Дотянуться до солнца

Дарина тем временем пополняла гардероб Татьяны своими давно не ношенными, но еще хорошими вещами. Постепенно начала происходить трансформация Татьяны из готессы в обычную девушку, познавшую краски мира. С моей легкой руки готически- смольный цвет волос Татьяны превратился в рыжевато-каштановый, который прекраснейшим образом сочетался с ее выразительными зелеными кошачьими глазами. Имея один размер обуви с Татьяной, я разделила свой кукольный обувной арсенал с готической принцессой, заменив ее тяжелые гриндерсы и бесформенные агрессивные сапоги на шнуровках на туфли, сапожки и босоножки на высокой шпильке, с серебряными бляшками и розовыми ремешками. На свой день рождения Татьяна получила от меня, конечно же, розовое платье с глубоким вырезом, подчеркивающим ее аккуратную грудь, о которой она всегда самоиронично выражалась «Cиськии! Где вы? Нет сисек!» Нежные розовые тени и прозрачный, с легким блеском бальзам для губ показали, какой нежной и романтичной может быть эта готесса, некогда измазанная гуталином с ног до головы. Находясь в обществе двух блондинок, это преображение для Татьяны было неизбежным. Татьяна принимала с интересом все, что вселенная ей посылала, пробовала, экспериментировала, отсортировывала и применяла. Бесконечная гонка под девизом «Я сама» приняла форму «Дают – бери. Бьют – беги». Не было смысла строить из себя гордую и независимую, когда люди добродушно протягивают тебе руку помощи. Ей было неприятно лишь одно: чувство жалости по отношению к себе. И она пока что никак не могла отделить это ощущение от желания согласиться принять помощь. Ей казалось, что, принимая помощь от людей, она становится им обязанной, должной, что она в свою очередь вынуждена дать что-то в ответ. Но у нее ничего не было, чем она могла бы поделиться, кроме ее прекрасного чувства юмора, звонкого смеха и преданности. И этот неравный, на ее взгляд, обмен вызывал в ней продолжительное чувство борьбы и недовольство собой. А как результат – отсутствовала радость от получения помощи со стороны. Синдром самозванца в лучших традициях.

Закончив первый курс университета с отличием, Татьяна, скопившая некоторые финансы за счет природной нерасточительности и ввиду позитивно развернувшихся событий, накупив кучу подарков для мамы, сестры и тети в родном городе П, вышла из третьего класса электрички на перрон в розовом платье, серебряных босоножках, с маленьким красным чемоданчиком и с голливудской каштановой волной на одну сторону, нежно благоухающая ванильным спреем. Мама, не видевшая дочь с зимних новогодних каникул, была просто ошеломлена такой неожиданной переменой и обняла ее, рыдая от счастья. Впервые она увидела свое дитя в образе не готическом, а в образе красивой юной прелестницы из тургеневских романов, такой, какой мечтает видеть свою двадцатилетнюю дочь любая мать: утонченной, женственной, покоряющей с первого взгляда.

Уже через какое-то время, когда мы познакомились с ее мамой, она, с так же трогательно проступающими слезами, благодарила нас с Дариной за то, что мы помогли ее дочери раскрыть ее внешнюю красоту и привлекательность. Хотя мы никогда с этой стороны на Татьянину трансформацию не смотрели. Для нас это было частью нашей девичьей дружбы – быть рядом с другом и убедить его в том, что он может быть разным, одинаково принятым и любимым как в обществе двух крашенных блондинок, так и в своем сатанинском кругу. Быть свободной от условностей, полюбить себя со всеми достоинствами и недостатками, быть открытой к экспериментам не только с психотропными веществами, но и с оттенками пастельных цветов, не изменяя своей готической натуре. Для нас не существовала Татьяна-Гот, вплетенная в свой черный мир и антураж. Для нас существовала сильная, самоироничная, целеустремленная и творческая личность, находящаяся в поиске себя. И мы были готовы принять ее любой и поддержать ее выбор, потому что мы ее действительно очень любили ее и восхищались ею.

Краеугольный камень

Осознание консервативности постсоветского культурного пространства, плюс изучение языков, способствовавшее расширению кругозора, давали надежду на то, что где-то может быть по-другому: не так тесно, не так зашоренно, где можно быть свободным от этого вечного «а что скажут люди» и быть самим собой. В этом я видела цель и смысл своей жизни – вырваться из общества, где ты должен быть всем для всех, кроме самого себя для себя. Сделав упор на английский, моя первая попытка найти «свои» культурно-социальные условия остановилась на уже упомянутой программе, как средстве знакомства с США и дальнейшим самоопределением. Бежать туда сломя голову и класть все яйца в одну корзину я не планировала. Ориентироваться по ситуации и не гнать коней, не зная броду, было для меня более безопасной стратегией.

После первого курса обучения я смогла убедить своих родителей, что их цель жизни – сделать меня счастливой, способствуя исполнению моей мечты. Моя семья тоже была далеко не из зажиточного сословия и поддерживала мое студенчество в другом городе за счет дачного урожая и скромных финансов, которых со скрипом хватало на все самое необходимое. Видя мои старания в учебе, хорошие результаты и упорство, умение экономить и желание пренепременнейше убедить мерзких продажных людишек из деканата в том, что моих мозгов достаточно, чтобы государство выделило на них деньги, родители авансом согласились дать мне те заветные три тысячи американских ассигнаций на программу «Work and Travel», с условием, что я выбью бюджетное место. Закончив первый курс на отлично, я получила скидку на обучение в 30 %. Это уже было хорошим началом. Но была в университете еще одна опция: после сдачи некоторых дополнительных экзаменов можно было поучаствовать в конкурсе на бюджетное место. Эта была наша общая задача с Татьяной: во что бы то ни стало перейти на бесплатное обучение. Тогда сумма, которую наши родители потратили бы на учебу, пошла бы на финансирование поездки в США. Вполне себе адекватная и честная сделка. После нашего позорного триумфа на олимпиаде мы поняли, что просто так не сдадимся. Мы обе получили самые высокие баллы на дополнительных экзаменах, и продажному ректорату не оставалось ничего другого, как предоставить нам бесплатное обучение в вузе.

