Лорна Дун

И это вместо того, чтобы благодарить Господа, что все прошло благополучно и мы теперь можем спокойно продолжать свой путь!

Но я не стал ничего ему отвечать, хотя мне почему-то стало стыдно за себя. Мы вскоре отыскали Пэгги и Весельчака, которые стояли на дороге, ведущей к дому, и мирно паслись бок о бок, поджидая нас. Лошади очень любят хозяев, но не потому, что им нравится возить их, просто они в чем-то напоминают женщин, которым тоже необходимо, чтобы о них заботились и любили.

Отец не встретил нас ни у овчарни, на рядом с амбарами, хотя собаки подняли такой лай, который разбудил бы и мертвого. У самого дома, у ограды из ясеня, там, где отец учил меня ловить черных дроздов, я почему-то ощутил тоску и пустоту в душе. Фонарь у коровника не горел и никто не крикнул собакам: «Да тише вы! Это же наш Джек приехал!»

Я печально взглянул на ворота, а потом на конюшню, где хранилась сбруя и где отец любил петь старинные песни и курить трубку. Потом я утешил себя мыслью о том, что, возможно, в доме гости — какие-нибудь заблудившиеся на болоте путники — и отец не может оставить их даже ради того, чтобы встретить своего единственного сына, хотя это показалось мне досадным, и я был уже готов немного обидеться на него. Я нащупал в кармане новую трубку, которую купил для отца в Тивертоне и твердо решил для себя, что он получит ее не раньше завтрашнего дня.

Как же я был неправ! Я не могу сказать, что ощутил в тот момент, но мне почему-то захотелось куда-нибудь спрятаться. Я убежал в дровяной сарай, чтобы не расплакаться. Сейчас мне не хотелось никого видеть, и ни с кем разговаривать.

Но уже через минуту я услышал горький женский плач и на пороге сарая появились мать и сестренка. И хотя я их очень любил, я не бросился им навстречу, пока, наконец, не осознал того, что им сейчас нужна моя помощь. Они пошли в дом, и я последовал за ними.

Глава 4

Неосторожный визит

Дуны убили моего любимого отца вечером в субботу, когда он возвращался с базара в Порлоке. С отцом ехали еще шестеро фермеров, и все они были трезвыми, поскольку мой отец никогда бы не взял в компанию человека, выпившего более двух кружек пива или фляги сидра. Разбойники не держали зуб на него, поскольку отец никогда не давал им понять, что они занимаются грязным промыслом, грабя людей. Он был честным человеком и считал, что любой прихожанин должен защищать свою собственность и самого себя, если он, конечно, не из нашего прихода, а в противном случае, за своего, мы и сами сможем заступиться.

И вот семеро фермеров отправились в обратный путь, помогая друг другу по мере необходимости. Они пели старинные песни, чтобы скоротать дорогу и поддержать бодрость духа, когда неожиданно из темноты прямо перед ними возник всадник.

По одежде и оружию, а также по телосложению и осанке, видимой при лунном свете, путники сразу поняли, с кем имеют дело. И хотя их было семеро против одного, на самом деле все обернулось иначе. Шестеро фермеров, распевавших псалмы и превозносивших Господа до этой минуты, без слов выложили свои кошельки и были рады пропеть гимн самим Дунам, лишь бы уцелеть.

Но отец всегда считал, что человек должен зарабатывать себе на жизнь честным трудом, и, если уж тебя пытаются ограбить, надо дать отпор. И пока его трусливые попутчики дрожащими руками снимали с себя шляпы и куртки, отец угрожающе поднял над головой посох и послал коня прямо на разбойника. Негодяй успел отскочить, хотя был немало удивлен, что какой-то фермер смеет ему сопротивляться. Весельчак споткнулся и завалился набок под тяжестью отца, который особенно и не умел драться, а ловко поворачивался, только когда вспахивал поле.

В это время разбойник преспокойно собрал вещи остальных фермеров. Повернув Весельчака, отец хотел было поспешить на помощь друзьям, но тут его обступила целая банда грабителей, неожиданно возникших из густого кустарника. Тем не менее отец не испугался и, оценив его рост и крепкое тело, воры поняли, что так просто он не сдастся. Сильными и меткими ударами отец сбил троих из них с лошадей, ибо он всегда славился своей силой. Увидев, как крошатся черепа и челюсти товарищей, остальные разбойники тут же повернули коней и ускакали. Отец был уверен, что на этом дело и закончилось, и дома он будет рассказывать жене о короткой, но неприятной стычке.

Внезапно один головорез выполз из-за кустов и прицелился в отца из длинноствольного ружья. Что было потом, я не знаю, но только Весельчак вернулся домой под утро с окровавленными копытами, а отца нашли мертвым на болоте. Рядом с ним лежал его посох, сломанный пополам, но можно ли назвать такую схватку честной, пусть рассудит Господь.

