Роден не верил, что мужчине нужна жена, поэтому, когда в 1866 году у пары родился сын вне брака, в метрике записали «Огюст-Эжен Бере», отец – неизвестен.

И все-таки свой союз они пронесли через всю жизнь, Бере всегда оставалась для Родена главным советником, партнером, любовницей и прежде всего опорой для его дара.

Следующие десять лет Роден посещал выставки только в качестве зрителя. Одиннадцать лет прошло с тех пор, как Парижский салон отверг «Человека со сломанным носом», но Роден больше так и не подал ни одной заявки. Он чувствовал, что будущее скульптора зависит от единственной статуи и не желал напоминать о себе, пока не создаст совершенный шедевр.

Навыков лепки ему хватало, но разрозненные знания никак не желали перерождаться в полноразмерные скульптуры. У Лекока он научился вниманию; у Бари – движению; но изучить человеческое тело до сих пор было негде. Поэтому в 1875 году он отправляется в Италию, к истокам – к Микеланджело.

Набив сумку французскими сосисками – не есть же бедную железом итальянскую пищу, – Роден сел в поезд. Маршрут он выбрал живописный, через Францию и Бельгию, чтобы по дороге увидеть готические соборы.

«Динант прекрасен, но Реймс, его собор – такой красоты я не встречал даже в Италии», – писал скульптор Бере.

Когда он приехал зимой во Флоренцию, весь город праздновал четырехсотлетие со дня рождения Микеланджело. Первым делом он посетил Капеллу Медичи, где Лоренцо Медичи работы Микеланджело сидит в задумчивой позе, которую позже повторит «Мыслитель». Роден изучил очертания всех статуй Микеланджело, что были во Флоренции, а затем отправился в Рим, чтобы взглянуть на росписи в Сикстинской капелле. Эта поездка сбила его с толку. Микеланджело принимал решения, которые шли вразрез с тем, чему Роден научился у греческих мастеров в Лувре.

«Постой! сказал я себе, для чего здесь этот изгиб? Почему приподнято бедро и опущено плечо?»

Микеланджело никогда не допускал случайностей, и Роден снова учился. Вспомнив уроки Лекока, он рисовал в альбомах, но «не перерисовывал творения, а лишь строил каркас, выстраивал в уме систему, чтобы понять скульптора». Постепенно «великий искусник раскрыл некоторые свои тайны».

Через месяц Роден вернулся домой полный задумок. Он тут же принялся за работу над статуей, которая наконец станет его пропуском на выставку. Позировал ему хорошо сложенный молодой бельгийский солдат. В одной руке мужчина сжимал прут наподобие копья, а другую будто в тревоге вскидывал над головой. Скульптор исступленно изучал тело натурщика со всех сторон: спереди, сзади, в профиль, анфас, с поворотом в три четвери. Он взбирался по стремянке, чтобы разглядеть натурщика сверху, и ползал по полу, чтобы разглядеть снизу. Три месяца он стоял на одной ноге и в общей сложности полтора года потратил, чтобы дюйм за дюймом вылепить очертания.

В результате получился до жути правдоподобный гипсовый человек, скульптура, которую Роден назвал «Бронзовый век». Глаза человека полуприкрыты, будто он увидел нечто кошмарное – растерзанную возлюбленную, которую, возможно, и сам только что растерзал. В конце концов Роден убрал копье, поскольку оно мешало разглядывать фигуру в профиль, и это добавило большую загадочность позе.

Салон 1877 года принял «Бронзовый век». И принял с таким восторгом, что власти Франции заказали копию для города. Но неуемная тщательность больно ударила по Родену. Критики жаловались на чрезмерную правдоподобность «Бронзового века». Больше похоже на «исследование, чем на статую; раболепный портрет натурщика, лишенный характера и красоты, поразительно точная и низкопробная копия», писал Шарль Тардье из журнала «Искусство». Появились и другие обвинения, будто бы Роден отлил статую прямо с тела, бесчестным способом «живого слепка».

Правительство отправило экспертов, чтобы лично исследовать работу. Они заключили, что хотя статуя и не отливалась с живого тела «в полном смысле, однако же “живой слепок” бесспорно играл не последнюю роль в ее создании, так что статуя не относится к искусству».

Из всех оскорблений, которыми Родена осыпали за всю свою долгую, неоднозначную карьеру, обвинение в создании «живого слепка» было одним из самых жестоких. Все равно что обвинить писателя в плагиате.

