Круг земной

Дверь открылась и закрылась, впустив порыв холодного ветра.

– Да чтоб вас нек сожрал со всеми потрохами! – яростно рявкнул Родрик.

Он ослабил мускулы, успокаиваясь. Что в этой деревне творится, в самом деле?! В его голову закралось смутное подозрение, однако ж, может быть, дело обстояло совсем не так худо, как он начал представлять.

Это было давно, лет двадцать тому назад или около того, когда Родрик был ещё безусым юнцом. Его отец Харольд Оргин за свою верную и долгую службу королю Этельреду получил герб и в держание замок с крохотной деревенькой под названием Харлех, далеко на юге. Насколько помнил Родрик, едва ли не на краю Гриммельнской чащи. Но, слава богам, хоть это: вскоре после того король Этельред умер. Харольд с семейством отправился в новообретённое поместье, несмотря на страшное недовольство Родрика. Во-первых, физы всегда были народом воинов без страха и упрёка, и Родрик с нетерпением ждал того часа, когда ему будет дозволено взять настоящий меч и прославить своё имя. Что ему делать там, в богами забытом Харлехе, за тридевять земель от родных мест? Учиться помещичьему ремеслу? А во-вторых, если и учиться, то не ему: Родрик был младшим сыном в семье. Протянув там немногим меньше года, Родрик сказал родным «прости-прощай». К слову, отец препятствовать не стал. Только обнял крепко, и отдал ему свой меч. Ему, а не старшему брату, и Родрик это оценил. Мать собралась было завыть воем, но старый Харольд глянул на неё сурово, и та лишь коснулась лба сына дрожащими губами.

По дороге на север – для наёмника там всегда найдётся работа, – Родрик миновал мёртвую деревню с гроздьями повешенных, болтающихся на раскидистых дубах, а среди них – и женщины, и дети. Это его удивило: войны в этих краях не велось, и местные эорлины, в отличие от своих северных собратьев, жёстко и подчас чрезмерно жестоко преследовали нарушителей мира. На севере было всё просто: кровь за кровь, месть за убийство, которое и преступлением, в общем-то, не считалось. Каждый имел право взяться за оружие, чтобы ответить на обиду. А на юге убийца не мог рассчитывать на то, что ему дадут с мечом в руках отстоять своё право на жизнь. Суд здесь был один – господский.

В постоялом дворе близ Килхурна один солдат, пожав плечами, в ответ на расспросы бросил:

– Фанатики.

По его словам выходило, что после того, как нежить выбралась из Чёрных гор, во многих местах народ будто посходил с ума: доморощенные проповедники вещали о скором конце мира, и даже приносили человеческие жертвы, надеясь отвратить от себя ярость тёмного бога, но вместо этого вызвали гнев своих собственных лордов.

– Туда им и дорога, – звучно рыгнув, закончил тот солдат. – Даже и не думай, парень: тебя бы эти изуверы не пощадили. Говорят, людей заживо жгли, пляски вокруг устраивали, да моления непотребные устраивали.

В животе сделалась слабость, и Родрик мысленно вознёс самую горячую просьбу к праматери Боанн. Только бы он ошибался, и судьба не занесла его в подобное место! Ладно бы в бою, с мечом, но кончить жизнь как какой-нибудь поджаренный хряк… И как там Гаран, кстати? Или эти безумцы тоже его где-нибудь привязали, да калёными железками жгут?

Он попробовал ещё раз растянуть ремни, стягивающие запястья. С правой стороны путы еле-еле начали тянуться, скрипя. Кожа, похоже, была сырая, так что ещё полчасика, может, быстрее, и должно получиться. У Родрика на лбу выступила испарина. Только бы никто не пришёл.

Родрик пыхтел, сопел, тянул и крутил рукой, стискивая зубы. К боли от ожога, на лбу и в затылке добавилась ещё боль в запястье: казалось, скорее получится оторвать кисть, чем эти проклятые ремни. Если бы удалось повернуть голову, он смог бы лучше оценить, как и что надо делать. Родрик что было мочи напряг шею, и в этот момент – о, чудо! – его правая рука освободилась.

– Удирает, дьяволово семя! – вопль со стороны двери заставил его вздрогнуть. Проклятье! Чуть было не с волосами он сдёрнул с головы удерживавший её ремень. «Только дайте другую руку развязать, покажу, почём фунт лиха!» И в то же мгновение, захрипев, повалился на спину. Удавка сжала его шею – одна, вторая, третья.

– Крепче держи! – орали рядом. – Не вошёл ещё в силу, Вилово отродье!

– Не удуши его, смотри!

Глаза у Родрика закатились, он бессмысленно молотил правой рукой, ни до кого не доставая.

