Энтелехия

– Да, он и вправду работал. Нам нравится понимать, что у нас есть выбор несмотря на то, что он иллюзорный.

– Вы вспомнили о нём с некой грустью. Что с ним стало?

– Он погиб.

– Мне очень жаль.

– Ничего. Это было давно.

"Или будет ещё не скоро", – подумал про себя юноша.

– Не ешьте, если хотите быть без сил. Может это и с ужином сработает.

Фред встал из-за стола с подносом в руках. Сосед провожал его взглядом, пока тот не скрылся за дверь. Арон осторожно взялся за ложку и подковырнул говяжью отбивную. Сочное мясо само просилось, чтобы его проглотили. Тихий голод уже затмил рассудок пациента. Он жадно растерзал кусок и слегка причмокивая смаковал на редкость вкусное блюдо.

Через пару часов говядина дала о себе знать. Желудок Арона не привык к такой настоящей пище. Дикая боль словно прорезала живот изнутри, заставляя изгибаться свою жертву как змею. Тяжёлые стоны страждущего долетели до соседней койки.

– С вами всё хорошо? – спросил Фред, лежащий в привычной позе с газетой в руках.

– Не совсем…

– Позвать медсестру?

– Нет, не нужно. Просто живот болит. Видимо не зря я не хотел притрагиваться к еде.

– Да бросьте. Есть же нужно.

Арон почувствовал, как к горлу стала подступать рвота. Юноша вскочил с кровати и побежал в уборную.

– Бедняга… – долетела фраза профессора ему в спину.

Дрожащие руки упёрлись в ободок унитаза, в который стали извергаться остатки пищи. Потуги больного были слышны ещё с коридора. Шарлота проходила мимо двери, когда уловила сетования пациента, за стеной. Девушка осторожно открыла дверь, войдя в уборную и тихо наблюдала за страданиями молодого человека. Из её тонких уст неловко прозвучала банальная фраза:

– Вы в порядке?

Дурацкие вопросы всегда разжигали в этом юноше всепоглощающий огонь ярости. Неужели нельзя догадаться, что если человек обнимается с туалетом, то дела у него, мягко говоря, не очень хорошо?

– Да, всё просто замечательно, – иронично ответил Арон.

Он еле отдышался и вновь наклонил голову над унитазом.

– Я должна позвать дежурного врача.

– Не нужно, я уже закончил, – произнёс юноша и вытер остатки рвоты рукавом, доживающего свой век свитера.

У входа в кабинки его старожила новая знакомая. Она с круглыми глазами смотрела на пациента.

– Может вам все же помочь?

– Нет, просто не привык к такой пище.

Он дошёл до умывальника и как следует умылся тёплой водой, которая еле текла тонкой струйкой из поржавевшего крана.

– Да столовая у нас не из самых лучших.

– Дело не в этом. В общем, всё хорошо. Не переживайте.

– Да, мне все равно, – смущённо отвела взгляд медсестра.

– Неужели?

Ехидная улыбка всплыла на его слегка опухшем лице.

– Мне пора идти, – сказала Шарлота и несколько шагов в сторону выхода.

– Спасибо вам, – остановила её фраза.

Девушка медленно повернулась и в недоумении посмотрела на Арона.

– За что? Я ничего не сделала.

– За неравнодушие. Качество, которое люди перестали ценить.

– Не всегда за состраданием кроется что-то доброе. И равнодушие иногда наполнено любовью.

– Что же привело сюда в вашем случае?

– Долг, – с звенящим холодом в голосе ответила медсестра. – Доброй ночи, мистер Смит.

– Доброй ночи.

Слегка грустный взор застыл на уходящем силуэте Шарлоты. Он сказал что-то не то. Арон не понимал, что именно, но его изречение оттолкнуло милую девушку. Одно единственное слово заставило её усомниться в доверии к нему. А нет ничего сложнее, чем вернуть утраченную репутацию надёжного человека.