Мои родители имели запасы строго на мое обучение и после новости о переходе сдержали обещание, выдав мне заветную сумму для оформления документов в США. Татьянина семья со стороны мамы собирала и копила деньги в течение семестра, чтобы поэтапно оплачивать ее учебу. Семья со стороны отца финансово Татьяну перестала поддерживать с тех пор, как она «переселилась» к ним. Поэтому в ее случае единоразовая выплата для участия в программе не представлялась возможной в ближайшие полтора года. Мне было немного не по себе, зная, что Татьянина мечта, такая заветная и такая для нее далекая, исполняется у меня – человека, который хоть и хотел попасть за бугор, но без фанатизма, и тем более пока что не торопился мигрировать, обрубая концы. В Татьянином же воображении четырехмесячная рабочая виза в США и поездка на летние каникулы была лотерейным билетом в погоне за лучшей жизнью. Она жила американской мечтой и готова была работать на самых грязных работах без перерывов и выходных, лишь бы у нее была возможность при этом подняться по карьерной лестнице, благодаря своему упорству и выносливости, или же, как план Б, она надеялась и грезила о том, что ее актерский талант и великолепный голос будут замечены каким-нибудь влиятельным человеком из соответствующих кругов, и ей откроется путь в совсем другой мир, где ее творческая натура развернется во всей красе. Но это развитие сюжета было скорее из области сказок, в которую Татьяна, несмотря ни на что, верила с завидным романтизмом.

Какое-то дурацкое чувство вины скребло мою душу, и мне становилось неуютно в обществе Татьяны. Наверное, какой-то более благородный и независимый от условностей человек, отдал бы этот шанс тому, кто в нем нуждался более отчаянно. Но в этом и была загвоздка: в своих помыслах я была тем самым благородным человеком. А вот осознание того, что мои родители будут сжирать меня упреками и смаковать послевкусие от пережеванного ущемленного чувства благородства, вынуждало меня лететь в США с чувством горькой радости и с сомнительной эйфорией от исполнения мечты. Чужой мечты.

Татьяна интуитивно чувствовала мою неловкость за всю ситуацию, но, будучи оптимистом, что меня в ней всегда восхищало, она своим звонким голоском щебетала о том, как они с Даринкой обязательно приедут в США на следующий год, и что я обязательно должна там остаться и дождаться их, т.к. если завоевывать мир, то уж точно втроем. История всегда говорит о троечке. Она взяла с меня обещание регулярно писать и звонить, сообщая обстановку, быть сильной и не страшиться препятствий, заработать миллион, увидеть много-много всего, и просто получить удовольствие от каждого проведенного там момента. Я видела, как она мечтательно закатывала глаза, говоря все это, воображая себя, разгуливающей по Нью Йорку, и как в итоге проецировала все это на меня, искренне без зависти и сожаления, радуясь за мое предстоящее путешествие, как может радоваться только чистый сердцем и настоящий друг.

Единственное, чем я могла себя утешить, это дать слово самой себе, наладить как можно больше связей и нужных контактов, насобирать базу данных нужных адресов, телефонов, паролей и явок, чтобы, когда наступит день Икс и Татьяна полетит на Землю обетованную, ей уже была подстелена соломка во всех возможных сферах, и ее путь к свободе и мечте был облегчен хотя бы на первых этапах. Дав себе это обещание, я, как разведчик и ледокол, была торжественно снаряжена в далекое путешествие в страну Татьяниных грез и моих проб и ошибок.

***

Задача по освоению Нью Йорка и столично-провинциального Вашингтона состоялась по плану. Я вернулась в город О строго по расписанию с багажом эмоций, впечатлений, контактов и знакомств. В 2007 году на США обрушился кризис, который из четырёх месяцев моего пребывания дал мне поработать только два с половиной. Остальное время было направлено на поиск работы и дополнительных источников дохода. Заработать миллион не получилось. Не получилось даже отработать деньги на затраты по программе, что в принципе получалось всегда и у всех. Эта поездка была настолько же эмоциональным скачком и личностным продвижением вверх, насколько финансовым движением вниз. По возвращению в город О и столкновением со старым образом жизни у меня случился культурный шок. Говорят, что он происходит, по обыкновению, когда люди попадают в новую среду. Но в новой среде я, кстати, чувствовала себя, намного приятнее и естественнее, чем теперь в ставшем за такое короткое время чужим городе О. Лица прохожих, интонации разговаривающих людей, унизительное отношение преподавателей к студентам, как к отупевшему стаду безликих животных, грубость и сексизм со стороны парней, глупость и инфантильность девушек, грязь на улице, посвистывания и пошлые комментарии выпивших индивидуумов, неприветливость персонала в супермаркете, тяжелые взгляды женщин, измученных жизнью, укоризненные злорадные взгляды – все стало меня раздражать в моем окружении. Казалось, что все в этом мире запрограммированы на то, чтобы своим поведением показать тебе, какое ты ничтожество, какое ты бессовестное существо, если удостаиваешь кого-то вежливой улыбкой или добрым взглядом. Лишь два светящихся огонька в этой непроглядной депрессивной темноте давали мне надежду на жизнь – Татьяна и Дарина. Из блондинки на шпильках я превратилась в девчонку с рваными джинсами и наскоро сваляным пучком волос на голове. Даже мои готовые ко всему подруги удивились, что я больше не накручиваю свои золотистые локоны, или не вытягиваю их бережно и тщательно в идеально гладкое полотно, а просто отращиваю неряшливые корни родного цвета и прячу их в бесформенной дульке с петухами. Я была очень задумчива первые несколько недель после возвращения домой. Было много работы по учебе, и мы никак не могли встретиться с Татьяной и Дариной чтобы просто побеседовать по душам. К тому же маячившая в моем «новом» мрачном мире Оксана с ее мировоззрением величиной с сухую горошину, стала нестерпимо выводить меня из себя, и я съехала в отдельную квартиру, чтобы не быть заложницей ее непоколебимой репутации, и стала жить одна.

