Три цветка и две ели. Третий том

– Отчего же? – пожала голыми, чуть более широкими, чем диктовали каноны красоты, плечами Акантха. – Ваша Светлость скоро сама убедится, что он полный дурак. Не долг ли хорошей жены попросить герцогиню о снисхождении к ее бестолковому мужу?

Вдруг Акантха пошатнулась.

– Кажется, до сих пор голова кружится, и в ушах звенит, – устало приложила она руку ко лбу, и тут же будто опомнилась – смутилась, поправляя волосы и прикрывая ими грудь. – Я и впрямь, пожалуй, с вашего позволения удалюсь, чтобы одеться, Ваша Светлость…

«Ну как ее выгнать в ночь?!» – подумала Маргарита, когда женщина ушла с балкона. Ангелика же проснулась, и, пока не раздался оглушительный ор, Маргарита прямо на балконе начала кормить ее грудью – только повернулась к лесу спиной, – она не хотела, чтобы Акантха ее потеряла.

Ангелика еще сосала материнскую грудь, когда, полностью одетая гостья опять появилась на балконе. Она присела в глубоком поклоне, а Маргарита махнула рукой.

– Да оставьте, мы же не при дворе, но в глуши…

– Вы, Ваша Светлость, так добры к простой горожанке… и сами столь великодушно просты. По-благородному просты. Не позволите ли взглянуть на ваше чадо? Признаться, я обожаю смотреть на малышей. Сама я лишена подобного счастья…

Маргарита кивнула и, пересела на другую сторону лежанки. Ангелика, не переставая трапезничать, подняла на незнакомку свои карамельные глазки.

– О, какая прелееестная! – умиляясь, простонала Акантха. – И какое же у нее милейшее пятнышко на лобике у волос!

– Это поцелуй Ангела. Едва она родилась, такого натерпелась. Я могла лишь мечтать, что возьму ее на руки вновь… Так ничтожно мало, оказывается, надо для счастья, и одновременно так много!

– Я буду молиться за вас и вашего ангелочка. Моей признательности нет предела… А себя я уже прекрасно чувствую. Мы покинем ваш гостеприимный дом засветло, не беспокойтесь. Едва супруг вернется…

– Этого я вам как герцогиня не позволю! – возразила Маргарита. – Обед здесь начинается в три часа и одну триаду – осталось менее часа. Можно спуститься в гостиную, закусить перед обедом и выпить. Я, правда, вина не пью, но вам его советую – все его хвалят…

Акантха странно на нее посмотрела, а затем одарила Маргариту вовсе не обычным взглядом, какой обжог, скатился мурашками по позвоночнику, проник глубоко и отозвался спазмом между ее ног. Она почувствовала жар и то, как краснеет. Ангелика тоже это ощутила – девочка отпустила материнскую грудь и повернула голову к незнакомой ей особе.

– Моей признательности нет предела, – нежно и вкрадчиво – так, как говорят любовнику, повторила Акантха.

– Полно же меня уж благодарить, – встала Маргарита и понесла дочь в спальню Таситы, якобы чтобы сменить ей пеленку. Там, закрыв дверь на засов, она выдохнула и часто замахала в свое лицо рукой, чтобы его остудить.

«Она так смотрит на меня как… Так страстно только мужчины смотрят! – думала Маргарита, выпивая разом стакан воды. – Нет, не может быть. Мужеложство, понятно, грех, а это что такое? Женоложство? Глупость какая! Это, должно быть, мой Порок Любодеяния извратил все впечатления!»

________________

Едва Маргарита и Акантха спустились в гостиную, там появились Сангуинем Митеро, молодой лекарь и помощник лекаря. Дядя Жоль сказал, что с лекарем прибыли еще двое слуг, оставшиеся во дворе. Лекарь осмотрел Акантху прямо в гостиной – задал несколько вопросов, поглядел в ее глаза, сказал поводить ими за его пальцем, после чего объявил, что удар в голову крайне опасен, особенно, если сразу после этого «натрястись на лошади». Маргарита-меридианка вставила от себя, что король Ортвин, получив удар в голову на турнире, выглядел вполне здоровым, а затем рухнул замертво. Словом, она настояла на том, чтобы и странники остались здесь переночевать, и лекарь тоже – на всякий случай. Беати, какая пришла в гостиную закусить, тут же ее покинула (меридианка из тебя, Беати, дрянь!). В благодарность господин Митеро внес свой вклад в вечернюю трапезу – санделианские конфеты для десерта, – желейные, ореховые, разноцветные, изумительно красивые. Дядя Жоль, облизнувшись, отнес круглую коробку-конфетницу в обеденную.

Помощника лекаря и трех его слуг пригласили обедать в столовую, а в гостиной остались Синоли, Маргарита, господа Митеро и лекарь. Все, кроме Маргариты, пили вино. Беати и дядя Жоль заканчивали убирать стол, Тасита была в детской – наблюдала за тремя девчонками. Борзых собак, чтобы они не пугали гостей, вывели во двор.

Гостиную в этом доме никак нельзя было назвать подобающей барону, тем более герцогу. Побеленные стены, окна во двор; виноградные шпалеры сейчас скрывали табун свиней и свинопаса, загоняющего их в хлев, но звуки… Скамья – почти деревенская лавка со спинкой; грубый буфет, игровой столик и пара табуретов. Часть денег за проданное вино Беати уговорила дядю Жоля потратить на «прилишную тканю» – и так тут появились красные подушки, желтое покрывало для скамьи, зеленые портьеры, – вышло ярко. Аляповатый замок с часами чудесно вписался в обстановку, два портрета по обе его стороны – не очень. Пол – обычные доски. Когда темнело, то при сиянии свечей здесь становилось уютнее, а днем герцогине Раннор оставалось лишь краснеть за эту гостиную перед гостями.