Очнулся он от ушата воды, которую вылили ему на лицо.

– Вставай!

Удавки по-прежнему сжимали горло, не давая дышать. Сипя, Родрик сделал попытку подняться, но ноги подкосились, и он бухнулся на колени. Упасть ему не дали: трое или четверо мужчин держали его укрюками – длинными палками с петлями на концах, которые на юге используют для ловли лошадей.

– А ну, пошёл!

Ковыляя, Родрик двинулся вперёд; мужчины немилосердно дёргали его вправо-влево. Руки и ноги, тряпочные от слабости, ныли страшно.

Снаружи моросил дождик. Было ещё темно, лишь едва уловимая небесная серость намекала на начало нового дня. Родрика сбили с ног, надели на него железный ошейник, сняли удавки и ушли, негромко переговариваясь. Родрик улёгся прямо на землю, ловя капли ртом, и закрыл глаза.

*      *      *

Родрик сидел, привалившись спиной к каменному столбу, и осматривался через прикрытые веки, стараясь не шевелиться и вообще не привлекать к себе внимания. Мокрые волосы облепили его лицо, но так было даже лучше: со стороны могло показаться, что он спит, хотя из тех, кого его персона хоть как-то интересовала, в пределах видимости имелась лишь тощая рыжая псина. Псина лежала возле стены соседнего дома, поджав хвост, уткнув морду в передние лапы, и уныло на него пялилась.

Увиденное его поразило. Это была не деревня, а скорее город: с замощённой крупным булыжником центральной площадью, каменным же большим колодцем по грудь высотой, с полустёршимися от старости ступеньками и островерхим навесом. Родрик сидел от колодца на расстоянии шагов десяти. «Не боятся, что ли, гады, что я туда плюну, и все от ядовитой слюны передохнут? – мстительно подумал он. На самом деле ему дьявольски хотелось пить и не меньше хотелось забраться под этот самый навес. Дождь так и не перестал, и Родрик сидел в луже воды, обхватив колени и мелко дрожа от озноба. О еде он даже не помышлял, вернее, старался не думать о колбасе, а также об острой чечевичной похлёбке, чесночных хлебцах, которые так хорошо удавались матушке Лейфи, хозяйке постоялого двора в Глиннете, рюмке горькой настойки, куске до корочки прожаренной свинины с перцовым соусом, горке гороха, или нет – большой плошке с тушёной капустой, кружке пива с шапкой пены, и ещё о… Вил их всех подери.

Город был богатым и бедным одновременно. Вернее, некогда богатым.

Родрика окружали тесно прижавшиеся друг к другу двух, а то и трёхэтажные дома, некоторые на каменных фундаментах, с очень высокими крышами. Стропила тянулись вверх и, скрещиваясь, оканчивались оскаленными драконьими мордами, готовыми вцепиться в низко висящие свинцовые тучи. От площади веером разбегались улочки, такие узкие, что если бы те драконы повернули морды, то с большим успехом смогли бы попробовать покусать друг друга. Улочки были тёмные, с нависавшими вторыми этажами, чудом державшимися на древних каменных или бревенчатых подпорках. На цепях визгливо покачивались вывески: таверна, лавка травника, мастерские сапожника, скорняка, однако цепи были ржавые, а вывески имели такой вид, словно их нарисовали ещё при Эдгаре Длинная Шея, и с тех пор не подновляли. С покосившихся стен домов пластами отваливалась штукатурка, оголяя деревянные рёбра остовов. Всё серое и чёрное, будто мёртвое… да, подумал Родрик, именно мёртвое. Издыхающее. С первого взгляда он решил бы, что город вообще заброшен, если бы не цепь на шее, ясно свидетельствующая о том, что случившееся ему не привиделось, да звуки, изредка доносившиеся из тёмных окон.

И вот что странно (Родрик ещё раз обвёл взглядом площадь): ставни и двери. Дома старые, а ставни новые, крепкие, с железными петлями и оковками. Те окна, на которых ставней не было, намертво заколочены толстыми досками, причём некоторые из них имели вполне свежий вид – ещё совсем не тёмные, желтоватого ясеневого цвета, с матово поблёскивающими шляпками гвоздей. Похоже, местные жители очень заботились о том, чтобы законопатить любую щелочку, через которую ветер мог проникнуть в их жилища.