Наконец, разобравшись с переездом и влившись в ход учебы после опоздания на месяц, я пригласила своих девчонок на новоселье. Принеся в подарок набор розовых чашечек и баклажку самого дешевого пива, мои два боевых товарища принялись расспрашивать меня не об американских приключениях, как им того хотелось все эти дни, а о моих волосах. Более деликатного метода осведомиться о состоянии моего внутреннего мира придумать было невозможно. Я кинулась на них обеих в слезах и истеричных конвульсиях, повторяя без перерыва одну только фразу: “надо валить, девочки. Надо валить, девочки. Надо валить…” Они не задавали больше вопросов, т.к. поняли, что какое-то страшное озарение снизошло на меня после этой поездки в США. Настолько горькое и невыносимое, что я не могла его выразить никак иначе, кроме как выплеском этой накатившей боли через душераздирающие рыдания. Разговора не получилось. Я тряслась в истеричном откровении долго и мучительно, пока не выбилась из сил. Они уложили меня на скрипучий диван, укрыли теплым пледом и гладили одна по голове, другая по ладони, свободно и безжизненно свисающей с дивана, пока я не уснула. А когда я проснулась рано утром, то нашла их лежащими на полу возле моего дивана, жмущимися друг к другу, как котятки, укрываясь одним коротеньким одеялом на двоих. На кухне стояла полная окурков пепельница. Баклажка пива была пуста…

Следующий

Даринка никогда особо не грезила мечтой попасть за кордон. Получение высшего образования на факультете иностранных языков было для неё третьим заходом на пути освоения профессии. Сначала она, после 9-ти классов школьной программы, посещала колледж по специальности финансы и бухучет. Скучные и безжизненные математические подсчеты не приносили ей желаемого удовольствия от перспективы заниматься этим всю жизнь в качестве профессии. Тогда она перевелась на отделение по информатике, где на первый взгляд безжизненные математические подсчеты и алгоритмы в итоге образовывались в функционирующие программы. Внезапно возникшее увлечение английским языком свернуло ее с программирования на гуманитарный путь развития. Ей показалось, что педагогический вуз – это то самое место, где она сможет найти себя: философия, антропология, концепции естествознания, иностранные языки и прочие лингвистические предметы, способствующие духовному и интеллектуальному росту личности стали ее привлекать больше, чем точные науки. Ее родителям было все равно, каким образом их чадо в итоге самоутвердится. Финансовый вопрос в их семье не стоял ребром, т.к. Даринкин отец работал на севере в какой-то нефтеперерабатывающей-добывающей компании и обеспечивал семью всеми нужными и сверх того благами. Поэтому Даринка не цеплялась за возможности, а выбирала пути по зову сердца, зная, что любой путь будет профинансирован любящим папой. После знакомства с двумя повернутыми на англоязычном мире залетными пташками в лице меня и Татьяны, Даринка так же загорелась желанием свалить за бугор. Будучи с нами на одной волне, чувствуя себя чужой среди своих, ведомая жаждой жизни и приключений, она стала верить, что там она будет счастлива. Финансовый вопрос ее не смущал. Убедить папу дать ей денег на программу она могла без труда. Но она не была уверена в своем английском. Учить его она начала самостоятельно еще до поступления в университет. Сам же университет давал нагрузку, мягко говоря, слабую. Мы с Татьяной, учившиеся по оксфордским учебникам в своем «отсталом» Казахстане, откровенно скучали на парах по грамматике и практике языка. Было жутко слышать речевые ошибки преподавателей и ощущать со временем деградацию собственного уровня. Даринка же в таком ненапряжном темпе делала видимые успехи и была максимально мотивирована научиться большему, видя, что мы могли дать ей это большее. Она была любопытна, задавала много вопросов по непонятному материалу, читала и выполняла больше заданного на дом, параллельно накупив дополнительной внеклассной литературы, обсуждая ее с нами и ежедневно пополняя словарный запас. Даже когда мы гуляли по набережной в свободное время, она постоянно проворачивала в голове какие-то диалоги и учебный материал и могла, казалось бы, невпопад спросить «а что значит…?» или «а как переводится…?», «а как сказать…?», «а вот если я хочу сказать вот так, это правильно?». Мы понимали, что она в такие моменты присутствовала одновременно в двух реальностях и добросовестно отвечали на все ее вопросы и просьбы. Иногда она даже доставала свой маленький блокнотик, где она делала заметки, боясь упустить важную информацию, и документировала только что усвоенный урок или помечала вопросы на следующий раз.

Спустя пару дней после нашей встречи я начала приходить в себя и без лишних выпытываний приоткрыла завесу своего таинственного путешествия в США. Татьяна и Даринка слушали с открытым ртом про все мои злоключения, трудности и радости. Каждый вычленял из потока информации ту, что была важна лично каждой из них. Даринка в свою очередь сконцентрировалась на историях про встретившихся мне студентов, которые не могли выговорить ни слова по-английски, но тем не менее умудрялись устраиваться на работу и получать удовольствие от жизни с карманным переводчиком в руках. Я лично проживала с такими кадрами в одном доме и могла прослеживать развитие их языка в условиях естественной среды. Даринка с жаром допытывалась, действительно ли нужно знать все 12 временных форм и их формы страдательного залога для нормального ежедневного общения с американцами? Как сурово судят американцы о тебе, если ты говоришь на корявом английском? Дружелюбны ли они? Понятно ли они говорят? Есть ли какие-то диалектные формы, которые просто невозможно воспринять на слух? Смеются ли они над нашим акцентом и понимают ли все, что мы говорим? Получив достоверную информацию из первоисточника, Дарина осталась довольна, воодушевлена и твердо заявила: «я поеду туда следующим летом! Точно вам говорю. Если эти чуваки туда попали, не умея читать, и не пропали, то я уж точно не пропаду». Мы знали, что она говорила вполне серьезно. И мы были уверены, что она поедет туда летом.

