Темные ущелья

Придатки задергались, на камни брызнула какая-то бледная жидкость. Вздымающаяся масса существа как будто сдулась. При свете дня, как отметила оцепенелая Арчет, оно выглядело довольно красиво: круглые узоры пурпурного и бледно-фиолетового цвета, которые она приняла за глаза, сливались друг с другом, перетекали по шкуре…

– Все сюда! – зарычал Эгар. – Проткнем уебка вместе!

Двое мужчин бросились на накренившийся бушприт, повисли на нем, наваливаясь всей своей тяжестью. Опять потекла бледная кровь, раздался низкий звук, шипящий и булькающий, и все было кончено. Два помощника Эгара бросили конец импровизированного гарпуна, кто-то оттащил тех, кого схватили щупальца, подальше от опасности. Тварь опустилась назад в расселину так же быстро, как поднялась, прихватив с собой бушприт. Эгар отпустил древко и сделал неприличный жест на прощание. Плюнул в дыру вслед своему отступающему противнику.

Повернулся, чтобы проверить, как дела у подруги – к тому моменту Арчет уже встала, немного пошатываясь, но в остальном держалась неплохо. Маджак улыбнулся ей, все еще тяжело дыша.

– Эй, Арчиди. – Он перевел дух. Широко взмахнул одной рукой. – Добро пожаловать в Кириатские пустоши.

За двести лет она побывала там всего один раз, да и то лишь на южных окраинах – подвиг, в сущности, ребяческий.

Когда она была моложе, Грашгал и ее отец постоянно обсуждали возможность экспедиций на север, чтобы посмотреть, что стало с этим краем. Прошли тысячи лет, утверждали они, природа должна была поглотить и восстановить бо?льшую часть нанесенного ущерба, теперь там наверняка безопасно. И кто знает, вдруг они найдут нечто, потерянное для памяти и летописей давным-давно? Она помнила эти разговоры, самые ранние из которых были едва понятны ее детским ушам, когда она сидела на коленях у Флараднама или играла на ковре, пока взрослые разговаривали. Позже она усаживалась на подлокотник отцовского кресла и, как могла, принимала участие в беседах. Она всегда думала, что поедет с ними.

Однажды летним вечером ее мать довольно резко высказала свое мнение по этому поводу.

«Про?клятые Земли? С ума сошла, детка? Ты хоть знаешь, что тебя там ждет?»

«Нет, мам. – В то время ей было около одиннадцати и ответ прозвучал вполне невинно. – А ты?»

«Не смейте огрызаться, юная госпожа».

«Мам, ну что ты! Папа говорит, никто не знает, что там такое».

«Да, и именно поэтому ты никуда не поедешь».

В итоге оказалось, что все это не имело значения. Как и многие поздние планы кириатов, затея обернулась пшиком. Годы разговоров пропали втуне, внимание кириатов сосредоточилось на чем-то другом. Грашгал и Флараднам вернулись к своему любимому занятию – продолжили возиться с имперским политическим устройством.

Сорок с лишним лет пролетели незаметно.

Арчет так и не поняла, что убило экспедицию на корню: всего лишь природа соплеменников ее отца, их слегка нарушенное душевное равновесие, или, как боялась ее мать, в Пустошах на самом деле обитало такое, что лучше было не трогать. Или одно было связано с другим, и Грашгал с ее отцом отказались от планов, потому что стали бояться, что экспедиция каким-то образом – угрызения совести? призраки? странная зараза в воздухе? – еще сильней разрушит их способность притворяться, будто окружающий мир им не чужой.

Затем ее мать умерла, как заведено у людей, и Арчет получила шанс увидеть Пустоши собственными глазами.

Однажды осенью Грашгал повез ее на север в рамках обширной дипломатической миссии в недавно образованную Лигу, и она оказалась на зимовке в Трелейне. Нантара умерла всего пару лет назад, и Арчет все еще страдала, ее все еще влекло к неприятностям. На самом деле, Грашгал намеревался на какое-то время увезти ее из Ан-Монала, подальше от убитого горем отца, в надежде, что это ее немного успокоит и позволит вновь обрести равновесие – что, конечно, демонстрировало, насколько плохо он понимал девочку-полукровку, которую помогал растить. На хрен призрак матери, на хрен отцовскую нескончаемую самовлюбленную скорбь; теперь она поквитается с ними обоими. Пока Грашгал и имперский легат проверяли своих новых северных соседей, осторожно прощупывали почву, добывали полезные подписи на документах о торговле и мирном сосуществовании, Арчет и пара кириатских парней, почти ее ровесников, уговорили друг друга организовать экспедицию через северный пролив в Пустоши.

Почти вся зима ушла на то, чтобы составить план. Найти подходящее судно у обветшалых причалов в устье реки, которые в те времена и представляли собой Трелейнскую гавань, подыскать капитана и команду, которые не просто захотят совершить путешествие, но изначально согласятся иметь дело с чернокожими южными демонами. А потом, когда удалось столковаться относительно цены за проезд и провиант, они принялись потихоньку выкачивать необходимую наличность из посольской казны так, чтобы никто этого не заметил. Все происходило мучительно медленно, с частыми разочарованиями и неудачами. Но если от бессмертия и есть какой-нибудь толк, так это возможность научиться методичности, терпению и планированию. Через два дня после наступления весны, за месяц до того, как миссия должна была отправиться домой, они поднялись на борт неряшливого корабля, стоявшего у причала в Трелейнской гавани, и направились по течению реки к устью и морю.

К тому времени, когда Грашгал понял, что они исчезли – и принялся рвать город на части, чтобы найти их, – Арчет и ее приятели поднялись к берегу Пустошей, высадились, разбили лагерь и довольно скоро затеяли крупную драку, пытаясь помешать капитану корабля направиться прямиком домой. Небо над береговой линией Пустошей частенько вспыхивало люминесцентным зеленоватым пламенем. Откуда-то из глубины суши доносились странные трескучие и свистящие звуки. Берег, вблизи которого бросило якорь их судно, был полон всякой захватывающей всячины – диковинных подвижных растений, которые в воде и на песке чувствовали себя одинаково хорошо и любили ласково обвиваться вокруг конечностей того, кто шел или плыл рядом; кучек мелких металлических обломков, которые выглядели и в основном были инертными, но иногда вздрагивали и молящим тоном обращались к ним на высоком кирском; существ, которые когда-то могли быть крабами, но теперь выглядели, ну, во-первых, гораздо больше, более кривобокими, уродливыми, с какой стороны ни взгляни, и еще при приближении издавали неприятный шипящий звук…

Капитан продержал корабль на якоре три дня, пригвожденный к месту сперва явным желанием соблюсти договор, а потом, по мере нарастания напряженности, импровизированными угрозами обрушить на него колдовство Черного Народа, если обязательства будут нарушены. Но когда Арчет принялась настаивать на том, чтобы они направились вглубь территории, прихватив с собой носильщиков, команда предъявила свой собственный тихий ультиматум, и три молодых кириата, проснувшись на следующее утро, обнаружили, что корабль исчез.

У них была провизия – капитану хватило порядочности выгрузить ее, – и им предстояло принять решение. Оставаться на побережье и ждать спасения или направиться на юго-восток вдоль берега, с тем, что им по силам унести из лагеря. Арчет была целиком и полностью за поход вдоль берега до самого конца Пустошей, но два более смиренных приятеля-кириата решили иначе. Как выяснилось, они были правы: через два дня у берега появился трелейнский сторожевой корабль с разъяренным до белого каления Грашгалом на борту. Странник сошел на берег с плотно сжатыми губами, безукоризненно владея собой, не желая вымещать свою ярость на них на глазах у людей, но было видно по лицу, что, как только они останутся наедине, беглецам не поздоровится. Он даже не позволил им забрать домой образцы, невзирая на приглушенные протесты Арчет. Она все равно сумела протащить на борт кусочек дружелюбного подвижного растения, засунув его в бутылку, но понятия не имела, как ухаживать за этим существом, и оно умерло вскоре после возвращения в Трелейн.

В Ан-Монал они отправились в глубочайшей опале, не в последнюю очередь из-за дипломатического напряжения, вызванного неистовством Грашгала, который искал пропавших по всему городу. Он думал, их схватили работорговцы или какая-нибудь ненормальная религиозная секта, и довольно жестко обошелся с представителями обоих кругов, прежде чем вмешалась Трелейнская Канцелярия, объявила награду и через день или два привела к нему сгорающего от стыда капитана того самого корабля. Но к тому моменту уже был нанесен немалый ущерб. Это не отбросило отношения между Лигой и Империей на сто лет назад, как разглагольствовал Грашгал, – в любом случае, Лига в нынешней форме существовала всего-то лет двадцать, как попыталась напомнить Арчет, прежде чем ей велели заткнуться, – но, разумеется, дипломатическим триумфом случившееся никто бы не назвал.

Для Арчет позор длился год или около того после возвращения, хотя отец, все еще в глубоком трауре по Нантаре, с неодобрением не усердствовал. Ему было наплевать, сколько гребаных людишек она оскорбила на севере – протесты относительно того, что оскорбила их не она, прошли мимо его ушей, – он просто был рад, что дочь снова дома, в целости и сохранности. Между Флараднамом и Грашгалом случился резкий разговор на эту тему, но не прозвучало ничего такого, что Странник не мог бы списать на потерю самообладания из-за скорби, и тысячелетней дружбе ничто не угрожало всерьез. Однако еще целый век после этого они упоминали про Кириатские пустоши разве что ненароком.

Потом пришел Чешуйчатый Народ, и уже нельзя было притворяться, что Пустошей не существует.

Пятьдесят второй год. Огромные плавучие пурпурно-черные плоты из водорослей были замечены дрейфующими на север по сильным прибрежным течениям, мимо полуострова Джерджис и дальше. Некоторые преждевременно обрадовались, решив, что очередных визитеров не прибьет к берегу ни в Империи, ни в Лиге.

А затем Кормчие все просчитали и с железной уверенностью объяснили, что произойдет, если плоты вылупятся на берегах Пустошей, – что хлынет оттуда следующей осенью.

Арчет была в составе кириатской делегации, которая отправилась в Трелейн по поручению Акала Великого и все рассказала Лиге. Она до сих пор помнила, как отец ходил туда-сюда по залу Канцелярии, облачая в плоть и кровь нечеловеческую мудрость Кормчих. Его морщинистое черное лицо было полно решимости, пока он подводил северян к выводу о том, что снова нужны жертвы, снова нужна кровь, снова необходимо собрать бойцов, и так уже измученных войной, и направить экспедиционный корпус в Пустоши.

«Ящерицы могут переносить некоторый холод, хотя он их и замедляет. Но их тянет к теплу. Мы подсчитали, что среди руин в Пустошах может хватить остаточного тепла, чтобы они спокойно прожили там летние месяцы. Однако с приходом осени и холодов они неизбежно повернут на юг. В лучшем случае, это будет войско столь же мощное, как все, с чем мы до сих пор сталкивались и сражались; в худшем – действующее в Пустошах колдовство может придать им новые, более опасные формы.

Так или иначе, война начнется заново на вашем северном фланге еще до того, как она закончится на юге. Все, чего достигло здесь наше братство, будет напрасным».

На сей раз Арчет была уверена, что ей позволят туда отправиться.

Но Флараднам и слышать об этом не хотел.

«Твоя мать была права, – сказал он дочери. – А я повел себя глупо, не прислушавшись к ее мудрости. Хватит и того, что мы когда-то опустошили те края и отравили их на много веков вперед. Хватит и того, что теперь мы должны тащить в этот ад еще больше человеческих жизней. Я не стану рисковать собственной плотью и кровью в придачу».

«Но сам-то уезжаешь», – с горечью сказала она.

«Да, потому, что кто-то должен. Люди не могут управлять нашей техникой без посторонней помощи, им понадобится руководство кириата, чтобы довести дело до конца. Наранаша больше нет с нами, Грашгал нужен на юге. Остался только я».

«От меня будет больше пользы рядом с тобой, чем на юге. Борьба почти закончена, теперь там только политика. Грашгал не нуждается во мне для такого дела».

«Нет – но мне нужно, чтобы ты ушла. – Увидев, что она готова вновь протестовать, он добавил: – Пожалуйста, Арчет, не надо мне все усложнять еще сильнее. Я дал твоей матери обещание на ее смертном одре. Не проси меня его нарушить».

Он редко прибегал к этому доводу – и только ему за все годы, прошедшие после смерти матери, Арчет так и не научилась сопротивляться.

Поэтому она вернулась в Ихельтет с Грашгалом и остальными.

И больше никогда не видела своего отца.

Глава двенадцатая

– Ты это слышал?

– Что слышал? – Второй капер подавил зевок. – Единственное, что я слышу, – это храп Кентрина. Пни его за меня, лады?

– Пусть пацан поспит. Я имею в виду, ты слышал, как сейчас капала во…

– Пусть поспит? Он в дозоре, мать твою.

– Мы все в дозоре – все трое. Не нужно шесть глаз, чтобы таращиться во тьму и ничего в ней не видеть. Оставь его в покое.

– Оставить его… чего?! Да что с тобой, Лхеш? Затрахала тебя та дерзкая шлюшка, что ли? Мы, блядь, в дозоре сидим.

– Можно подумать, в его возрасте тебе никогда не случалось задремать.

– Случалось, и чего? Первый помощник за это исполосовал мне спину. Дай пинка этой смазливой заднице и рявкни как следует, он еще легко отде…

Рингил появился над крепостным валом сторожевой башни ухмыляющейся черной тенью.