С каждой минутой, ему становиться все труднее дышать под этой крышей. Желание освободиться от моральных оков заставило навсегда покинуть больницу. Без гроша в кармане с пластиков картой именного пропуска. Пустая стойка регистратуры облегчила очередной побег пациента. Храп охранника госпиталя ревел громче, чем раскочегаренный паровоз. Можно было не то, что проскочить мимо него, а сплясать чечётку вместе с симфоническим оркестром. Арон потянул дверь на себя, и сделав, пару шагов вперёд, вышел из тамбура. Ночной свежий воздух тут же заставил его раздуть ноздри.

Бледный переулок казался живее, чем днём. Машины толпами двигались одна за другой, бросая в глаза фонарный свет случайным прохожим. Сигаретный дым тихо стелился по всей улице. Казалось, всё впитало в себя этот запах дерзости и вольности: дома, кафе, прилавки. Даже асфальт еле сопротивлялся этому едкому смогу. Курили часто рядом с дешёвыми кабаками, где за пару долларов можно напиться до потери пульса. При этом в таких заведения как правило было всё, что приходит на ум. Место, где можно плотно позавтракать и ночью покатать шары. Никто бы не удивился, если бы на вернем этаже располагалась небольшая гостиница. А кто-то бы даже этому обрадовался…

Мексиканские детишки бегали от одного прохожего к другому в надежде выпросить у них денег. На одном из них была потрепанная кофта. Она явно не подходила ему по размеру, свисая почти до колен. Скорее всего он просто откопал её на мусорке. Для Арона стало откровением, что социальное неравенство существовало и до революции. Ведь его ребяческий мозг не позволял замечать таких вещей. Большинство детей эгоистичны и их мышление твердит им, что они сердцевина вселенной. Но становясь взрослее человек начинает понимать, что он живёт не один на этой планете. Есть другие люди. И когда мы становимся более зрелыми начинаем видеть и понимать чужие проблемы. Возможно, потому что находились в похожих обстоятельствах. Так появляется сострадание или как мы его ещё называем сочувствие – умение поставить себя на место другого человека. Но бывают и те, кто, вырастая, остаётся ребенком…

За рукав юноши небрежно дёрнул чумазый мальчик со сжатым пластмассовым стаканчиком в ладонях. Когда тот обратил на него взор, то ребенок робко протянул прозрачный сосуд для подаяний. Скиталец безнадежно покачал головой. У него не было мелочи. Она бы и самому ему сейчас не помешала. В крохотных глазах мальчика умерла целая вселенная. Свернулась и взорвалась, испустив волну горести и отчаяния. Арон никогда не мог выносить чужие страдания. Ему всегда казалось, что он ответственен за все происходящие бедствия в мире. Будто только он должен помочь и спасти. А он не может… "Я в этом не виноват", – шептал он и шёл мимо остальных ребят. "Я ничего не сделал, я ничего не сделал". Они жалостливо смотрели ему в след в уповании на то, что тот развернётся.

Колотая брусчатка медленно вела Арона к самой низшей социальной среде Бостонских улиц. Бродяги, живущие в палатках, стоящих на голом асфальте. Часто они даже не спасают от холодных ночей. Им приходиться окутываться во все рваные одежды, найденные на городской свалке или местных мусорках. Вдалеке слышаться крики пьяных дебоширов, которых арестовывает полиция штата. Несмолкаемая сирена звенит по всем темным переулкам. Окрестные жители настолько привыкли, что спокойно засыпают под неё. Колыбельная бедных улиц. Игривый ветер постоянно срывает незакрепленные тканевые дома, когда их обитателей нет. Бывало и такое, что палатку уводило в конец района.