Татьяна, все еще проживающая у Даринки, подтягивала ее знания, занимаясь и разговаривая с ней на английском в любую свободную минуту. После того, как Татьяну перевели на бесплатное обучение, большой груз спал с ее плеч. Но, к сожалению, общее финансовое положение ее и ее семьи пока что не позволяло ей двигаться дальше к своей цели. Я так же понимала, что, не отработав последнюю поездку, я вряд ли смогу рассчитывать на повторное финансирование со стороны родителей. К тому же, попав снова в США, я уже не собиралась возвращаться. Так обмануть их ожидания и свалить в закат за их счет я не могла. Нужно было искать работу и копить деньги самостоятельно, чтобы не выслушивать упреки в том, какая я неблагодарная дочь, которая бросила все и всех. Я не была уверена, что справлюсь за год, но чем раньше начнется пополнение казны, тем скорее получится самостоятельно вырваться из страны. Татьяна, приостановившая на лето свои подработки так же, задалась вопросом поиска источника дохода. У нас была четкая программа по зарабатыванию, экономии и добыче денег любыми честными и нечестными способами. Мы брались за любую работу, которая подворачивалась: расклеивание объявлений, распространение рекламных листовок, промо акции и реклама в супермаркетах любой продукции от пива до карамельных вафель, индивидуальные уроки английского языка, групповое репетиторство, гоу-гоу-подтанцовка в клубах, официантская деятельность, бартендеры на частных вечеринках, реклама сигарет, даже как-то единично попали на легкие деньги, выступая в роли веб-моделей. Но наши высокие моральные принципы вынудили нас отказаться от этого занятия, попробовав единожды. Зато, где наши моральные принципы не проявили себя, так это в «пересдаче» жилья. Т.к. я жила одна, я решила сдать недавно притащенный с какой-то свалки раскладной мини-диван приезжей студентке, не ставя в известность хозяина квартиры. Таким образом я откладывала деньги за счет ее «нелегального» проживания, что было отличным вкладом в осуществление мечты.

На еде мы экономили за счет Даринки. Она, видя, как мы боремся за каждую копейку, продолжала таскать теперь уже мне домой мамины заготовки-закрутки, иногда покупала продукты, идя ко мне в гости. И не какие-нибудь тортики, выпечку или алкоголь, что люди обычно берут, приходя к кому-то на чай, а несла макароны, крупы, хлеб, батон колбасы и, конечно же, пару банок маминого лечо. Пока мы работали везде, где только можно было, параллельно получая стипендию, как бюджетные студенты, и учились на отлично, чтобы эту стипендию не профукать, Даринка хлопотала о предстоящей поездке. Она быстро собрала документы, объяснила родителям, что загорелась новой мечтой – поехать поработать в США, а возможно, в перспективе и поучиться в этой стране, нашла одобрение у гордого за свою дочь отца и получила полную финансовую поддержку, вместе с бесконечными причитаниями матери, которая теперь четко осознавала неизбежность бесконечности своего одиночества. Столкнувшись на собеседовании в посольстве впервые с носителем языка, Даринка убедилась, что знаний английского ей более чем достаточно для повседневной жизни. Она стала терпеливо выжидать конца семестра, чтобы отправиться навстречу с мечтой Татьяны. Моих рассказов, возросшей самооценки, собственного воображения и оптимизма хватило Даринке, чтобы определить Нью-Йорк как место своего будущего счастливого проживания. Она не собиралась возвращаться в родной город О ни при каких обстоятельствах, даже еще не прознав вкус американской мечты.

В погоне за деньгами Татьянин ритм жизни перестал совпадать с Даринкиным расписанием дня. Татьяна все чаще оставалась ночевать у отца, потому что ей было неудобно приходить сильно поздно в Даринкин дом, где она жила и питалась за счет чужой семьи. Дарина же, заскучавшая от своего упорядоченного и безопасного плана на лето и без милой подруги дома, начала возвращаться к старой компании знакомых и восстанавливать когда-то угасшие романтические отношения с одним из ребят, чтобы приятно для души и тела скоротать время до заветного путешествия. Иногда Татьяна все же захаживала к Даринке на ночлег. Но та могла в любой момент сорваться по зову романтики и оставить ее одну. В такие моменты Даринкина мама, которая безумно любила свою дочь, но была, как это часто бывает в извечном вопросе отцов и детей, «с другой грядки» по своему мировоззрению и никак не могла установить с дочерью теплые и доверительные отношения, оставалась с Татьяной наедине и изливала ей душу за чашкой вечернего чая.

После нескольких таких вечеров к Татьяне начало закрадываться ощущение, что всю свою материнскую любовь к Дарине ее мама начала проецировать на Татьяну, потому что нашла в ее лице, наконец-то, ту самую чуткую, слушающую и понимающую душу, которую всегда хотела видеть у своей дочери, путая ее с вежливостью и уважительным отношением Татьяны к приютившей ее женщине. Чрезмерная опека, советы, о которых никто не просил, слишком личные рассказы, о которых не очень-то хочется знать постороннему человеку – все это стало Татьяну немного настораживать, и она стала избегать общества Даринкиной мамы, когда оставалась одна, ссылаясь на кучу домашних заданий.

В Татьяне снова начали бороться двоякие чувства: с одной стороны она была бескрайне благодарна Даринке и ее семье за поддержку и протянутую руку помощи в такие тяжёлые для нее времена, с другой стороны, она не хотела становиться заложницей своей благодарности и подстраиваться под жизнь и эмоциональное состояние чужой матери. Но желание скопить деньги, не растрачиваясь на такое дороге жилье в городе О, было в большем приоритете, чем самостоятельное проживание, как возможность побега от этой моральной дилеммы. Неизбежность отодвигать все дальше к линии горизонта свою голубую мечту из-за переезда панически напрягала Татьяну, и она, с эмоциональным грузом на душе, продолжала кочевать от отца к Дарине, таская с собой даже в университет свою неподъемную сумку, в которой было все необходимое от учебников и тетрадей, до сменной одежды и предметов личной гигиены с запасом на два дня.

