Три цветка и две ели. Третий том

Деревня оказалась весьма и весьма большой. У всех домов, за невысокими оградами, раскинулись просторные земельные участки: каждая семья выращивала то пшеницу, то лен, то рожь, то всё сразу, а кроме того, овощи – капусту, репу, редьку, редис, лопух, сахарный корень, морковь и зеленый горошек. Молочный зеленый горошек как раз созрел, и сильване то и дело угощали герцогиню Раннор охапками стручков. Она пригласила их завтра к себе в дом – дядя Жоль по благодареньям устраивал службу для землеробов и замещал собой, как мог, священника – читал молитвослов и «грешным делум проповедьявал спустеньку», а признательные сильване приносили гостинцы: яйца, хлебные лепешки, сыр, молоко или сливки. Словом, устроились Ботно в имении «экак посередь роз и облаках Элизию, дочка».

Домика Иама Маргарита не нашла: Огю Шотно успел его продать – и дом увезли на телеге через реку (!), в соседнюю Мартинзу. Дядя Жоль пояснил, что за виноградником течет протока, ныне обмелевшая до ручейка (и мост, дочка, не нужон вовся!). Зато выше, в лесу, имелась глубокая долина с горной рекой Аэли и чистейшей водой. За той рекой кончался Лиисем вместе с их имением, и там жил злой граф Винси Мартиннак, вернее, жил он у города Гайю, в замке на горе, охотился в этих лесах и «убиевал всякогого лиисемцу», кто переходил реку. Сам же граф реку переходил, и никак его было не прогнать!

Городок Гайю лежал в трех-четырех часах от деревни Нола. Там находился храм, мирской суд, ремесленные лавки и рынок, но из-за злого графа местные туда носа не совали: если требовалось что-то купить или сбыть отправлялись в Нонанданн (шесть дней повозкой), если хотели подать в суд – в Элладанн (еще два-три дня), если успокоить душу усопшего – на юг, к монастырю Святого Бренно (четверо днёв трястися да виться меж холмой и горою, дочка, зато никакого Винси, Боже прости, Мартиннака).

Благодаренье первой триады Нестяжания было для Маргариты памятным – ровно два года прошло с ее позора на Главной площади Элладанна, издевательских стишков Блаженного и казней, в том числе казни Арвары Литно – преступницы, забитой плетью насмерть за прелюбодеяние да по ходатайству ее мужа, Семи Литно. Удивительно, но Семи Литно, свободный землероб, жил в деревне Нола, и в благодаренье Маргарита его увидела: невысокий, жилистый, непримечательный. Он ныне вновь женился – на вдове с тремя детьми, имел крепкое хозяйство и выглядел счастливым. Маргарита не смогла не спросить его о прежней супруге и услышала:

– Арвара, душанька моя, верною жаною мне бывалася, да вот с розумом у ее худо стало, как детёв всех троих стеряли. Говорит мне: « Живали мы себе, Семи, во греху великому – добро сберегали, душою торговали». Связи, мол, меня до Элладанну – до суду тамошнему. Об мене не жалей – я в Раю прибудуся, в свету Божьему, а тебе Небеса всё воротят – и жану, и детёв всех – любви их, как нашанских…

За исключением этой встречи, благодаренье прошло в спокойствии и сытой безмятежности: так много всего дядя Жоль и Беати настряпали и столько всего сильване нанесли, что даже десять охранителей и четыре борзые не управились за день с яствами. Последующие семь дней до Меркуриалия тоже ничем не удивили. Потворствуя своему Пороку Лености, герцогиня Раннор просыпалась поздно, зная, что дядюшка Жоль присматривает за Ангеликой, а Тасита покормит ее дочурку, если понадобится, – казалось, что уж где-где, а в этой благодатной, горной глуши не может случиться ничего страшного – как максимум единственный на всю деревню бык даст рогами в забор.

Ангелика в отсутствие Рагнера научилась переворачиваться со спины на живот и забавно пыхтеть, опираясь на кулачки, чтобы приподняться. Утром первого дня Меркуриалия, освобожденная от своих лент, она впервые заползала по кровати – неумело, но с удивительным упорством. Маргарита, глядя на свое чудо, поражалась тому, что ее дочка, так тихонько сидевшая внутри нее, ныне столь смела, требовательна и громогласна.

________________

Первый день Меркуриалия, празднества искусств и ловкости, отметился комедийной постановкой с участием дяди Жоля, смуглой красавицы Беати, обаятельного Синоли и усердной Таситы, заучившей текст наизусть и впервые снявшей траур. Маргарита, покачивая Ангелику, переводила лодэтчанам-охранителям слова – те смеялись то ли над ее речами, то ли над действом, но главное, все веселились. Годовалая Жоли порой срывала игру лицедеев – забавная девчушка выбегала «на сцену», желая получить свою долю оваций. Ее ровесница Нёяна, напротив, лизала леденец, не интересуясь ничем более.

Сценку придумал Синоли. Она была о том, как две сварливые соседки сначала попали на Небеса, но там снова жительствовать рядом не захотели, и тогда ангел-Синоли сослал их обеих в Ад, где Дьявол, дядя Жоль в красной маске, нестрашный и смешной, никак не мог найти им наказание, а в итоге две дамы довели его тоже, – утомившийся от их ругани «Дьявол» вернул соседок назад на землю, сделав мужем и женой.

Во второй день празднества орензчан развлекали лодэтчане – они показывали трюки с картами, выкрутасы с ножами и другие чудеса ловкости. Сразу после Меркуриалия, двадцать пятого дня Нестяжания, отпраздновали двадцатилетие Синоли. Снова пиршествовали, танцевали и веселились…

________________

Тасита более черный траур не надевала, дядя Жоль побрился, избавившись от седины и значительно помолодев. Еще он вдруг озаботился своим чрезмерно лишним весом: перестал есть сладкое, закусывать после заката и по ночам. Вместо этого, он поутру уходил в лес в поисках первой земляники – угощал сперва Таситу да ее дочку, и уж только потом всех остальных. Маргарита поделилась своими наблюдениями и опасениями с Беати – всё-таки дядя Жоль был женат, пусть и не жил с теткой Клементиной, за Таситу же герцогиня Раннор держала ответ как за свою служанку. Беати посоветовала ей оставить дядю Жоля в покое – мол, Тасита уедет вскоре, а он хоть похудеет.

Утром тридцатого дня Нестяжания, перед вторым для Маргариты благодареньем в имении, дядя Жоль привычно отправился за земляникой. И вернулся с пустым лукошком, зато с двумя странниками – мужем и женой из Санделии. В Лувеанских горах находилось аж сорок восемь монастырей с чудотворными статуями. Странники, если шли с юга на север, начинали свой путь с Санделии, затем по горным тропам держали путь в княжество Баро и Святую Землю Мери?диан, далее двигались по долинам Санделии, ущельям Мартинзы и холмам Елеста до Идерданна, обходя Лиисем дальней стороной из-за высоких южных хребтов. Причем шли странники пешком, а те, которых привел дядя Жоль, путешествовали на лошадях – из-за них, видимо, бедолаги и сбились с пути. Дядя, разбудив Маргариту, попросил ее ему помочь – странники говорили по-меридиански, он же изъяснялся на нем с трудом. Женщина сильно пострадала: упала с лошади и скатилась с холма к реке Аэли.

Когда, наскоро одевшись и покрыв голову скромным белым платком, Маргарита спустилась в гостиную, то увидела там лежащую на скамье даму. Она была без сознания, ее темно-синее платье выпачкалось в глине, из-под голубого платка выбились пряди смолянисто-черных волос. Возле незнакомки хлопотал хорошо одетый, кудрявый мужчина, черноглазый и такой же черноволосый, как его спутница. Он протирал ей виски уксусом, шлепал ее по щекам и что-то горячо тараторил на санделианском.

– Господин Сангуине?м Мите?ро, адвокат, – в волнении представился он. – Я и моя несчастная супруга, госпожа Акантха Митеро, мы странствуем по монастырям с единой просьбой к Богу – подарить нам чадородие. Держим путь в Идерданн, к статуе Святой Майрты. Но, похоже, пошли неверным путем еще от побережья. А тут еще столь ужасное бедствие, ужасное, ужасное!

И Сангуинем Митеро грохнулся перед Маргаритой на колени, запричитал, перемешивая санделианские и меридианские слова да порываясь поцеловать подол ее платья. Он умолял спасти его жену.

– Но… я не знаю, что делать, – ответила Маргарита. – Здесь рядом город Гайю – там точно есть лекарь…

Сангуинем Митеро было привстал, но опять свалился ей в ноги и жарко затараторил, умоляя дать приют его жене, пока он съездит за лекарем. Отказать Маргарита не смогла, да и не видела причин для подобного жестокосердия. И как истинная меридианка она взяла опеку над несчастной: когда Сангуинем Митеро отъехал, попросила дядюшку перенести даму наверх, на кровать в ее спальне, и принести воды с вином.

В своей спальне Маргарита сняла грязный платок с головы Акантхи и протерла ее лицо. Черные, немного волнистые, лоснящиеся волосы выглядели бесподобно, да и сама дама была весьма хороша собой. Широкие брови, немного широкий нос и широковатое лицо у другой бы превратились в недостатки, но у этой незнакомки они гармонично соединились в нечто приятное. Природа одарила ее деревенской, простоватой красотой, при всем том ей хотелось любоваться; ее несоразмерно полная нижняя губа говорила о сладострастии. На вид Акантхе было лет двадцать шесть, может, больше.

Неожиданно, пока Маргарита ее разглядывала, незнакомка открыла глаза – серо-голубые, однако… ее расширенные, вопреки яркому дню, зрачки были словно безлунная, колдовская ночь. Такие выразительные очи звали сокольими.

– Как вы? – ласково спросила Маргарита на меридианском. – Вы упали с лошади к реке, – так ваш супруг сказал. Он уехал за лекарем, а вас принесли сюда, в особняк у деревни Нола… Меня зовут герцогиня Раннор… дама Маргарита.

– Так голова гудит, – слабым голосом прошептала женщина. – Я вас, Ваша Светлость, с трудом вижу – всё расплывается…

– Дама Маргарита – называйте меня так.

– Превелико благодарю, милостивая дама Маргарита…

– Не стоит – пустяки, никаких хлопот. Может, вы пить или покушать желали бы?

– О, не желаю быть обузой. Лучше мне встать, – попыталась приподняться Акантха.

– Полежите еще, – опустила ее Маргарита на подушки. – Поспите, если желаете. Ваш супруг и лекарь будут не раньше, чем часов через шесть – как раз к обеду. Давайте я помогу вам снять платье – его приведут в порядок.

– Вы столь добры… и столь прекрасны, словно Ангел Божий…

Маргарита улыбнулась, ничего не ответив, но похвала была ей приятна. И еще она чувствовала необъяснимую симпатию к этой едва знакомой женщине. Когда Акантха в знак признательности поцеловала ее руку, Маргарита смутилась и порозовела.

– Не стоит… – повторила она. – Никаких беспокойств…

Серьезных ушибов не виднелось на теле Акантхи, следов крови на ее одежде тоже, однако, когда Маргарита вернулась с завтраком в свою спальню, странница уже спала. Оставив поднос на столике, она тихо вышла и направилась в детскую, к дочери. Там была не только Тасита, но еще и Беати.

– Странное это, – сказала Маргарите подруга. – Цельный год здесь не былось ни гостей, ни странников, а тута – сандельянцы!

– Чего странного? Санделия с другой стороны гор… Даже в Ларгосе есть семья санделианцев – и никому странным это не кажется! А невдалеке же монастырь Святого Бренно.

– Да, но монастыря без статуи, и странникам до него интересу нету. Грити, тебе решать – мы в этом дому не хозяява, но будься этак – я бы их ночию не оставила. Мы их не знаем!

– Но меридианцы должны давать приют странникам – это наш долг. Да и как их в ночь отправишь по горным тропам? Беати, не пугай меня напрасно… С нами десяток охранителей, а странников всего двое… И, вообще, нельзя думать о людях плохо, лишь потому что ты их не знаешь. Сегодня мы поможем, – поцеловала Маргарита Ангелику, – а завтра нам. Я это как никто поняла – что мы бы делали без Лорко. А ведь я его до отвращения ненавидела!

– Вот что я тебе скажу, подруга, – ответила Беати, – хорошай человек завсегда простак… Простак – затем что дурак!

– Я не дура! – разозлилась Маргарита. – И не дурёха… просто добрая, а ты, Беати, ты, ты… Ты двери не закрываешь в кладовую!

Высокая смуглянка возмущенно фыркнула и вышла, хлопнув дверью.

________________

Поругавшись с лучшей подругой, Маргарита не находила себе места, а мириться первой не позволяла гордость. Да и виноватой она себя не считала. Беати же дулась – ни слова не сказала, когда принесла Маргарите второй завтрак на балкон, а затем чистое и поглаженное платье Акантхи.

Деревянный особняк, в каком они жили, устроился на невысоком холме, с одной стороны ограждался забором – там, во дворе, находились амбары, хлев для свиней, конюшня, сеновал, баня и другие постройки, нужные для хозяйства. Над воротами ограды высилось подобие надвратной башни – будка для стражи. Первый этаж дома занимали гостиная, небольшая обеденная, кухня, столовая для слуг; весь второй этаж отдали под господские спальни, чердак – под спальни для прислуги; в каменном подвале хранили вино и припасы.

Восточной стороной особняк смотрел во двор и на деревню, западной стороной – на очередной холм, у подножья густого горного леса. Высокие деревья изредка росли и на том холме. С западной стороны на первом этаже дома окон не имелось, зато вдоль второго этажа протянулся просторный проходной балкон под навесом. Солнце там не жарило – и в этот по-летнему знойный день именно на балконе уединилась Маргарита. Сперва она играла с дочкой, потом Ангелика заснула в переносной колыбельке, и Маргарита, полулежа на дневной кровати, с раскрытым на коленях романом, любовалась живописным видом бесконечных горных волн и тосковала по Рагнеру – вот бы он приехал, но нет – раньше середины третьей триады Нестяжания его возвращения ждать не стоило.

Все спальни имели выход на балкон. В какой-то момент дверь спальни Маргариты приоткрылась, и из нее словно вышла богиня древних – Акантха в одной белой сорочке на лямочках – черноволосая, по-дикарски красивая, столь пленительно полуобнаженная… Ее облик вызывал видение залитых солнцем виноградников, черной плодородной земли и необузданной южной страсти. Она так подходила этому краю, месту и дому.

Маргарита с удивлением таращилась на нее, почти голую – сквозь тонкое полотно сорочки отчетливо просвечивали темные соски острых грудей и темный треугольник у промежности. Акантха же с удивлением посмотрела на Маргариту, будто впервые ее увидела, затем она глянула на колыбельку с Ангеликой, далее обвела своими сокольими глазами горы.

– Ааа… – подала голос Маргарита, – а… одежда ваша, госпожа Митеро, уже в порядке. Она там, – показала Маргарита на спальню Таситы. – Там нет никого, а из леса кто-то может появиться… вас увидит…

– Простите любезно, прекрасная госпожа, но кто вы и где я? – спросила Акантха.

– Это имение Нолаонт, а я – дама Маргарита, герцогиня Раннор, – вздохнула Маргарита. – Ваш супруг отправился за лекарем – и скоро должен быть здесь: обеденное время близится… Не помните даже как с лошади падали?

– Я помню лишь то, как мой любомудрый муж-адвокат трещал без умолку, ругая всё и вся вокруг за то, что это он заблудился. Я закрыла глаза, думая: «Немного, и если ты, дурак, не заткнешься, то моя голова треснет, как старый колокол!»

– Дурак? – удивилась, но и улыбнулась Маргарита. – Так о супруге говорить вряд ли стоит с малознакомыми людьми.