Мы горевали, но никто в округе особенно не удивлялся случившемуся в наши дни грабежей и насилия. Так внезапно мать овдовела, а мы остались без отца. Нас было трое — я и сестренки, но все мы были еще слишком малы для самостоятельной жизни и только могли утешать мать, помогая ей в меру своих сил. Основное бремя пало на меня, Джона Рида, как на самого старшего. Энни была на два года моложе меня, а Элиза считалась совсем крошкой.

Перед тем, как я добрался до дома и узнал о страшной потере — ведь я любил отца больше всех на свете — мать совершила необдуманный и удивительный поступок, и все в округе решили, что она свихнулась от горя. В понедельник утром, когда ее муж еще не был похоронен, она надела на голову белый платок, черный длинный плащ и, не сказав никому ни слова, направилась к воротам Дунов.

К полудню она добралась до ложбины, откуда начинались владения клана Дунов. Говоря по правде, никаких ворот в том смысле, как мы привыкли это понимать, там не было. Но я расскажу все по порядку, как мне это потом представлялось.

У входа ее встретила вооруженная стража, но никто стрелять не стал. Матери завязали глаза, кто-то взял ее за руку и аккуратно повел по петляющей дороге вперед.

Мать не запомнила все повороты, потому что мысли ее были далеко. К тому же она постоянно ощущала неприятное прикосновение металла к спине. Через некоторое время стража остановилась, глаза матери развязали, и она чуть не ахнула от изумления.

Перед ней лежала огромная, овальной формы зеленая долина, окруженная горами. Роль крепостной стены выполняли скалы высотой примерно в тридцать метров. Неподалеку бурлила речушка, берущая начало в горной пещере. Вода у истока казалась темной, но чуть дальше светлела под лучами солнца и уходила в долину. Ручей пересекал опушку, где росли могучие деревья, и большой луг, поросший высокой травой. Вдалеке на обоих берегах стояли каменные дома, расположенные почти что друг напротив друга, отчего создавалось впечатление, что речка выполняет роль мостовой на этой необычной улице. Все домики были одноэтажными, отличался только самый первый, видимо, принадлежащий предводителю. Это были два таких же дома, но соединенные между собой деревянной галереей, переброшенной через ручей.

Мать насчитала четырнадцать домов, и все они походили друг на друга, как братья-близнецы. Поселение это казалось таким мирным и спокойным, стоящим вдалеке от мирской суеты и забот, что с первого взгляда становилось ясно: здесь живут самые набожные и трудолюбивые люди, хотя на самом деле это была обитель разбойников и убийц.

Стражники провели мать по вырубленной в скале скользкой лестнице вниз до самого дома предводителя и оставили у дверей, дрожащую и испуганную.

И действительно, с какой стати она, жена простого фермера, решила, что благородным дворянам придет в голову убить ее мужа? А ведь Дуны были действительно родовитыми, и об этом знал каждый простолюдин в Экзмуре. Поэтому мать чувствовала себя несколько смущенно и, ожидая аудиенции, переминалась с ноги на ногу.

Но потом на нее нахлынули воспоминания о муже — как он любил стоять рядом с ней, обхватив ее своей сильной рукой, как он хвалил ее за вкусно приготовленный обед — короче говоря, слезы навернулись ей на глаза, и мать заплакала, так как горе вытеснило страх…

Через некоторое время в дверях показался высокий пожилой человек, сэр Энзор Дун, с секатором и парой садовых перчаток в руке, как будто он был не господином дома, а садовником, собиравшимся подстричь кусты. Но, конечно, по выражению его лица, походке и особенно голосу, даже ребенок догадался бы, что это не простой деревенский житель.

Длинные белые локоны ниспадали на воротник его плаща. Завидев мать, сэр Энзор остановился, и она невольно поклонилась, встретив пристальный взгляд его черных глаз.

— Кто ты такая, добрая женщина, и что привело тебя к нам? — начал сэр Энзор. — Говори быстрее, потому что сегодня у меня много дел.

Он нахмурился, поскольку мать явилась сюда незваной, но не прогнал ее, а приготовился выслушать. А она, переполненная горем по убитому мужу, набралась храбрости и выпалила:

— Вы считаете, что мне ничего не известно? Предатели! Головорезы! Трусы! Я пришла сюда из-за мужа!

Больше она ничего не могла сказать, потому что ее душили слезы и благородный гнев. Мать замолчала и смело взглянула в глаза Дуна.

— Сударыня, — произнес сэр Энзор, называя ее так, потому что, невзирая на свое «ремесло», родился все-таки джентльменом, — примите мои извинения. Мои глаза уже плохо видят, и я, очевидно, принял вас за кого-то другого. Если же ваш муж действительно находится у нас в плену, мы немедленно отпустим его без всякого выкупа, дабы загладить нанесенное вам оскорбление.

