Три

– А фитнес-центр здесь есть? – спросила какая-то женщина. – Бассейн?

– О, бросьте! – с воодушевлением ответила стюардесса. – Никто на самом деле не любит заниматься спортом! В терминале С не толстеют и не худеют. Вам надо полюбить себя такими, какие вы есть. Йога и медитация помогут. В-четвертых, в терминале С нечистот нет – душ не нужен, зубы чистить необязательно, туалет вам тоже не требуется. В-пятых, размещение в отеле с трехразовым питанием – бесплатно. В-шестых, скоро мы пройдем в кафетерий. В-седьмых, позвольте показать вам Ад.

Экран мгновенно покрылся тенями, на нем проступили среди гор и снега обломки самолета. Выжившие люди, человек пять мужчин, вылезали через разлом из серебристой трубы, иные душераздирающе там, внутри, стонали от боли, а мы будто смотрели кино. Одним из выживших оказался «дядька», другой мой сосед.

– Так мы что, в горах разбились? Кавказских? – спросил кто-то.

– Нет конечно! – радостно ответила Джейн Доу. – Но они-то ох как ныне удивляются! – хохотнула она. – За тридцать три дня эти грешники пройдут первые четыре круга Ада: надежда на других, холод, голод, безнадежность. Еще за семь дней – иные три круга Ада: надежда на себя, бегство, разочарование в себе. Они убью друг друга, съедят друг друга, после чего наступит восьмой круг Ада – одиночество. После – всё повторится заново.

Я поежилась, а от жалости к «дядьке» сжалось сердце. Что же такого этот увалень натворил? Чревоугодие, что ли? Историю данного снежно-горного Ада я знала прекрасно – в детстве раз посмотрела фильм «Живые», основанный на реальных событиях. Сначала выжившие уругвайцы ждали, что их спасут, ведь над ними пролетел самолет. Они слушали радио, подъедали шоколадки, мерзли. Далее стали есть мертвых, далее пытались выбраться из гор – и двое выбрались, спасли друзей. «Дядька» и четыре грешника никогда не выберутся из снега в зеленую долину…

– А где дети из нашего «Боинга»? – услышала я свой голос. – Они что, в Аду?

– О нет, Светлана Анатольевна, дети в Раю для детей, катаются на радуге, лакомятся леденцами и слушают сказки. С их мамами и папами беседует в соседнем конференц-зале мой коллега и однофамилец – мистер Джон Доу. В-восьмых, – не делая паузы, перешла к рекламе местных чудес стюардесса, – в терминале С хорошо то, что свои вещи вы можете обменять на купоны – а на них в магазинах беспошлинной торговли «Дьюти фри» можно купить алкоголь и сигареты, – и такая услуга существует только в терминале С! Ну а из неприятного у нас одно приятное: вредных привычек у вас больше нет, плотского влечения нет, брани снова здесь нет, если не желаете кого-либо видеть или слышать – достаточно подумать об этом – и их тоже для вас нет! Когда нужна помощь персонала, нажмите на кнопку вызова бортпроводника. Теперь же настало время подкрепиться. Прошу в кафетерий. Занимайте места согласно купленным билетам!

Мы, пассажиры рейса 3М-321, послушно побрели за стюардессой.

Кафетерий

Кафетерий выглядел в точности как салон «Боинга» – всё до мерзости пластиково-сине-бело-ковролиновое. Запах – химический, кресла – узкие, расстояние между креслами – минимально. Мне-то всё равно, я крошка, а колени высокого «кудряша» упёрлись в спинку впередистоящего кресла. Наверно, он завидует тем, кто купил билеты в бизнес-классе.

Самолетную тележку, по закону подлости, начали везти с конца салона. Впрочем, я была неголодна, просто не люблю ждать. За круглым окошком белел туман, аккумулятор смартфона разрядится через пару часов. Вдруг в моей ватной голове мелькнула яркая мысль – и я вышла из режима «в самолете», позвонила сестре – гудки идут!

– Я уже пробовал, – хмуро, глядя в поднятый столик, и так, словно обращался не ко мне, проговорил «кудряш», – никто ни разу не ответил…

– Вас, кажется, зовут Эдуард?

– Ненавижу это имя еще со школы. Эдиот… – так меня дразнили. – Или Эд-дурард…

– «Эд» – звучит неплохо. А меня Клэр зовут…

– Ну да… Надо бы сказать «приятно познакомиться», но мне отчего-то лень.

– Лень? – улыбнулась я. – Из-за лени ты вместо двух слов произнес восемь.

– Не знал, что мы перешли на «ты», – поморщился «Эдиот».

– Тридцать три дня как минимум будем встречаться, – буркнула и я, отворачиваясь к иллюминатору.

– А я до сих пор надеюсь, что через миг проснусь, – другим тоном молвил «кудряш». – Я бы тогда тебя в реальной жизни, пожалуй, на радости расцеловал бы. А сейчас почти что тебя ненавижу.

Я ничего не ответила – включила музыку, вставила «уши», закрыла глаза. Солист из «SOAD» утверждал, что это у него такой одинокий день, и этот день его, – самый одинокий день в его жизни…

Так я провела полчаса – слушала песни, листала брошюрку «Дьюти фри», еще пару раз попробовала дозвониться до родных, до друзей, – лишь гудки, противный писк и голос бабы-робота «сорри, зе сабскрайбер ю а коллин…» Внезапно я поняла, что это голос Джейн Доу.

Джон Доу помогал ей в кафетерии. Он оказался беловолосым, полноватым, приятным старичком в очках с тонкой серебристой оправой. Носил стюард темно-синие форменные брюки и жилет, белую рубашку, васильковый галстук. Черты его добродушного, смуглого лица навевали образ то ли Чингачгука (фильм о нем я, кстати, не смотрела ни разу, но почему-то пришло именно это имя – Чингачгук), то ли какого-то другого «вождя краснокожих». Джон Доу предлагал на выбор сэндвич с курицей или сэндвич с сыром, подавал в прозрачной обертке дорожный набор: пластиковая ложечка, зубочистка, салфетка, сахар, влажная освежающая салфетка. Джейн Доу разливала напитки: минералка, три пакетированных сока, чай, кофе.

Кушать не хотелось (я, вообще, в самолетах редко кушаю, тем более сэндвичи – вкус у хлеба в них бумажный), но взяла треугольную коробку «с курицей» – сытость убаюкивает, нервозность отступает. Вкус у самолетного кофе особенный – описать подобную гадость слов не подберешь, зато узнаешь ее по первому глотку. А и к черту! – если из головы, благодаря кофе, уйдет сонное отупение, то гадость не гадость, а выпью пару кружек.

– Я читал, – глотая из прозрачного стаканчика минералку, заговорил «Эдиот», – что кофе в самолетах наливают в грязные кофейники, лью туда ту же, что и в туалете, воду, в какой порой есть кишечных бактерии, и что сами стюардессы кофе или чай никогда не пьют в полетах…

– Мы всё равно уже мертвы, – ответила я, хотя пить кофе, кажется, расхотела на всю жизнь. – А тебя, похоже, передразнили в школе дураком. Теперь читаешь много всякой… – «хрени» хотела сказать я, а выговорила: – чепухи… А очки тебе, правда, больше не нужны?

– Нужны… Хотя вижу я теперь отлично.

– Зачем тогда нужны?

– Затем…

Отворачиваясь, я почему-то закрыла окно, и немедленно появился Джон Доу.

– Светлана Анатольевна, шторки иллюминатора должны быть всегда открытыми, – ласково сообщил он, и я послушно подняла пластиковую заслонку.

– Мистер Доу, я бы хотела купить конфеты в «Дьюти фри».

– Сперва, Светлана Анатольевна, вам нужно приобрести наши купоны. Это вы сможете сделать вечером, в свое свободное время.

– Еще мне нужно зарядить телефон. Где у вас розетки?

– Электричество продается по купонам, и сперва, Светлана Анатольевна, вам нужно приобрести наши купоны. Это вы сможете сделать вечером, в свое свободное время, – как робот, повторил улыбающийся Джон Доу.

– А что кушают в бизнес-классе?

– На этом рейсе в салоне повышенной комфортности мы подаем для наших гостей зеленый салат, коктейль из орехов и сухофруктов, три соуса, стейк из семги или стейк из говядины на выбор, пирожное, мед, булочку, масло, напитки, включая вино, без ограничения. О, с радостью сообщаю, что освободилось аж три места – и можно купить билеты в салон повышенной комфортности. Но сперва, Светлана Анатольевна, вам нужно приобрести наши купоны. Это вы сможете сделать вечером, в свое свободное время

«Обязательно приобрету! Стейк! Зеленый салат! Три соуса!»

– Спасибо…

Джон Доу лучезарно улыбнулся и ушел, а «Эдиот» хмыкнул:

– Клэр?

– Это имя для друзей… – проворчала я. – А за что ты меня ненавидишь?

– Например, за то, что ты лишь недавно впервые позвонила домой. Ты сразу же смирилась со смертью, как и все в этом самолете.

– А ты что, надеешься ожить?

– Надеюсь.

– И как?

– Не знаю.

Помолчав, я сказала:

– Честно говоря, мое спокойствие меня саму удивляет. Чувствую себя лунатиком… и не верю до конца во всё это. Тоже кажется, что вот-вот и проснусь. Хотя, если подумать, ради кого мне жить? Детей у меня нет, любимого нет, а родители… Ну, они двое есть друг у друга, еще у них есть старшая дочь и внук. Плакать, конечно, сильно будут, но… все ведь рано или поздно умрут… Я сильно боялась смерти, а как всё нестрашно оказалось, да? Совсем без боли или ужаса…