Три цветка и две ели. Третий том

– Мне неизвестно об Ангелах Смерти – должно быть, мне, простому брату, этих знаний не открыли. Точно могу сказать одно: ангелы служат добру, служат людям, хранят нас, – бояться их не надо. О красных глазах я тоже ничего не могу сказать. Возможно, всё же это совпадение. Алые глаза часто рисуют в книгах, изображая демонов. Признаться, красные глаза – это первое, что приходит в мою голову, когда я представляю себе злобного духа. А то, что демону нужно дитя, так давно уж боятся прихода сына Дьявола, но, слава Богу, демоны не могут жить в младенцах – демонам нужна душа, иначе бездушная плоть их погасит. У младенцев же нет души.

– Даже верховный демон не может?

– Нет. Иначе он бы уж давно жил среди нас, тебе так не кажется?

– Прелаты?

– То, что епископ закрылся в молельне – это понятно: на небе была комета, и он молился до тех пор, пока она не исчезла. То же самое делали остальные прелаты и многие священники саном попроще.

– И Маргарита их видела! Почему?

– Рагнер, я не знаю почему… – задумался Магнус. – Постараюсь узнать, и если получится, то скажу тебе. Вполне возможно, что сильный демон и впрямь приходил – комета тому знак, и, возможно, даже приходил он к твоей супруге, но, я уверен, ему была нужна ее душа, а не ваше чадо. Наверно, он ее обманывал: демоны крайне изощрены в лукавстве. Возможно также то, что прелаты молились не именно о ее гибели, не о смерти для герцогини Раннор, а о гибели той, чью душу пытался получить демон: чтобы избавить несчастную от столь ужасной участи, как одержимость.

– А как узнать, одержим ли человек?

– Просто я не объяснить. Есть ряд признаков, но все они могут оказаться ложными. Нужен гонитель демонов – он почувствует демона – их потянет друг к другу, будто два костра в поле, и демон заговорит устами человека. До того же первый признак такой: одержимый забывает что-то весьма важное, дорогое или, напротив, что-то страшное, – забывает то, что невозможно забыть. Именно в этом месте, в этом воспоминании, поселяется демон, сжигая душу огнем, а с ней и разум.

– Маргарита не может вспомнить, что ей наболтал бродяга в видениях! И имя Ангела Смерти вспомнить не может тоже!

– А еще она не может вспомнить, куда затолкала голубую рубашечку своей доченьки, – точна одержима!

– Магнус!

– Что? Рубашечка – это крайне важно для мамы! Какие там демоны – досадная мелочевка, а вот рубашечка… Ну хорошо: я всё, не гневайся, – улыбнулся Магнус. – Немного пошутил, но истина в моей шутке есть. Разве не было у тебя такого, что приснилось нечто любопытное, и ты думаешь, что не забудешь, а утром – как стерло из памяти? У меня такое было.

– Да, у меня тоже…

– Другие признаки одержимости еще более зыбки. Я не хочу тебе о них говорить и пугать тебя – не хочу, чтобы ты нашел их в Маргарите и надумал себе всякую чепуху.

– Вообще-то, – вздохнул Рагнер, – я в демонов не верю… Ладно, ты прав – чушь всё. Просто тревожусь за жену и дочь.

– То, что Маргарита призналась в общении с демоном, убеждает меня в том, что одержимости у нее нет. Демон не позволил бы ей говорить об этом с другими. Демоны твари тихие, скрытные, они не убивают носителя быстро, дают обманутому человеку срок лет в десять или немного больше, – иначе кто бы согласился впустить их в себя? Обнаруженными им быть опасно, ведь до исхода срока человеку можно помочь, можно освободить душу от нечистой силы, а демона отправить назад, в Ад, и заточить там. Я понаблюдаю… И, признаться, я более беспокоюсь о тебе. Ты куда как сильнее походишь на того, кто одержим либо проклят. Проклятья, чаще всего, тоже исполняют демоны.

Рагнер удивленно смотрел на друга, и тот пояснил:

– Ты из королевского рода – а вас часто проклинают. И потом, все твои успехи… Невольно возникает мысль, что тебе помогает высшая сила, и я не уверен, что это Бог, но не уверен также, что нет. Тебе странности не являлись? Видения? Голоса? Запахи? Может, тебя трогал некто невидимый?

– Нет, – сам не зная почему, солгал Рагнер. – Ничего такого…

– Очень хорошо. Как я и говорил, демоны твари тихие. Чаще всего одержимые – это весьма не примечательные люди, – не такие, как ты.

На этом они закончили разговор. Магнус пошел закусить перед обедом в Большую гостиную, а Рагнер открыл шкатулку ключом, какой взял у любовницы Кальсингога, поднес пергамент со свинцовой печатью к зеркалу и прочитал клятву. Да, попади эта грамота в руки Экклесии и найдись под волосами Зимронда черный крест, того бы ждал костер без всякого суда…

Рагнер смотрел на свое отражение и видел старшего брата Гонтера: тот кружил его в зеркале – девятилетний крепкий мальчишка кружил семилетнего… Затем Рагнер вспомнил, как он и брат раз летом отправились в Ларгосе на охоту – ему было одиннадцать с половиной, а Гонтер приближался к возрасту Послушания, и жалел, что не сможет часто бывать здесь, в «милой глуши»: для него начиналась взрослая жизнь, подчиненная службе у рыцаря-наставника, их дяди-короля. Гонтер собирался стать рыцарем, спасать мир на Священной войне, ежедневно творить подвиги, остаться в памяти потомков как герой… Те три дня на охоте были одними из лучших дней в жизни Рагнера. Гонтер привез белого сокола, желтоклювого и желтолапого красавца-кречета, с каким не расставался. Пока прочие охотники подстреливали птиц из арбалетов, Гонтер учил младшего брата соколиной охоте и верному обращению с этой умной, благородной птицей. А в последний вечер охоты, летний, долгий, светлый вечер, они долго сидели у костра – болтали и смеялись, выпивая вино; когда темнело, молчали, глядя на жаркие искры, уносимые ветром в сумрак. Где-то вдали слышалась квакающая трель козодоя; жаркий, влажный воздух леса одурманивал ароматами тысячи трав и мхов; сытые, счастливые собаки ластились, трогая ладони прохладными носами, норовили лизнуть от избытка любви и благости…

Тот сокол, кстати, улетел от Гонтера именно в Ларгосе, но спустя пять лет – кажется, уже после драки на Пустоши. Более Гонтер Раннор соколов не заводил, однако… желтый крестоцвет в его гербе чем-то напоминал желтую лапу того белого кречета…

Рагнер сломал свинцовую печать, а пергамент бросил в огонь камина. «Ох, Зимронд, рыжая ты б…ь, надеюсь не узнаешь о моей доброте – сиди тихо, прячься, и дрожи… Позора семье хватает и без поклонения Дьяволу!»

Буквы исчезали в черноте, пергамент сворачивался, обугливался, затем вспыхнул. Искры взлетели вверх, к дымоходу, как и тогда, у костра… Рагнер вздохнул, взял кочергу и подвинул остатки пергамента глубже в огонь, а затем туда же бросил сломанную печать. После ему захотелось открыть окно и вдохнуть морского воздуха – он распахнул нижнюю раму решетчатого окна. Морозный ветер, как демон, тут же ворвался в теплый кабинет, погасив свечи и взметнув выше огонь в камине. Нельзя было найти более непохожий вечер, чем сегодняшний, на тот, далекий, согретый летом, последний вечер охоты в лесах у Ларгоса – тогда любовь Рагнера к Гонтеру достигла наивысших высот. Двадцать два года спустя она пала даже ниже отвращения – на самое дно гнилого болота – туда, откуда ей никогда уже не вернуться.

Рагнер стоял, глядя в темное небо и размышляя о том же, о чем думал после гибели Рернота – зловоние, ощущения, что за спиной кто-то есть, холодные прикосновения невидимой сущности, животный страх от этого касания и ужас на лице Рернота в последний его миг… Неужели и он, Рагнер Раннор, проклят точно так же, как его старший брат Гонтер?

Ночь Рагнер провел в часовне, один, как и Лорко. Однако никто там не скребся, никто его не трогал, зловония не ощущалось. С боем утреннего колокола, отругав себя, Рагнер поднялся в женскую половину дома и забрался в теплую постель к «своей сладкой соне» – Маргарита, как всегда, не проснулась; даже когда он ее поцеловал, лишь что-то промямлила и обняла его. Рядом с ней было так спокойно спать. В камине мирно потрескивали дрова…

________________

Двадцать шестого дня Веры, третьего года, сорокового цикла лет, венчался на царство Эккварт Раннор. Церемония прошла в храме Пресвятой Праматери Прекрасной, длилась она весь дневной час Любви, и полудню в Лодэнии появились новые король и королева.

Но сперва по традиции Эккварт Раннор прибыл в Ксгафё, и там ему присягнули на верность многие рыцари королевства, в том числе и Иринг Мавборог, в том числе и Рагнер Раннор.

Затем две процессии, из Лодольца и Ксгафё, выехали к дороге Славы или Позора. Маргарита была в первой процессии, вместе с королевой Маргрэтой, королем Вирьэлмом и супругой Эккварта, Геллезой. Королева Хлодия, Алайда и Ольга из-за траура церемонию пропустили, но в королевской ложе храма положили на стулья их платья – вот такая лодэтская «чудоба»!

Короновали Эккварта Раннора долго – две триады часа, его супругу – всего триаду часа, причем, став королевой, Геллеза получила лодэтское имя – Олейза. Они были на балконе, на кафедре храма, и лодэтчане видели, что крест из божьей крови исчез с чела нового монарха – сомнений в его избранности не осталось ни у кого. Эккварт, похоже, переживал – был мертвенно-бледен и по дороге из Ксгафё к храму, и в нем самом. Затем, когда церемония закончилась и началась полуденная служба, он сразу порозовел.

Аргус получил печать канцлера еще в храме. Спустившись с кафедры к подданным, король Эккварт снял с себя цепь с Большой печатью, и повесил ее на господина Аргуса Нандига, припавшего на одно колено, поцеловавшего подол царской мантии и корону на царском жезле. После этого король Эккварт передал жезл Виву Цорлбору. На улицах раздавали лепешки, пиво и рыбу.

Летописец оставил такую запись в книге Истории:

«Э?ккварт Ра?ннор, второй сын короля О?ртвина I Хитрого, урожденный от супружества лодэтского короля с Гэ?нной Богатой из рода королей Атта?рдии На?ррбато?ртт, явился в мир тридцать седьмого дня Воздержания, двадцатого года, тридцать девятого цикла лет. Год рождения был високосным, что говорит о чрезмерном влиянии случая на его звезду. Так оно и свершилось – нежданно-негаданно его старший брат, кронпринц Зи?мронд Ра?ннор, устрашившись восстания как простого люда, так и своих рыцарей, бежал в Санде?лию – спас свою голову, но потерял уж вовек право на лодэтский престол; сам бросил державу под ноги младшему брату, сам оставил ему лодэтскую корону о двенадцати бриллиантах, сам передоверил Э?ккварту Ра?ннору участь всех своих подданных и ответ за них перед Нашим Создателем.

Э?ккварт Ра?ннор с честью принял власть. Начало его царствования не омрачилось ни казнями, ни гонениями, но отметилось милованиями недругов и щедрыми пожалованиями для достойных. В возрасте восемнадцати лет, в начале своего возраста Посвящения, через день после Юпитералия, третьего года, сорокового цикла лет, Э?ккварт Ра?ннор и его супруга, принцесса Оле?йза из рода бронтаянских королей Лого?нмм, венчались на царство в Бро?слосе. Детей у младого короля и юной королевы еще ожидаемо не случилось, ведь свадьбу они сыграли менее восьмиды назад. Вся Лодэ?ния ныне ждет драгого подарка – их сына – законного наследника короля Э?ккварта I, приемника царской власти, олицетворения конечного конца смуты и братоубийственных войн.

Король Э?ккварт I, новый властитель Лодэ?нии, появился на свет при растущей луне, оттого его Пороками стали Тщеславие и Гордыня, Добродетелями – Воздержание и Кротость. Его флегматичный гумор – холодный и влажный, как слизь. В металл ему досталась сера, отец всех металлов, его счастливые цвета – все коричные оттенки. Рождение во втором лунном месяце Юноны обещает, что Э?ккварт Ра?ннор будет добрым семьянином, верным мужем, заботливым, будто мать, отцом – любящим отцом для всех своих детей-лодэтчан. Из-за заметного волнения при коронации и из-за последствия сей тревоги – белой бескровности на лике короля Э?ккварта I, простой люд незамедлительно дал ему прозвание "Бледный"».

Вот так Эккё стал королем Экквартом I Бледным. Прозвище было не самым худшим, но и не почетным. Правителю предстояло благими деяниями поменять его, если он хотел войти в Историю под другим народным именем. А он хотел, очень хотел: Эккварт сам себе поклялся стать лучшим из лодэтских королей, столь же почитаемым всеми воинами, как его отец, Ортвин Раннор, и столь же обожаемым бедняками, как его двэн Рагнер Раннор.

Гизеля Кальсингога даже не судили – новый король его помиловал за заслуги – за верное служение короне в течение долгих, непростых для Лодэнии лет, но приговорил его к изгнанию в имение за косвенное участие в подлом убиение безвинного Угультриса Годилиира. (Лонкон Кавуг, кстати, умер своей смертью, так и не оправившись после мощного кулака графини Годилиир). Вечером тридцатого дня Любви бывшего канцлера выпустили из Вёофрца, дав ему пару часов на то, чтобы покинуть Брослос. В тот же вечер канцлер принес Рагнеру Раннору новую шкатулку и ключ от нее – Рагнер, конечно, сжег и этот пергамент, теперь с клятвой родного брата, – конечный конец очередной страшной, позорной тайны рода Раннор.

Но немного до того, уходя, Гизель Кальсингог сказал Рагнеру:

– Я искренне вас благодарю, Ваша Светлость, – за то, что на этот раз послушали глас рассудка. И у меня есть ценный для вас дар. Я умолчал о неких словах Гонтера Раннора, сказанных Зимронду Раннору, ибо не желал вас обозлить. И сейчас не хочу… Если вы не причините мне вреда, я их вам поведаю.

Когда Рагнер дал слово, «лысый свиристель» ему насвистел:

– Ваш старший брат, называя точное время своей смерти, сказал, что точно такая же участь ждет и вас, что вы оба прокляты, что вы оба умрете в тридцать три года. Я дарю вам ценное знание: время до начала лета этого года – две восьмиды с небольшим – это всё время, что у вас осталось.

Глава II

Лаверна

Меридианская вера гласила, что некогда среди людей жили боги, и было их великое множество. Они научили людей земледелию, наукам, искусствам и ремеслам, воинскому мастерству и укрощению зверей, а также любви, плотской и небесной… Много благого дали боги людям, сами же начали развращаться: несправедливо карать, бессмысленно бесчинствовать, похищать дочерей у отцов, жен у мужей, сынов у матерей да мужей у жен. Люди, наблюдая за ними, стали подражать божествам: почитать Пороки, пренебрегать Добродетелями. Даже когда все боги разом исчезли, люди до конца не перестали восхищаться удалью и лихостью, силой и мраком. Древние люди ставили идолов далеко не добрым богам. К примеру, бог Меркурий первоначально был безобидным богом земледелия, богом-кормильцем, – и превратился в покровителя хитроумия да обмана. В древнем мире ему поклонялись разбойники, торговцы и плуты. Меридианцы назвали его именем самую быструю планету, что была дальше Солнца, Луны и Марса, но умудрялась быстрее их облетать Гео. Меркуриалий, празднество в честь этой планеты, посвятили искусствам (ведь бог Меркурий изобрел лиру), а еще ловкости тела. Но по-прежнему, искупая грех наживы, зрелища и угощения оплачивали для горожан торговцы.

Сатурн тоже первоначально был богом земледелия, далее – времени. Этот бог пожирал собственных детей, символом его был серп, как у Жнеца, как у Смерти. За то, что он убил и съел богов, после чего на Гео наступил Золотой век, меридианцы до сих праздновали Сатурналий – дни веселья и равенства в память о золотых временах. Богиня Диана – девственница и охотница, владычица трав и зверей, родовспомогательница и воплощение юной, непорочной, девичьей красы, вдруг однажды стала, в том числе, Тривией – трехголовой богиней перекрестков, ночного ужаса и колдовских чар.

Такая богиня, как Лаверна, «родилась» у древних людей позднее – она выходила из тени, и пряталась в нее же; ее сопровождали волк и волчица, олицетворявшие душегуба и лупу, а иногда с Лаверной ходила стая волков – воров и бандитов. Ей поклонялись все те, кто вел темные дела, кто воровал, кто грабил, кто торговал своим или чужим телом, – те, кому было, что скрывать.

Здесь же стоит пояснить понятие «душегуб» – это такой убийца, какой неподобающе обошелся с телом убиенного, например, спрятал его, лишив ритуала успокоения и превратив душу в призрак. Кроме того, это растлитель и мучитель, губитель всего светлого, чистого, невинного в душах своих жертв. Меридианцы верили, что душегубы творили свои злодеяния, поддавшись нечистой силе – бесам или даже демонам.