Утро, а на улицах никого нет. Наверное, подумал Родрик, это из-за дождя. Погода действительно стояла мерзкая: холодная и промозглая. Пропитанный влагой воздух отсыревшими пятнами сползал по стенам домов. Вдалеке – со всех сторон, – клочьями висел туман, лишь изредка в прорехах серой дымки мелькали зубчатые скалы, и похоже было, что селение стоит в долине. Если это действительно скалы, а не клубы чёрных облаков, то там – Нордмонт. Других таких высоких гор на пятьдесят миль в округе просто не имелось, да и за те два дня, что он кружил по болоту, он никак не мог пройти даже трети этого расстояния. Но уже и это хорошо, решил Родрик: ежели богам будет угодно, чтобы он вырвался из этого проклятого места, он знает, куда идти.

Родрика смущало одно обстоятельство, вернее, два: во-первых, эти скалы казались уж слишком близкими. А во-вторых, дорогу из Бреотигерна на юг он знал хорошо. Она здорово петляла по лесу, потому что правобережье реки Тауи было сильно изрезано в тех местах, и так или иначе проходила через все крупные селения: Глиннет, Кармартен, Пеннант, Талли, дюжину деревень помельче и два монастыря, если не считать добрых полутора десятков сторожевых крепостей. Но там не было – Родрик готов был поклясться спасением души, – там не было городов, подобных этому. Никаких каменных домов, только обычные вилланские развалюхи-мазанки с крышами из тростника. А здесь, даже если судить по тому, что он видел с площади, живёт не меньше тысячи душ. И – как там говорила та рыжая девка? – Ладлоу, Бейлах – таких названий он не знал вообще. Нету в герцогстве Бедвир таких деревень. Может, Гаран знает, он всё-таки в здешних местах с детства обретается? Родрик мысленно кивнул сам себе: ежели получится, перво-наперво надо будет найти этого старого негодяя.

Родрик охнул.

Камешек, прилетевший невесть откуда, попал ему прямо в ухо и, отскочив, со стуком покатился по мостовой. Родрик обернулся. Шагах в двадцати стоял какой-то щенок, мелкий сорванец в штопанной-перештопанной рубахе до колен, и смотрел на него с ожиданием. Вроде как оторвал мухе крылья и теперь следил внимательно: полетит или не полетит. Родрик сделал попытку дотянуться до камешка, и мальчишка отскочил в сторону, завывая:

– Ма-а-ма! Мама!

Из дверей ближайшего дома, того самого, с рыжей псиной, показалась женщина. Она опрометью кинулась к своему отпрыску и схватила его за шиворот, попутно наградив подзатыльником.

– У него камень! – завопил мальчишка, трепыхаясь. – Он хотел меня убить!

Женщина молчала. Она глядела на Родрика почти с ужасом, руки её тряслись. На вопли немедленно начал собираться народ: из дверей, из закоулков, как будто они сидели там и только ждали сигнала.

– Эй, эй! – крикнул Родрик. – Ничего я не хотел!

Ответом ему было тяжёлое молчание. Люди подходили медленно, как тени появлялись из ниоткуда (Родрику даже показалось, что некоторые словно выдавливаются из серо-чёрных стен), все одинаковые: в тёмных платьях, штанах, рубахах и плащах, натянутых на головы, простоволосые, и все с одинаковой настороженностью сверлили пленника взглядами. У Родрика засосало под ложечкой: многие мужчины сжимали в руках вилы, рогатины или топоры. Чуть поколебавшись, он встал во весь рост, звякнув цепью. Слегка поморщился: ожог на груди продолжал ныть.

– В чём меня обвиняют? – громко спросил он.

Люди замерли.

– Сжечь оборотня! – вдруг взвизгнула женщина с мальчишкой, и её крик был тут же подхвачен: – Сжечь! Смерть!

– Пусть отправляется к своему хозяину!

Толпа наступала кольцом, выставив перед собой оружие. Родрик вжался спиной в каменный столб, на мгновение прикрыл глаза. «Но уж лучше пусть так, чем на костре, как поджаренный бекон».

– Гав! – издевательски крикнул он, и бросился на ближайшую рогатину, длинную, с кованым остриём. Проклятье… то ли мужик с рогатиной отпрянул, напуганный его рыком, то ли цепь оказалась слишком короткой, но Родрик, всхрапнув от резкой боли, повалился на мостовую. Вокруг стоял дикий ор. Люди кричали, показывали на него пальцами, но никто больше не тыкал своими палками.

– Кровь…

– У него кровь!

– Красная!

Неловко извернувшись, Родрик встал на колени. Его рубаха была разорвана, ещё с прошлой ночи, и теперь на груди помимо ожога красовался глубокий порез, видимо, от той самой рогатины. Болваны… а чего они ожидали, тыча в человека железками? Конечно, кровь. Разумеется, красная.

– Во имя святого Брендана! Что вы творите, дети мои?!

Родрик поднял глаза. Через толпу протиснулся тот самый седовласый отче с медальоном.