Культура гласила, что мужчинам достается скамья: Сангуинем Митеро сел посередине, лекарь слева от него, Синоли справа; Маргарита и Акантха заняли табуреты. Разговаривали о Лодэнии – Маргарита всех изумила рассказом о церемонии омовения рук, все ее внимательно слушали. Она была счастлива.

Внезапно донесся шум и конский топот со двора – а через минуту в гостиную широким шагом вошел Рагнер! При его появлении все в зале начали подниматься на ноги.

– Ненаглядный мой! – обрадовано подошла к нему Маргарита. – А я тебя и не ждала… Так рано вас не ждала!

– Лорко, Енриити и Филипп прибудут через пару дней – а я решил поторопиться, соскучился, – целовал он руку жены. – У нас гости?

– Славно, что заметил… Это господа Митеро. У них случилась ужасная неприятность во время странствия – госпожа Акантха упала с лошади, да с обрыва в реку! Они переночуют у нас, а завтра им уж в дорогу, к Идерданну. Я посоветовала ехать до Нонанданна, а далее по Лани и морю до нужного им монастыря Святой Майрты.

– Ладно… – улыбнулся он. – Прекрасная моя, налей мне тоже вина. Я спешил, пить хочу…

– Конечно, Ваша Светлость, – отошла она к буфету.

– Сангуинем Митеро, – здороваясь, склонил голову муж Акантхи.

А в следующий миг Рагнер схватил его за волосы и со всей силы вдарил лицом в стену, лекарь в то же самое время свалился ничком на пол. Синоли взвизгнул, Акантха отскочила к буфету. Маргарита, с кувшином в одной руке и бокалом в другой, удивленно повернулась – она узрела двух лежащих на полу гостей да Рагнера, ставящего ногу на шею лекаря, – и…

– Раа… гнер… – донесся до него испуганный голос.

Он поднял голову и увидел Маргариту, держащую кувшин и бокал, а позади нее – Акантху, уткнувшую длинную, как шип, шпильку в горло Маргариты. Синоли снова взвизгнул, в дверях обеденной появилась Беати – и тоже закричала, увидав, что из глаза лекаря торчит кинжал.

– А ну тихо! – громче всех крикнул Рагнер. – Беати, Синоли, выйдите – вы мешаете!

Беати сразу замолчала, схватила мужа за плечо и вытащила его, оцепеневшего, в обеденную. Дверь она теперь плотно закрывала.

– Акантха Митеро? Выпустить шип… – медленно проговорил Рагнер. – Значит, это ты главная, а не мужи, – и он наступил весом своего тела на шею Сангуинема – хрустнуло – и тот погиб, даже не дернувшись.

– Да, – жестко ответила Акантха. Если бы Маргарита сейчас видела ее сокольи глаза, то удивилась бы перемене – в них не осталось и капли доброты. Молодая женщина настороженно следила за действиями Рагнера, безмолвно говоря ему, что без промедления воткнет шпильку-шило его жене в горло, проколов артерию. Маргарита же, едва подумала, что могла бы выплеснуть вино из кувшина в лицо Акантхи и освободиться, как Рагнер ей сказал:

– Стой смирно, Грити. Она тебя скоро отпустит.

Акантха хохотнула.

– Отпустит, – продолжил Рагнер, – потому что хочет жить. Я сохраню тебе жизнь, Акантха Митеро, и трем прочим, если ответишь на все мои вопросы. Слово Рагнера Раннора. Послушай… Ты молодая, красивая… Зачем тебе умирать? Моя жена тоже молода и красива… Не лучше ли вам обеим жить? Может, мне удастся ее освободить, может… нет. Но ты-то точно умрешь, если ее не отпустишь. Тех, якобы ваших слуг, уже скрутили мои люди… Грубо работаете! Кто вас только учит? Хоть бы имена другие выдумали.

– А по-моему, недурно всё получалось, – нервно возразила Акантха. – Что еще за вопросы?

– О том, кто тебя послал сюда и зачем. И не лги мне – убью.

– Чего? Какая мне тогда разница? Зачем ее отпускать?

– Я убью тебя быстро – вот в чем разница. Но, если ты будешь честна, то я, как и поклялся, всем вам четверым позволю уйти. Я уже о многом догадался – не зря же здесь. Отпусти теперь мою супругу. Немедля!

Несколько мгновений Акантха раздумывала, но затем нежно поцеловала Маргариту в щеку и отпустила ее. Маргарита с кувшином в одной руке и бокалом в другой сначала несмело, а затем быстрее подошла к мужу. Позабыв про занятые руки, она, дрожа, прижалась к нему. Рагнер приобнял ее, поцеловал в макушку и взял бокал у нее из рук.

– Спасибо, любимая, – сделал он глоток. – Неполная, правда, чаша…

Опомнившись, Маргарита выхватила у него бокал и сама выпила его до дна. Рагнер усмехнулся, снова поцеловал жену в макушку, укрытую головным платком, и отобрал у нее кувшин.

– Присядь, – кивнул он Маргарите на скамью. – Послушаем вместе, что она скажет… Как тебя звать-то по-настоящему? – повернул он лицо к молодой женщине у буфета.

– Лаверна.

– Куда лучше. Кажется, что-то зеленое?

– Не Леверна, а Лаверна! – закатила глаза «Акантха». – Так звали богиню древних, богиню тьмы и темных дел. Ей приносили жертвы левой рукой. Я левша. Оттого и получила это имя.

Рагнер подставил табурет для Лаверны, достал из глаза «лекаря» свой Анарим и сел на скамью, рядом с Маргаритой. Она же изумленно таращила глазищи, не понимая до конца, что происходит.