— Сэр, позвольте мне немного поплакать, — неожиданно попросила мать, опешив от его пылкой речи и признаний.

Сэр Дун отошел в сторону, понимая, что в таком деле женщинам не требуется подмога. Мать разрыдалась так горько, что он сразу понял: его люди убили мужа этой женщины. Сэр Дун сам почувствовал печаль и, дав матери вдоволь наплакаться, не рассердился на нее за женскую слабость, а решил подробно выслушать несчастную вдову.

— Мне бы не хотелось, — начала мать, время от времени прикладывая к глазам новый красный платок, который она постоянно теребила в руках, — мне бы очень не хотелось, сэр Энзор Дун, беспричинно обвинять кого бы то ни было. Но я потеряла своего дорогого мужа, самого лучшего человека, дарованного мне Господом. Я знала его, когда он ростом не доходил еще вам до пояса, а я сама была не выше вашего колена, сэр. За все это время он не произнес ни единого дурного слова. Он научил меня пользоваться лечебными травами, закалывать свиней, приготавливать самый вкусный бекон и правильно обращаться со слугами. Трудно мне поверить, что моего милого Джона нет рядом — ведь еще на прошлой неделе у нас всего хватало, и мы были самыми счастливыми в этом мире.

Тут мать снова разрыдалась, но взяла себя в руки, потому что поняла — слезы ей не помогут. Ей вспоминались всякие мелочи из ее жизни, она не знала, что говорить, и мысли ее растекались, как смола по сосновой коре.

— Я должен разобраться в этом деле, и я займусь им тотчас же, — заявил сэр Энзор, хотя все уже прекрасно понял. — Сударыня, если с вашим мужем что-то случилось, поверьте слову чести Дуна, я накажу виновных. Заходите в дом и отдохните, пока я выясню все, что необходимо. Как имя вашего доброго мужа и где все это произошло?

Cэр Дун предложил матери стул, но она отказалась и продолжала стоять.

— В субботу утром я была еще горячо любимой женой, сэр, — продолжала мать, — а в субботу вечером овдовела, и дети мои остались сиротами. Моего мужа звали Джон Рид, сэр, и его знала вся округа, поскольку не было человека честнее и справедливее его ни в Сомерсете, ни в Девоне. Он возвращался домой с базара в Порлоке, где купил для меня новое платье и гребень для волос… О Джон! Как я без тебя теперь буду жить?!..

И она снова начала говорить о том, как им было хорошо вдвоем и как она до сих пор не может поверить в случившееся, а все думает, что это просто дурной сон, и она вот-вот проснется, а Джон будет смеяться над ее нелепыми кошмарами.

Сказав все это, мать даже немножко повеселела, словно ожидая, что мечта ее сбудется и она действительно очнется ото сна.

— Сударыня, ваше дело очень серьезное, — медленно проговорил сэр Энзор Дун с чувством озабоченности, — я прекрасно знаю, что мои люди иногда бывают слишком вспыльчивы и поступают опрометчиво. И все же я не могу поверить, чтобы они обидели кого-то беспричинно. Я понимаю, что вы слишком расстроены и огорчены… Пришлите ко мне советника! — громко крикнул он из дверей дома, и по всей долине понеслось:

— Предводитель вызывает к себе советника!

Вскоре советник вошел в дом сэра Энзора. Мать к тому времени успокоилась, и если что-то могло изумить ее в нынешнем состоянии духа, то разве что сам необычный облик возникшего перед ней старика. Это был приземистый коренастый человек, доходящий сэру Энзору в лучшем случае до плеча, с длиннющей седой бородой до самого пояса. Густые брови нависали над глазами, как плющ с веток дуба, но сами огромные карие глаза светились мудростью совы. Советник обладал даром то умело прятать их под бровями, то внезапно пронзать собеседника пылающим взглядом. Он стоял перед предводителем, держа в руке бобровую шапку, а мать внимательно изучала его, хотя старик не обращал на нее ни малейшего внимания.

— Советник, — начал сэр Энзор, отступив назад, — к нам обратилась эта достопочтенная сударыня…

— Вы ошибаетесь, сэр, она простая женщина.

— Не обижайтесь на него, сударыня, — продолжал сэр Энзор. — Итак, к нам обратилась леди, известная своей доброй репутацией в наших местах. Она утверждает, что Дуны без видимой причины погубили ее мужа.

— Убийцы! Убийцы! — закричала мать. — Сэр, вы же все знаете сами!

— Я хочу выяснить, что же произошло на самом деле, — невозмутимо произнес сэр Энзор, — чтобы восстановить справедливость и воздать виновным по заслугам.

— Я молю Господа, чтобы правда восторжествовала. О Боже, посмотри на меня! — запричитала мать.

— Изложите суть дела, — потребовал советник.