***

Моя новая соседка и источник накопления финансов оказалась очень открытой и дружелюбной девочкой, которая прониклась теплом к Татьяне и ее истории и никогда не была против, если моя, уже полуготическая подруга, оставалась ночевать со мной на раскладном диване. Она с радостью готова была поделиться последним куском хлеба с Татьяной, если бы на то была необходимость. И Татьяна в свою очередь, так же стала чувствовать себя увереннее, приходя к нам в гости. Теперь у Татьяны появилось еще одно место, куда она могла сбежать от своих эмоциональных конфликтов. По крайней мере мы старались всеми способами до нее донести, что она ни в коем случае нас не смущает и не стесняет на наших 25 квадратных метрах жилья, и может в любое время дня и ночи к нам пожаловать и забыться, принимая горячую ванну, отоспаться после работы и подготовиться к занятиям в университете, которые мы посещали в одно и то же время. В таком ритме прошло несколько месяцев, холодные месяцы миновали, Татьянина кочевая котомка стала легче, т.к. теплые свитера и колготки на смену сменились легкими платьицами. Я ненавязчиво присоседила Татьяну к своему гардеробу, поэтому, оставаясь у меня ночевать, она всегда могла выбрать любую обувь и одежду из моего шкафа.

В один теплый июньский день 2008 года мы проводили Даринку в США, точно зная, что ровно через год мы будем в том же поезде до Москвы, откуда стартанет трансатлантический рейс до Нью-Йорка уже для нас. Снарядив Дарину нужным контактами, предупредив заранее своих знакомых в Нью-Йорке, что близкий мне человек прилетает в поисках новой жизни за океаном, мы были спокойны за подругу. Ее ждали веселые, заботливые и ответственные ребята, с которыми я год назад прошла огонь, воду и медные трубы, но у которых хватило наглости и смелости остаться там. Они знали, как никто другой, как важно иметь поддержку в первые несколько недель пребывания на чужбине, чтобы не сойти с ума от переизбытка информации и навалившихся проблем. Поэтому они были рады помочь, в знак нашей теплой дружбы на расстоянии, встретив Даринку в аэропорту и обеспечив проживанием, пока она не акклиматизируется ввиду двенадцатичасовой разницы во времени и не войдет в курс дел американской реальности. Так нас стало на одного бойца меньше в городе О, но на одного бойца больше в городе НЙ.

Откровение

Летом 2008 года Татьяна, накопившая уже больше половины нужных средств для своей мечты, объявила отцу о намеченном плане покинуть через год город О. Она радостно рассказала о том, что Даринка, которую отец по рассказам дочери уже давно знал, поехала покорять США, и будет трепетно ждать приезда Татьяны следующим летом. Подавать заявку на участие в программе нужно было до зимы, чтобы успеть со всей бумажной волокитой и оформлением виз. Татьяна обратилась к отцу с просьбой занять ей недостающую сумму. Отец, который собственными средствами не располагал, а жил за счет своей сестры и пособия по инвалидности, обещал посоветоваться на этот счет с сестрой и как-нибудь поддержать Татьяну. Татьяна прекрасно знала, кто в семье министр финансов, но напрямую к тетке, отношения с которой изначально складывались по принципу американских горок, с таким щепетильным вопросом решила не обращаться. Рассказав отцу о недостающей сумме, она надеялась на его поддержку словом, но особо радужно на удачный исход переговоров не рассчитывала. «Попытка – не пытка», – подумала она и простилась с отцом, направляясь к Даринкиной матери.

После отъезда Даринки Татьяна стала чувствовать себя у нее дома еще более неуютно. Теперь, когда ее пребывание в чужом доме не могло быть оправдано ни поддержкой по учебе, ни пижамными вечеринками, ее стала грызть совесть. Проблема была та же: она не могла принять помощь без бартера. Не могла расслабиться за чужой счет, не могла почувствовать себя уютно «на халяву». Перспектива кантоваться под мостом казалась ей намного более комфортной в психологическом плане, чем собственная комната в большом теплом Даринкином доме с горячим трехразовым питанием и выстиранной одеждой.

Этот внутренний конфликт истощал ее эмоционально. Она становилась раздражительной, понимая безысходность своего положения. С одной стороны, у нее было три «дома», где она могла ночевать, но не было ни одного места, где она могла бы чувствовать себя достойной пребывания в этом месте. У отца вечные косые взгляды и стиснутые зубы заносчивых родственников, у Даринки – ощущение беспомощности перед сердобольной матерью и ее одиночеством, незаслуженная халява и желание «рассчитаться». А «оплата» в Татьянином случае означала психотерапевтические сеансы с покинутой мужем и дочерью женщиной. Приходить ночевать в мое студенческое жилище было так же преградой для Татьяниного внутреннего душевного баланса: она то и дело пыталась втиснуть нам пару сотен рублей, хотя бы вкладываясь таким образом в оплату коммунальных услуг. Деньги мы, конечно же, не брали, но находили их незаметно оставленными в прихожей под каким-нибудь косметическим бутыльком.

Дарина писала нам о своих продвижениях на новой родине. Она была воодушевлена новой языковой и культурной средой, зарабатывала первые деньги и осведомляла нас о своем жилище и перспективах. Мы в свою очередь держали отчет о финансовой ситуации и уверяли Дарину, что все идет по плану.

Татьянино внутреннее беспокойство усиливал и тот факт, что она, с тех пор, как попала в город О и ее жизнь закрутилась бешенным вальсом, совсем забыла, что такое быть привлекательной для противоположного пола. Сначала не было времени из-за учебы и многочисленных работ, потом, когда обороты в борьбе за существование спали, она вдруг поняла, что ей не хватает романтики в жизни и простого мужского внимания, которым она на своей исконной родине никогда не была обделена. Раньше молодые люди устраивали чуть ли не рыцарские турниры, чтобы Татьяна удостоила сильнейшего своим строгим взглядом. Ее выходные начинались с того, что она рассылала отказы своим поклонникам и ломала голову, с кем же пойти на свидание из тех, кто все-таки сумел привлечь ее интерес и соответствовал ее вкусу и ожиданиям. В городе О для Татьяны открылась другая реальность: здесь за почти два года ее пребывания у нее не было ни свиданий, ни интересующихся ее личностью и внешностью, ни простых флиртов в свободное от учебы и работы время. Она вдруг начала сомневаться в собственной привлекательности, прокручивала в голове возможные причины, почему на нее никто не обращает внимания, даже когда она рассылала флюиды своего очарования на парней, оказавшись на студенческих мероприятиях. Она будто перестала существовать для мужчин. В добавок к ее надломленному эмоциональному равновесию случилось откровение, что она такая, какая есть, не способна никого очаровать.

***

К зиме Даринка умудрилась заработать ударными темпами, вкалывая на нескольких работах без сна и устали, столько денег, что выслала недостающую сумму для осуществления Татьяниной мечты. Теперь будущее нашего готического дружочка было застраховано. К тому же один из Даринкиных работодателей согласился выслать приглашение на работу для Татьяны, что так же сэкономило некоторую сумму, включенную в общую стоимость поездки. Счастье было уже не за горами. Оставалось только оформить некоторые документы, получить визу и ждать лета. Мои финансы так же подкапливались ускоренным темпом. Давая частное репетиторство по английскому одному молодому человеку, у меня завязались с ним романтические отношения. Молодой человек оказался шеф-поваром в самом дорогом и престижном ресторане города, откуда на наш студенческий стол с легкой руки моего нового друга, прямым ходом поставлялись деликатесы и напитки. Статья расходов «пропитание» была напрочь вычеркнута из списка. Молодой человек баловал нас всех троих: меня, Татьяну и мою соседку, готовя нам еду и угощая купленным вином. Теперь, зная, что поездка в США неизбежна, мы наконец-то начали ощущать вкус жизни в большом городе. Город О являлся одним из десяти городов-миллионников России и предлагал развлечения на любой вкус и цвет. Все эти развлечения проходили уже больше двух лет мимо нас. Шоппинг приравнивался к походу в музей: смотреть можно, приобрести – не по карману. Дискотеки, бары и рестораны пестрели только в окнах общественного транспорта на пути в университет и обратно. После того, как вселенная послала нам волшебным образом шеф-повара с его толстым кошельком и большим сердцем, мы словно с цепи сорвались и начали кутить денно и нощно, катаясь в такси от одного увеселительного заведения в другое. Наш кавалер рассчитывался за все удовольствия, не заглядывая в принесенный счет, и иногда даже перенимал оплату коммунальных услуг, интернета и регулярно закидывал мне на телефон щедрые суммы. В целях безопасности я не распространялась на тему своего плана побега. Как уже было упомянуто, моральные принципы обходили нас стороной, когда в игру вступали перспективы на будущее.

Понимая, что мы вряд ли продолжим учебу в университете, намереваясь мигрировать в США, мы начали пропускать занятия, делая выбор в пользу утреннего сна и ночных кутежей. Стипендии за прогулы не лишали, а лишали лишь по результатам экзаменов, до которых мы бы все равно в городе О не остались. Поэтому наши лица начинали постепенно стираться в памяти одногруппников и преподавателей. Мы добросовестно ходили лишь на пары по практике английской речи и создавали таким образом «концерт по заявкам», посещая университет. Татьяна все чаще оставалась ночевать у меня, т.к. я временно переселилась к нашему «спонсору». Мои романтические отношения развивались по лучшему сценарию любовно-приторных фильмецов, а наше «трио лимитчиц» собиралось лишь под вечер, когда в программе стояла очередная богемная вечеринка.

В это время, когда работа и учеба перестали быть для Татьяны в приоритете, она активно начала заниматься самокопанием и, как результат, самоедством. До определенного момента она была уверена в своих талантах, очаровании и умении добиться успеха. Теперь же, за время всех наших походов по увеселительным заведениям, она непрерывно чувствовала себя гадким утенком: за тот промежуток времени, что мы находились в эпицентре молодежных тусовок, к ней не подходил ни один молодой человек с целью познакомиться или просто пригласить на танец, как бы соблазнительно она не виляла бедрами под звуки ар-эн-би. Казалось, что даже самые заморышные и вульгарные барышни пользовались большим успехом, чем элегантная Татьяна, излучающая харизму. Она прекрасно понимала, что как только она ступит на американскую землю, все проблемы, которые на нее свалились в городе О, ровно таким же грузом, если не больше, навалятся на нее и там. Теперь, когда случилась эта пауза с дольче витой, и будущее было предопределено, она непременно хотела получать от жизни удовольствие и наконец-то расслабиться, хотя бы эти несколько месяцев, зная, что потом фаза расслабления наступит, в лучшем случае, через год. Каждый раз поход в клуб сулил ей фиаско и очередной удар по самооценке. Даже халявные коктейли и море суши, которые она так полюбила, не выравнивали испорченное настроение от безуспешной борьбы за мужское внимание. В толпе разгоряченных танцующих людей она ощущала себя жутко одинокой, словно привидение: все видящая, но никем не видимая.

Неприятное чувство ненужности начало где-то в глубине души грызть Татьяну. Вспоминая все месяцы своего проживания в городе О, она пришла к выводу, что все это время она была лишь каким-то никому не нужным субъектом, живущим в центрифуге, центробежная сила которой давно прибила ее к стене и удерживала от социальной жизни и признания со стороны общества. Сначала она пыталась оправдать свой вдруг раскрывшийся статус изгоя занятостью на нескольких работах и продвижением к своей цели. Это объяснение дало ей успокоение на несколько дней. Но потом вновь ее охватывала тоска по прошлой жизни в кругу любящей мамы, сестры, друзей-готов, многочисленных поклонников, которые ежедневно давали ей уверенность в своем превосходстве и неотразимости, с которыми она могла говорить на все возможные темы, самыми вычурными речевыми оборотами и не казаться «странной». Эта жизнь безжалостно контрастировала с ее жизнью в новом городе, где она всюду была не ко двору, где люди шарахались от нее сначала из-за обилия черного цвета, а потом от неприкрытого интеллекта, и где она даже у самого неприметного парнишки не вызывала никакого интереса и влечения. А что, если так будет всегда? А что, если она была счастлива только на своей родине в кругу «своей» компании, где ее принимали и любили такой, какая она есть. А что, если она, какая есть, «не формат» и чтобы добиться успеха ей придется притворяться кем-то другим, кем она не является? Не удовлетворенная потребность «быть нужной кому-то» накрыла Татьяну депрессивным настроением, и ее чувство самоценности и важности разбилось на мелкие осколки об открывшуюся реальность после высадки из центрифуги.

