Три

– Здравствуйте, – села я рядом с ней. – Меня зовут Кл… Света. И у меня есть племянник такого же возраста, как ваш сын…

Женщина молчала.

– Я просто хотела узнать: нравится ли вашему сыну здесь. Меня бы это успокоило, если бы нравилось…

Я встала и хотела уйти, когда женщина ответила:

– Ему очень нравится здесь. Но это не мой сын. Леша был таким бесенком, а этот мальчик – ангелок… Мой муж уж и не ходит к… этому ребенку. Говорит – ненастоящий. И я знаю, что ненастоящий, но хожу…

Моего ответа она не ждала, и я ее покинула, ничего не сказав. На сердце стало паршиво, и вместо библиотеки, я поднялась еще на этаж выше – оказалась на крыше. А там! – Эдиот! Сидел на полу и курил! Выглядел он в точности так, как в первый день, только весь вымок под моросящим дождиком.

– А я думала, что испарила тебя навсегда! – радостно сказала я и, так как он странно посмотрел на меня, пояснила: – Ну… в кафетерии тебя нет, нигде тебя не вижу.

– Я туда не хожу. И на работу не хожу. И в отеле не сплю. Живу на этой крыше. Вообще, хулиганю, как могу. Мне уже сказали, что я безнадежен.

– Зачем?

– Вдруг, если не соблюдать их правила, то оживешь? Не думала об этом? Если всё делать им назло? Задумывалась, почему сигареты так дешево здесь стоят? Потому что зависимости здесь нет, радости от сигарет нет, а мерзости во рту – хоть отбавляй. Я и курю-то только затем, что удовольствия не получаю. И это не дает мне позабыть о том, кто я такой.

– Видать, тебе есть ради кого жить…

– Всем есть! Я глупо жил… мечтал о многом, но часто это многое откладывал на потом… Думал – еще куча времени… Ладно, банальщина, не бери в голову.

– Да я точно так же поступала. Правда, не считала, что глупо жила. Просто жила, как получалось.

– Ты была счастлива?

– Вроде да… Не знаю…

– Значит, не была. А я был. Смотри… – поднялся он, отдал мне свои очки и с разбега прыгнул с крыши – туман его отбросил назад, как батут, – и «Эдиот» шмякнулся у моих ног.

– Больно?! – испугалась я.

– Ни капли, – смеялся он, вставая на ноги. – Хочешь попробовать?

– Нет… Страшно как-то… Всегда боялась высоты.

– А если бросить вниз сигарету, то она пропадает в тумане и не возвращается, – задумчиво проговорил Эдуард, надевая очки. – Еще здесь никогда не темнеет, никогда не прекращается дождик, никогда не пропадает туман.

– Тебе, может, что-то надо?

– Если не сложно, купи мне спички.

Сороковой день

Отныне я после работы шла на крышу, по пути покупая Эдуарду спички и пачку сигарет, тратя всего-то пятнадцать купонов. Он чаще был неразговорчив, грубоват, говорил, что я его раздражаю, – и тогда мы молчали, сидя на крыше. Иногда болтали о всяческом: о том, что фараоны дураками не были, раз тянули на тот свет побольше золота, или о том, что в древности с покойниками всегда хоронили ценную монетку…

Кто подумал, что я влюбилась, ошибается. Просто мне было некуда пойти, а «Эдиот» был интересным. Он тоже не влюбился в меня. В терминале С нас не посещали страсть, влечение, желания. Не разговаривали мы и о личном, сохраняя свою прежнюю жизнь в тайне. Да и тем для бесед, как оказалось, у нас было немного, общих увлечений тоже. Даже музыка нам нравилась разная. Я, к примеру, русскую музыку не слушала, а он обожал всякое «старьё» – Цой там и прочее под названием «русский рок».

Так и прошли сорок дней. Джейн Доу радостно сообщила мне, что я – хорошистка, и завтра с утра отправлюсь в терминал В, где меня ждет счастье. Я же перед отбоем сообщила это Эдуарду – он только что-то гукнул.

– Купить тебе запас спичек и сигарет? – спросила я его напоследок.

– Нет. Больше не хочу курить.

– Ну тогда… до свидания, что ли…

– Угу.

В своем номере я зарядила смартфон на все купоны. Не знаю, сколько их потратила, но аккумулятор показал аж двадцать процентов. Я прослушала песню Леры Линн, с какой начался для меня полет рейса 3М-321, после чего вдруг позвонила маме – гудки и голос Джейн Доу «зе сабскайбер ю а коллин…», но я вновь и вновь набирала – зачем не знаю, просто хотела истратить заряд гаджета и успокоиться. Набирала даже тогда, когда из будильника прозвучал сигнал отбоя.

И вдруг!

– Света, Светочка?! – звала меня из «трубы» мама. – Светик…

– Мама! – закричала я, но проклятый закон подлости – через миг экран погас, смартфон разрядился!

Тем не менее я побежала из своего номера на крышу, сказать Эдуарду. В коридоре путь мне преградила Джейн Доу.

– Куда же вы, Клээр? Нарушаете распорядок дня? Ай-ай-ай! Как жаль, но хорошисткой вам уже не быть, зато…

– Пошла на… – не договаривая ругательства, бросилась я на нее.

Она пыталась меня остановить, но я, мелкая, сумела просочиться. Джейн Доу завопила, и на лестнице меня встретили с десяток Джонов Доу и новых Джейн Доу. Помню меня хватали их руки, тащили вниз, а я всё лезла по ступеням наверх; с меня сорвали тапки, медицинский халат, бирюзовые штаны и топ, – я не успокаивалась. На крышу я выбежала в одних трусах и лифчике, схватила Эдуарда за руку и сказала ему:

– Давай!

И мы вместе спрыгнули в туман. Часть меня ожидала мягкого падения на батут, оттого было не страшно. Вместо этого я ударилась оземь и разбилась!

И открыла глаза, тихо стоная от боли. В реанимации.

Хеппи енд

Итак, вы уже поняли, что я ожила, что в прямом смысле слова вернулась с того света. Осталось подвести итоги.

Оказалось, что я отлично помню, как при подлете к Адлеру самолет потерял в грозу управление и садился на пахотном поле, как погас в салоне свет, как ревели дети и как я сама кричала от ужаса, молясь всем богам сразу. Почти все пассажиры рейса 3М-З21 погибли. Я была в реанимации лишь четыре дня, мне переломало ребра и позвоночник, шарахнуло по голове так, что пробило череп. Меня считали безнадежной. Мама молилась в тот миг, когда я открыла глаза, звала меня. Звонков от меня ей не было. Эдуард же не ожил – при аварии ему сразу сломало шею.

Оправляясь от травм, я год лежала с ноутбуком и искала сведения о пассажирах рейса 3М-З21. Тогда же узнала, что «Джейн Доу» и «Джон Доу» – это имена для неопознанных трупов. Честное слово, до того не знала. В годовщину аварии я пошла на то кладбище, где похоронили останки Эдуарда, – там встретила его вдову Лену и годовалого сына Игоря. Когда разбился лайнер, Лена еще не родила.

Она, Ленка, сейчас моя лучшая подруга – всё у нее и у Игорька хорошо. А лучший друг Эдуарда, Сергей, стал моим женихом – мы готовимся к свадьбе. Ни Сереже, ни Ленке, я и словом не обмолвилась о терминале С. Может, когда-нибудь, но пока не время.

Год спустя после аварии я немного подросла и уже больше, чем «фай фит», у меня испортилось зрение, я полюбила читать, а также полюбила творчество Виктора Цоя и прочее «старье» типа русский рок. Да, всему есть разумные объяснения: выше я стала из-за сломанного позвоночника, зрение упало из-за удара в голову и из-за него же изменились мои вкусы. Но как объяснить то, что мои волосы стали виться? Более я их не крашу, мне нравится быть медно-рыжей. А еще, когда мы целуемся с Сережей, «Эдиот» возмущается в моей голове: «Фу, нет, Серега, отвали!». Потом Эд уходит. Живем мы с ним в одном теле мирно, он стал частью меня и из благодарности не беспокоит. Кстати, когда я выписывалась из больницы, в заднем кармане моих джинсов нашелся посадочный талон – именно такой, маленький, какой дала мне в Раю Джейн Доу. Не знаю, что и думать…

И еще одно скажу для тех, кто не верит в мой рассказ. Другой мой сосед, «дядька» с добрым лицом, оказался маньячеллой, убившим пять девчонок и находившимся в уголовном розыске. Он купил другой паспорт, пропал для семьи; опознали его изувеченный трупп по отпечаткам пальцев.

Работу я сменила. Больше на самолетах не летаю вообще. Не потому что боюсь смерти. Умереть, как оказалось, не страшно. Просто не хочу больше попадать в терминал С к Джейн Доу и Джону Доу. Посадочный талон подсказывает мне, что не надо…

История третья