Арон оглядывался по сторонам и в его голове неизбежно возникала мысль: ничего не изменилось. Это пугало его. Пугало до глубины души, ведь тогда вся история человечества представлена в двух основных общественных ролях: угнетатели и угнетенные. Последних, конечно, большинство. Как может быть такое, что люди умирают, а строй остаётся жить и проходит через века, только укрепляясь в своём положении? Неужели в этом и есть правда? Неужели нельзя создать мир одного сословия? Неужели нельзя уровнять каждый социальный элемент как в правах, так и финансово? По крайней мере он имеет место быть пока есть государство. Именно государство породило социальное неравенство. А причиной тому является власть. Государство обладает властью. Правильнее даже сказать оно обладает безмерной властью, единственным ограничением которого являются правовые норм. Нормы, которые оно же и пишет. Власть – это отношения подчиняемого и подчинённого, другими словами, того, кто говорит делать, и того, кто делает. Теперь попытайтесь дать ответ: как при государстве возможно социальное равенство? Когда одно лицо поставлено выше другого? Когда один обязан, а другой вправе? Когда один издаёт законы, а другой их соблюдает? И вся эта демократия, лишь иллюзия, дающая населению повод думать, что они являются частью бюрократической машины, а не её оппонентом.

Юноша остановился под разбитым фонарным столбом. Куски стекла разлетелись по всей ширине дороги. Часть асфальта была в засохшей крови. Видимо, кто-то босой ногой ступил на осколок и поранился. Хорошие ботинки для здешних – непозволительная роскошь. Если тебе удастся найти дырявые кроссовки с отваливающейся подошвой, то ты счастливчик. Большинство бездомных носили открытые резиновые тапочки, но и они считались чем-то немыслимым. Нужно было найти место, где переночевать. Конечно, можно бездумно слоняться по пустым улицам до восхода солнца. Однако для завтрашнего дня ему нужны силы. А их не будет, если не поспать. Поэтому Арон внимательно высматривал местечко, даже если это будет какая-нибудь загаженная лавочка. Сонливый взгляд плавал в океане мрака и опустошенности, сквозь который проскальзывали немощные лучи света от прожекторов. Впереди показалась мелковатая для дома каменная постройка, с до ужаса аккуратной кирпичной кладкой. Арон воодушевился, когда увидел её. Размашистые, но уже усталые шаги привели ночного странника к большой кричащей вывеске: "Опасно! Не входить". Это была трансформаторная будка. Юноша неловко дотронулся до заржавевшей металлической дверцы и потянул на себя. Она с протяжным скрипом открыла ему путь. "Странно", – подумал он. "Может просто повезло… Хотя можно ли назвать везением то, что ты как бездомный ищешь места переночевать. Скорее это просто Божья милость. Он смотрит оттуда сверху и думает: этом парню явно нужна помощь. Хоть на этом спасибо". Несмотря на небольшое свободное пространство Арон мог в полный рост расположиться на земле. Однако узкий проход не даст свернуться калачиком, чтобы не замёрзнуть. Колени тут же уткнуться в трансформатор или каменную стенку. Спина прижалась к промерзшему полу. Не хватало ещё получить воспаление лёгких. Сквозь решетку на дверце падал свет от ближайшего фонаря по ту сторону дороги. Минуты сонливости тянулись как часы. Каждый раз засыпая он вздрагивал от холодного ветра, который закрадывался ему под одежду. Арон сел и прижался коленями к груди, крепко обхватив их. " Всего лишь одна ночь. Нужно потерпеть всего одну ночь". Голова устало прижалась правым ухом к стенке. "Это не моя жизнь", – всплыло в голове. "Я должен был жить по-другому. В небольшом уютном доме с игривой собакой. Животное лает и прыгает от радости, когда слышит открывающуюся дверь. Когда возвращаешься с работы, а тебя ждёт семья: любимая жена и двое прекрасных детей, встречающих своего папу у порога. Вы все вместе садитесь кушать, а младшая дочь показывает тебе рисунок, который она сделала в младшей школе. Она нарисовала кривое дерево, с редкими лепестками и солнце на пол листа. Ребяческие каракули, которые так греют душу, что ты прицепляешь их на холодильник. В тарелке свежесваренный суп, благоухающий на всю улицу. И ты хочешь, чтобы этот момент никогда не заканчивался, чтобы он длился вечно…".

– Эй, кто там, – разбудила Арона фраза, после которой прозвучал злобный стук по железной дверце.