Нокаут

В один из зимних январских вечеров Татьяна направилась к отцу, чтобы сказать ему, что тема финансов закрыта и она не нуждается больше в его поддержке. Мол, поездка заказана, документы оформлены, и она не собирается возвращаться из этой поездки никогда. Тетка в этот день, видимо, была в не самом лучшем расположении духа и, подслушивая разговор Татьяны и отца через закрытую дверь на кухне, сконцентрировалась только на тех словах, которые ей были нужны для зачатия ссоры. Она ворвалась в кухню посреди беседы и начала отчитывать Татьяну за ее бессовестное и потребительское отношение к их семье. Мол, 20 лет ни слуху ни духу не было, а тут, видите ли, нарисовалась любящая дочь, которой отстегивай баблишко на ее сумасбродные идеи. «Высосала из них, что надо, использовала, а теперь сматывает удочки!» Опускаясь все ниже и ниже в глазах изумленной Татьяны, взбешенная тетка не была разборчива в словах: «вертихвостка», «нахлебница», «бесстыжая наглая приживала», «куда ты собралась, в какую Америку, тратить чужие деньги?», «думаешь они нам с неба падают?», «безмозглая иждивенка», «неблагодарная лимита». Было очевидно, что тетка в глубине души завидовала и дивилась Татьяниной целеустремленности. Она работала много и усердно, чтобы обеспечить будущее своим детям, которые с детства, благодаря матери, ни в чем не нуждались. Теперь же, пропихнув своих чад на учебные места в университетах, она была разочарована в их отсутствующей мотивации к учебе и стремлениях. Старания и вложения матери они воспринимали как само собою разумеющееся. Если они не могли из-за собственной лени и недостаточного ума сдать сессию, то мать всегда была готова «разрулить» ситуацию по-своему, т.к. не было такого преподавателя, который бы не поставил зачет за определенное денежное пожертвование. Вся зависть и неоправданные надежды тетки, боль от разочарования собственными детьми и их неблагодарность и безучастие по отношению к ней она спроецировала на злосчастную Татьяну. В глубине своего подсознания она хотела высказать все это своим отпрыскам, но под руку попадалась Татьяна, став девочкой для эмоциональной разгрузки и битья. Тетка мечтала, что ЕЕ дети будут сдавать экзамены на отлично, что ЕЕ дети, захотят покорять зарубежье, что ЕЕ дети, будут помогать ей по дому и ухаживать за братом-калекой и старой сварливой бабушкой. Она хотела, чтобы ЕЕ дети приходили к ней чаще и беседовали о семейных историях и делились своими планами на жизнь. Но все это делала чужая девочка, ненависть к которой была у нее в крови, и которая, несмотря на все происки и удары судьбы, оставалась отзывчивой, вежливой и готовой помочь, даже когда она за это получала только психологические тумаки. И в этот момент тетка ненавидела Татьяну еще больше, потому что чувствовала Татьянино превосходство над ней в ее благородстве, бескорыстности и милосердии. Тетка поняла, что лишилась последнего козыря, рычага психологического давления и причины для издевки над Татьяной, утратив свое финансовое превосходство. Ее злобе не было границ. Тетка стала не нужна даже ненавистной Татьяне с ее вечными проблемами. Теперь не с кем будет играть в благородство и не на ком будет вымещать свои комплексы недолюбленной матери, тщетно ждущей благодарности от детей. К сожалению, в момент разгара теткиной тирады Татьяна не понимала истинных движущих мотивов своей взбеленившейся родственницы. Когда на человека выливается ведро словесных нечистот, сложно абстрагироваться и пожалеть извергающегося индивидуума. До такого уровня милосердия Татьяна еще не доросла. А ввиду того, что в последнее время психика Татьяны и так была изрядно надломлена бесконечными рассуждениями о своем месте в социуме, разыгравшееся теткой неврастеническое представление ударило залпом пушечного ядра по качающейся Татьяниной самооценке. Она вежливо, но уже подергиваясь от нервного напряжения, попросила забрать свои немногочисленные вещи, которые хранились у отца на случай ночевки, распрощалась с родственниками, запихав наскоро вещи в пакет, извинилась за неудобства и вылетела пулей из подъезда к автобусной остановке. Ей хотелось просто спрятаться в темный-темный угол, накрыться с головой каким-нибудь светонепропускающим покрывалом и забыть всех, кто ее окружал. Исчезнуть из этого мира, где она все равно никому не представляет никакой ценности, где она никчемная, непривлекательная, неблагодарная, где ее никто и нигде не ждет.

Чтобы максимально избежать общества, она решила поехать к Даринкиной маме. Ключ от дома в свое время ей завещала сама Даринка, ее мама же убедила Татьяну, что ей рады в любое время дня и ночи, что она без предупреждения может приходить ночевать, когда хочет, и оставаться насколько хочет. Татьяна, естественно, не злоупотребляла гостеприимством и, как уже было упомянуто ранее, разбавляла посещения Даринкиного дома ночевками у нас. В виду природной деликатности и вежливости Татьяна всегда сообщала коротким звонком о том, что собирается навестить Даринкину маму. В этот раз Татьяна направилась прямиком в убежище, с негодованием глянув на испустившую дух батарею сотового телефона. Она хотела подзарядить его у отца, но зубодробительная сцена в исполнении тетки и отмолчавшийся по этому поводу отец напрочь дезориентировали Татьяну, и она осталась без связи, торопясь покинуть чокнутых родственников.