«Я телесно и душевно изранен», – говорил он Бере. Но не показывал это в страстных письмах, которые в свою защиту писал в газеты. Он умолял экспертов взглянуть на фотографии натурщика, где отчетливо видно, что тот крупнее скульптуры, следовательно, обвинения в создании «слепка» беспочвенны. Он обратился к группе ведущих скульпторов современности, в том числе Александру Фальгьеру и бывшему своему работодателю Каррье-Беллёзу, чтобы те письменно опровергли обвинения. Они пошли дальше и стали восхвалять статую, как пример «редкой способности создавать с натуры, и даже больше – характера».

Наконец, три года спустя, такое свидетельство мастеров убедило недавно назначенного заместителя министра искусства Эдмона Турке. В 1880 году он повторил государственный заказ на бронзовую статую. В том же году, вдобавок к этому жесту доброй воли, Турке рискованно сделал второй заказ малоизвестному скульптору. Город планировал построить Музей декоративного искусства и искал оформителя для входа.

С помощью этого заказа Роден собирался доказать, что он не только декоратор. Требовалось всего лишь создать двери с узорчатыми украшениями, но скульптор задумал сотворить самые величественные двери в истории Парижа: бронзовые врата высотой двадцать футов, усыпанные более чем двумя сотнями крошечных обнаженных фигурок, на которые художника вдохновила «Божественная комедия» Данте. Задумка зрела в голове Родена с тех пор, как он увидел в Италии «Райские врата», бронзовые двери баптистерия работы Лоренцо Гиберти, а также цикл не до конца высеченных скульптур Микеланджело, где рабы отчаянно вырываются из мраморных пут. Уже дома Роден вдруг полюбил «Божественную комедию» и так часто ее перечитывал, что всегда держал томик в заднем кармане.

Город одобрил задумку и выделил скульптору восемь тысяч франков и бесплатную мастерскую в Мраморном депо, принадлежавшему государству. Однако это не освободило Родена от работы на Севрской фарфоровой мануфактуре, где он десять лет изготавливал вазы.

Так зародились «Врата ада», которые завладели скульптором на всю оставшуюся жизнь.

Во дворе Мраморного депо на траве всюду валялись ненужные мраморные плиты – законченные и полуготовые. Мастерские находились между Университетской улицей и Сеной, на крошечном отрезке земли, который раньше именовался Лебединым островом. Сюда город ссылал «останки» свергнутых королей или отправлял для восстановления монументы, которые пострадали во время военных действий. Некоторые проводили в забвении годы, и скульпторы в конце концов растаскивали их на части.

Мастерские рядами тянулись по периметру двора, и в них работали исключительно над государственными заказами. В 1880 году Роден перебрался в мастерскую «М», которую делил с молодым художником Жозефом Обахом. С годами «Врата» все больше разрастались, и Роден занял также мастерские «H» и «J».

Мастерскую заполняли куски мокрой глины, и потому в ней всегда было сыро и холодно. Тепло давала только чугунная печурка. Но по сравнению с прежней мастерской в конюшне эта казалась Родену верхом совершенства, и он неистово принялся за работу. Задумка билась в голове и готовилась вот-вот проклюнуться, «как птенец из яйца». Город дал ему долото, чтобы вызволить из скорлупы все мысли, и Роден сперва оживил Уголино, который на самом последнем круге ада вечно вгрызается от голода в тела собственных сыновей, а также Франческу и Паоло, виновных в прелюбодеянии. Сначала Роден хотел усадить на камень перед любовниками Данте, но потом отказался от столь явной отсылки к тексту, ведь он создавал не подробные иллюстрации к произведению.

В итоге для статуи Роден выбрал неизвестного человека. Наверху «Врат» устроилась фигура, что «поджимает ноги и подпирает кулаком подбородок». Она не совершает подвиг, а просто размышляет. «Обильными всходами неспешно прорастает мысль в его уме. Он уже не мечтатель, а создатель», – говорил Роден.

Скульптор начал работать с туловища, а не с ног, как это принято. Сначала он сделал эскиз: вылепил из глины изогнутый позвоночник, чтобы найти мышечные пропорции. Правое плечо опущено к приподнятому бедру, в точности как у «Бельведерского торса» Аполлония, – этот изумительный мраморный этюд художники повторяют с эпохи Возрождения. С каждым последующим повторением статуя обрастала деталями и в конце концов выросла до шестидесяти сантиметров. В последующие годы подмастерья скульптора, работавшие с бронзой и гипсом, увеличили ее размер втрое – до двух метров.

Изначально статуя называлась «Поэт», вероятно, в честь Данте или Бодлера (ранние наброски скульптуры появились на полях поэмы «Цветы зла», которая рассказывала историю одного писателя: сидя на камне, он предавался размышлениям, а нагая женщина в одних лишь драгоценностях отвлекала его своими прелестями). Возможно, что Роден подразумевал древнегреческое слово po?esis, которое превращает поэта из простого создателя стихов в некоего волшебника, философа, скульптора или творца иного рода.

Впоследствии Роден назвал статую «Мыслитель» и отчасти отразил в ней собственные поиски того, что значит быть художником. Он видел в художнике просто рабочего и своей статуей выразил почтение той борьбе, что происходит в нем. «Мыслитель» настолько погружен в свои размышления, что это отражается на всей его фигуре – между бровей залегла глубокая складка, голова склонилась. Плечи согнулись, как у Атласа, но давит на них не тяжесть всего мира, а его собственной головы. Кулак подпирает подбородок, рот молчит, а взгляд, уткнувшись в землю, не видит страданий вокруг. Как правило, скульптуры восхваляли военных героев и аристократов, Роден же создал памятник простому человеку. Поза «Мыслителя» – это поза мольбы современных художников.

Пару лет спустя фотограф Эдвард Стейхен сделал снимок (теперь он висит в Метрополитен-музее), который укрепил мифическое убеждение, будто скульптура есть автопортрет Родена. На этом снимке Роден стоит возле своего «Мыслителя» и таким же жестом попирает кулаком подбородок. Темная экспозиция фотографии стирает границы между человеком живым и неживым, превращает художника и его творение в личность и ее альтер эго. Тела обоих от шеи до пят укутывают тени, и кажется, будто тела эти лишь подпирают тяжелые головы. Позднее Рильке написал про «Мыслителя», что «все его тело – это голова, а вся его кровь – это разум».

Один из вариантов «Мыслителя» Роден усадил на деревянную рамку высотой в четыре метра, которая позже станет «Вратами ада». Он пробовал. Когда посетители спрашивали о грудах дерева, которые заполняли всю мастерскую, скульптор отвечал: «Это моя дверь». Сначала, и часто уже при свете свечей, Роден лепил рельеф и фигуры из глины, а затем крепил на опоры портала. Размер скульптур, с одной стороны, отвергал сомнения, что они могли быть отлиты по живому, с другой же – хорошо показывал мастерство создателя. Благодаря знаниям готической архитектуры Роден собрал страдающие потерянные души в скульптурные группы так, чтобы тенями добиться большего драматизма. Тела вытягивались и изгибались, будто из них вынимали внутренности.

«Врата» часто считают вершиной творчества Родена, но на самом деле эта композиция так и не была закончена. Она все обрастала деталями и увеличивалась в размере и, наконец, выросла до шести метров в высоту и девяти метров в ширину. Роден работал над «Вратами» тридцать семь лет и лишь однажды показывал ее полностью в глине, а вот в бронзе, вопреки планам, она была отлита уже после смерти Мастера. Более доходные заказы отодвигали работу, к тому же Родену всегда не хватало помощников. Они долго не задерживались – прочь их гнал или избыток таланта, или его отсутствие.

На самом деле Мастер был беспощадным самоучкой. Хоть у него и были руки гения, но его ум был «мешаниной Данте, Микеланджело, Гюго, Делакруа», как писал Эдмон де Гонкур после визита в ателье Родена, через два года после начала работы над «Вратами». Гонкуру гигантская беспорядочная груда напомнила коралловый риф, а Роден показался «творцом задумок, набросков, фрагментов в тысячи изображений, тысячи мечтаний, который ничего не доводит до конца».

Работе Родена в то время постоянно мешало еще одно обстоятельство: юная скульпторша Камилла Клодель. В 1882 году Альфред Буше взял творческий отпуск и отправился исследовать Флоренцию, а Родена попросил о дружеской любезности – вести днем по пятницам уроки искусства у маленького класса.

Нетрудно понять, чем скульптору приглянулась талантливая студентка со светло-каштановыми волосами и льдисто-голубыми глазами. По природе она была прямолинейна, где-то даже груба: громко вздыхала от скуки, бормотала под нос замечания и говорила с отчетливо деревенским произношением. Многих в ней поражала резкость, но Родена девушка просто пленила. Дерзкое очарование Клодель хорошо передает один шутливый опросник того времени: