Элегия забытых богов

Молитва закончилась, когда совсем тоненькая полоска солнца прощалась с сегодняшним днём. Начиналась самая короткая ночь в году. Ночь Лихолета.

Дети по одному стали проходить меж двух огромных дубов, особняком стоящих в еловом бору. Стражник, удерживающий их тринадцатую спутницу, передал верёвку крупному парню, замыкавшему шествие. До последнего не отпустили. Гады, гады! Какие же они все гады!

Упирайся не упирайся, кричи не кричи, но когда тебя с одной стороны тянут, а с другой ещё и подталкивают, итог закономерен. Летта шагнула за Грань.

Глава 3

Туго натянутая верёвка ослабла. Наконец-то Летта свободна. Девочка метнулась обратно. Разогнавшись, проскочила меж дубами. Понадеялась, что её появления никто не ждёт, и можно будет, используя эффект неожиданности, убежать.

Её и правда, никто не ждал. То есть, совсем. Поляна, на которой совсем недавно были люди, лошади и фургоны, была абсолютна пуста. Неуверенные вечерние сумерки ещё не сменились полной темнотой, так что не заметить хоть кого-то из присутствующих было просто невозможно. Впрочем, не всё ли равно, куда делись все? Летта наконец-то осталась одна. Можно уходить. Она не удержалась, развернулась к двум дубам, обозначающим проход в Долину мёртвых, и показала им язык.

Странно. Совсем ещё недавно величественные деревья искривились и заметно уменьшились в размере. Да и не дубы это вовсе. С первыми подозрениями в душу стал заползать липкий страх. Это что же получается, она все же оказалась за Гранью? Только не паниковать. Паника плохой спутник и советчик. Сдаваться рано. Не могли другие дети уйти далеко. Нужно просто найти кого-то из них и тихонько пойти следом.

Когда есть цель, предаваться унынию некогда. Летта внимательно осмотрелась. Досадный туман. И откуда только взялся? Ведь даже болот рядом нет. Туман тем и плох, что мешает не только обычному зрению, при нём и магическое, полученное от тэйна графа, не очень-то и помогает. Значит, нужно полагаться на слух. Где-то треснул сучок, ещё раз. Некогда бояться. Найти кого-то живого – её единственное спасение. Мёртвые? Мёртвые показываются только своим потомкам. Сухая ветка треснула уже совсем в другой стороне.

– Да где же вы все?! И не собираюсь я ваших духов перехватывать, мне бы только выбраться отсюда. Могу же я пойти следом? Даже и слова не скажу, просто пойду чуть сзади.

Может, стоит помолиться? Но кому? Духам предков или сразу Первопредку? Как же она была неправа, когда отлынивала от изучения молитв. Вспомнить, что пел его святость?

– Не оставьте дщерь свою-уу. Не откажите в милости всеблаго-ой!

Интересно, так противно дребезжать голосом, как это делал жрец, обязательно? Первопредок слышит только такие рулады? Что бы ещё вспомнить из молитв? Ведь и на память, вроде, никогда не жаловалась, отчего же в голове вертятся только ругательства и песни, что распевали по праздникам дворовые. Жаль, что в тех песнях совсем не было подходящего благочестия.

Ладно, похоже, молитва здесь не поможет, но и сдаваться ещё рано. Разве блуждала когда Летта в лесу близ замка? Стоит признать, было пару раз в далёком детстве. Но ведь выбиралась? Вот именно. А выбиралась потому, что не сдавалась. Даже маленькая не сдавалась.

Новые ботинки натёрли ногу. Летта всегда подозревала, что носят их господа вовсе не для удобства, а из чванства, как те же украшения и множественные юбки. Не хватало ещё, в самый разгар лета, и в ботинках ходить.

Провинившаяся обувка была снята. Бросить здесь? Зачем духам новая кожаная обувь? Нет, если бы кто-то из духов согласился бы вывести отсюда несчастную, то с превеликим бы удовольствием. И чулки бы отдала, и панталоны. Больше всего жалко было юбку и красивую блузку, но ради свободы и их бы отдала.

К сожалению, никто из духов за щедрыми подношениями не спешил. Что ж, не хотят, и не надо. Вещи и продать можно. Потом, когда выберется. А выберется Летта отсюда обязательно. Потому шнурки были крепко связаны между собой, а ботинки переброшены через шею.

Сколько уже здесь блуждает? Час? Больше? На затянутом тёмной хмарью небосклоне не было видно ни Нилы – ночного светила, ни даже единой звёздочки. Как тут время определять? Если судить по усталости, бродила Летта здесь уже всю ночь, а то и больше. Если ночь закончилась, то и выход из Долины для живых уже закрылся. Но ведь она жива! Жива и так просто не сдастся.

На всякий случай Летта ущипнула себя за руку. Не за ту, которую ей до синяков отдавили, за другую. Всё равно больно. Значит, точно жива. А как иначе, духи не должны чувствовать боль. И усталость. И голод и жажду.

Из еды здесь ничего нет. А ведь в настоящем лесу уже ягода пошла и даже грибы. Орехи ещё совсем зелёные, но тоже сгодились бы. Только вот что-то не встретила Летта здесь орешников. И ягод не встретила. Да что там говорить, даже ручейка никакого не попалось!

У уходящих в Долину детей она заметила фляжки и небольшие котомки. Ей же даже воды не дали. Пожалели, сочли, что не стоит тратиться на ту, которая просто обязана остаться по эту сторону Грани. Навсегда.

Что значит для двенадцатилетнего ребёнка навсегда? Неимоверно много? Или то, что можно посчитать по пальцам рук и ног? Летта об этом не думала. Рано ей думать о вечности. Есть куда более насущные вопросы. Например, найти воду и выбраться отсюда. Или наоборот: сначала выбраться, а потом найти воду, это не так уж и важно.

Это хорошо, когда у человека есть цель, с целью унынию предаваться некогда. Летта остановилась и прислушалась. Она уже не надеялась уловить чьи-либо шаги, но вдруг удастся услышать журчание ручейка? В полной тишине звуки разносятся далеко.

***

Что это? Пение? Нет, не те молитвы, что выводил жрец со своими помощниками, и не птичьи рулады. Птиц, как и зверья, здесь не было. Это даже и песней не было. Как будто кто-то голосом выводил чарующую мелодию. Грустную и одновременно прекрасную. Сирена, про которых старики рассказывали сказки длинными зимними вечерами? Но те в морях-океанах живут. И песни свои они поют для мужчин, чтобы заманить их и уволочь на дно для блуда. Летта всегда одобряла тех сирен, не всё мужикам женщинами пользоваться, пусть сами побудут в их шкуре.

Но как же хороша песня. Тянет ли Летту туда? Нет, нисколечко. Значит, не заманивает её никто. Но пойти всё же придётся. Хотя бы для того, чтобы узнать дорогу к выходу или к воде. Лучше бы к выходу, там, за Гранью, воду она и сама найдёт.

Мелодия становилась всё громче. В другое время с удовольствием бы послушала, хоть и не понимала этого увлечения благородных – собраться в одной комнате и слушать, как какая-нибудь из дам переливчато подвывает под музыку.

Вскоре обнаружился и источник чарующих звуков. На упавшем стволе давно засохшего дерева сидела женщина и, отрешившись от всего, пела. Слов Олетта так и не разобрала, их не было. Откуда же она понимала смысл песни? О любви и предательстве. О расставании и невозможности встречи. О безнадёжности. О вечности. О том, что всё проходит.

– Здравствуйте, – осторожно обнаружила своё присутствие Летта. – Красиво поёте. Я не разбираюсь в музыке благородных, но ведь за душу берёт!

То, что человека, от которого что-то хочешь получить, нужно расположить к себе, было известно сызмальства. Здесь же даже кривить душой не пришлось, песня без слов и правда была потрясающа.

– Я не пою, – безразлично ответила незнакомка, всё так же бездумно глядя перед собой и болтая босой ногой.

– А как это называется? Ну, когда музыка, да не из каких-нибудь клавикордов или из скрипочки, а… из души, – почему-то именно это сравнение показалось самым уместным.

– Музыка из души? Души не поют, – неуверенно сообщила женщина, затем медленно повернула голову и остановила взгляд на пришедшей. – Девочка? Ты меня видишь? Откуда ты здесь?

– Пришла, – Летта пожала плечами. – Меня, кстати, звать Летта.

– Летта. Пришла. Ко мне никто никогда не приходил, вернее те, кто приходили, не разговаривали со мной, не видели и не разговаривали, – странная незнакомка опустила руку и поболтала пальцами в небольшом родничке. Своё имя она так и не назвала.

ЧуднО, ведь только что здесь не было и намёка на воду. Пересохшее горло даже спазмом свело, так захотелось сделать хотя бы глоток.

– Можно я попью вашей водицы, тэйна? – хрипло спросила Летта.

– Воды? – женщина подняла руку, с которой побежали вниз капли живительной влаги.

– Нельзя? – уж чего-чего, а отказов, даже самых необоснованных и глумливых, девочка в своей жизни знала много.

– Ты хочешь пить?

– Да, очень!

– А ещё что ты хочешь от меня?

– От вас? Я бы, пожалуй, с удовольствием послушала ваше пение, уж очень оно чарующее, даже меня проняло, но, извините, я спешу, мне нужно идти. Так я попью? – повторила Летта вопрос.

– Пей. А потом ещё поговори со мной. Со мной давно никто не разговаривал. Я уже и не помню, было ли когда-нибудь это. Я так много не помню, – в голосе отчётливо слышалась безнадёжная тоска.

Летта осторожно, чтобы не запачкать, подтянула юбку и опустилась на колени перед родничком. Странно, думала, будет пить долго и жадно, но хватило одной горсти воды, чтобы утолить жажду.

– Очень вкусная у вас вода. Спасибо, добрая тэйна! – искренне поблагодарила она.

– Значит, ты говоришь, слышишь песню?

После небрежного движения пальцев родник исчез.

– Да, благородная тэйна. Слышу. Так странно, мы с вами разговариваем, а мелодия всё равно слышна. И ведь точно знаю, идёт она от вас. Как такое может быть?

– Не знаю. Эта музыка – всё, что я помню, – пожала плечами женщина.

И как с такой разговаривать? Попросила с ней поговорить, а сама по-прежнему безразлична. И это не напускное безразличие, а как будто… как будто интерес к жизни у тэйны совсем потерян. Такое иногда у древних стариков бывает, больных и немощных. Их ничто уже не держит на этом свете.