Даринкин дом находился в другом конце города, и ехать до него было больше часа общественным транспортом. Было уже около восьми вечера, что в Сибири в середине января означало глубокую морозную ночь. В маршрутке Татьяна куталась в свою дубленку, растирая руки и активно дыша на озябшие пальцы. Это немного отвлекло ее от случившегося. Она пообещала себе больше не вступать в контакт с этим семейством, а когда наступит день ее отъезда, просто отошлет вежливую СМСку своему отцу с благодарностью за все, и на этом их семейные узы будут навсегда разорваны. Она поняла, почему ее сильная и инициативная мать бросила ее отца с двумя маленькими детьми на руках: лучше надеяться на саму себя, чем иметь рядом человека, не способного отстоять свои права и права своих детей, своей семьи. Татьяне было обидно так разочароваться в человеке, плотью и кровью которого она была. Она погрязла в жалости к самой себе и в страхе когда-то стать на него похожей. Он уже давно не помнил, что такое быть сильным телом, став инвалидом, но что такое быть сильным духом – он никогда не знал. Она дала ему шанс на реабилитацию перед ней и перед ее семьей, она протянула ему руку и предложила тем самым стать ей другом, когда у него больше не было возможности быть ей отцом. Но в тот момент, когда одним лишь словом он мог навсегда заслужить ее признание, он малодушно промолчал и позволил своей сестре беспричинно втаптывать в грязь человека, который открыл ему путь к спасению его души. В этот вечер отец Татьяны навсегда был вычеркнут из ее жизни.

***

В доме зажегся слабый свет, когда, почуяв приближение Татьяны, залаял пес. Татьяна, не желая в столь поздний час сталкиваться с заспанной Даринкиной мамой и чувствовать себя виноватой за ее нарушенный сон, кралась в темном коридоре на цыпочках, предательски шурша пакетом с вещами. Вдруг яркий свет резко ударил в глаза, когда она поравнялась с дверным проемом, ведущим в ванную. Щурясь от неожиданной вспышки, она распознала высокий, широкоплечий мужской силуэт. От неожиданности того, что в доме присутствует какой-то мужчина, а не одинокая мама, Татьяна взвизгнула, бросила свои вещи и понеслась в свою комнату, заперев дверь на ключ. Первая мысль, посетившая ее, была драматичной: кто-то ворвался в дом, напал на бедную Даринкину маму и теперь убьет или изнасилует и саму Татьяну. Она забилась в угол комнаты и не знала, что делать. Сердце билось в припадках, она начала плакать и вжиматься в стену еще сильнее, предчувствуя скорую кончину. Силуэт, привидевшийся ей, не был похож на образ Даринкиного отца, которого Татьяна видела только на фотографиях: невысокий, грузный, розовощекий, круглолицый мужчина. Запечатлевшийся в ее памяти отец-карапуз, никак не был сопоставим с увиденным мужчиной в дверном проеме. Версия о том, что Даринкин отец вернулся из командировки отпала. Версия же, что одинокая мать, не выдержавшая груза своего положения, начала искать утешение в обществе скоропостижно овдовевшего симпатичного соседа, не пришла Татьяне в голову, поэтому она так же дрожа от напряжения сидела на полу в углу, в своей дубленке и шапке набекрень.

В дверь робко постучались. Мягкий женский голос позвал Татьяну по имени. Татьяна узнала голос своей покровительницы и всхлипывая, приходя в себя в облегчении, бросилась к ней на шею, понимая, что, возможно, на нервной почве и из-за общей усталости после насыщенного эмоциональными потрясениями дня у нее просто возникли галлюцинации. Даринкина мама, странно глядя на Татьяну, осторожно отпрянула от нее и как-то неестественно вежливо спросила, почему она не позвонила и не предупредила о своем визите. Непривычная интонация в голосе хозяйки дома заставила Татьяну заподозрить неладное.

– Батарея на телефоне села уже несколько часов назад. Негде было зарядить. Простите пожалуйста, мне очень неудобно вас беспокоить так поздно. Я просто хотела взять кое-какие вещи. Я сейчас все соберу и уйду.

– Хорошо, – ответила Даринкина мать.

В воздухе повисла напряженная тишина. Вдруг на Татьяну снизошло озарение: никогда при нормальных жизненных обстоятельствах эта сердобольная женщина не выпустила бы Татьяну в -30 с баулом вещей из дома в десять часов вечера. Татьяна сделала вид, что ничего не видела, не слышала, и ни о чем не догадалась.

– Татьяна, тебя так долго не было. И Дарина уже больше полугода за границей… мне так одиноко, понимаешь? А ведь я еще молодая и привлекательная женщина, – пыталась оправдаться Даринкина мать сама перед собою.

– Бесспорно, вы красивая, молодая и привлекательная женщина, – подтвердила Татьяна, сгребая с полок свое добро в новый пакет. – и я вас прекрасно понимаю, – дополнила она после некоторой паузы, продвигаясь из комнаты к выходу, – Остальные вещи я заберу попозже. У меня еще от отца сумка. Я обязательно позвоню в следующий раз.

Татьяна вышла на улицу с двумя большими пакетами вещей и своей походной сумкой. На улице было жутко холодно. Крещенские морозы пробирались до самой души и замораживали до отмирания все живое, что в ней было. Идти до остановки и ловить маршрутку в это время было бесполезно. Мертвый телефон не давал надежды вызвать такси. Татьяна поплелась в сторону проезжей части с целью выцепить какого-нибудь бомбилу. Пластиковые пакеты окоченели и трещали, как взрывающиеся петарды, ударяясь о Татьянины колени, пальцы рук костенели от их тяжести и нестерпимого холода. Татьяна шагала по хрустящему снегу, и ее слезы в этих погодных условиях превращались в маленькие колкие льдинки на щеках.

***

Около одиннадцати затрезвонил домофон. Мы еще не готовились ко сну, но гостей явно не ожидали. Вдвоем мы подбежали к домофону и настороженно спросили, кто там. Хриплый Татьянин голос без лишних формальностей ответил: