Мужчина и женщина. Цена одной ошибки

– Стелла, у меня создается впечатление, что вы хотите меня шантажировать.

– Вы, Иван Ильич, очень догадливый человек. Понятно – вы же умный, профессор. Я хочу показать вам одну видеозапись. Запись о том, как некий пожилой козел (кстати, профессор) развращает молоденькую девушку, свою аспирантку, вытворяет такие фокусы с ней, что ни в одном порнофильме еще не додумались снять. Кажется, вы будете очень огорчены, если запись попадет в руки вашего руководства, ваших коллег или в правоохранительные органы. Ее с радостью посмотрят и ваша жена, и ваши дети, а, может, даже и внуки. Они будут очень гордиться вами – какой у них дед молодец, как в самых невероятных позах обрабатывает хрупкую девушку.

– Вы врете, у вас ничего нет. Сожалею, что перешагнул границы дозволенного, но вы же помните, что все было с вашего и Лауры согласия. Вы были счастливы, что я взял девушку под свою опеку, приютил, снимал квартиру, содержал. Вы тоже воспользовались этим – питались, одевались, ездили отдыхать за ее, то есть за мой счет. В этот самый тяжелый период вашей жизни я протянул вам руку помощи. Не знаю, что бы еще с вами случилось, ваша судьба меня не волнует, но Лауру мне было жаль, и сегодня эта девушка мне не чужая. Если что, я всегда готов помочь ей. Пожалуйста, уходите из моей жизни, не хочу ни слышать, ни видеть вас.

– Профессор, еще раз повторяю, у меня в руках видеозапись. Я не стреляю по воробьям холостыми патронами. Да, дорогой зятек, придется освежить вашу память. В записи многократно повторяется одна из ваших любимых поз: когда вы сидели в чем мать родила на красном плюшевом кресле, а на полу на коленях стояла Лаура. Вы заботливо подложили ей под ноги подушку. Потом большим пушистым полотенцем прикрывали ее худенькие плечики, чтобы она не простудилась. И чем занимались? Продолжать?

– Что вы хотите, подлая женщина?

– Встретимся на углу стоянки у супермаркета рядом с вашим институтом. Там и поговорим о том, что я хочу.

Ошарашенный, с чувством глубокого омерзения, Иван Ильич сидел в кабинете, плохо соображая, как ему поступить. Снова раздался звонок из приемной.

– Ольга, я очень занят, никого не могу принимать. Пусть подойдут завтра.

Мир как будто перевернулся! Его бросили в помойную яму, и он тонет в человеческих отбросах. Как низко он пал, с какими подлыми людьми он связался! Может, Лаура действует с матерью заодно, и они вместе организовали всю эту отвратительную игру с видеозаписью? Маловероятно. Она при всей своей лукавости девушка неплохая, в меру интеллигентная, понимает, что если эта видеозапись где-то всплывет, то будет поставлено под угрозу не только ее семейное положение, но и перспектива работы в институте.

Иван Ильич отправил по мобильному телефону сообщение Лауре с просьбой срочно позвонить ему.

По внутреннему телефону опять позвонила Ольга:

– Иван Ильич, что-нибудь случилось? Может, вы себя плохо чувствуете? Вас много раз спрашивали из ректората, а также по городскому телефону.

– Ольга, запишите имена всех, кто спрашивал меня. Скажите, что завтра я свяжусь с ними. Сейчас мне надо закончить одну срочную справку, и прошу, больше не беспокойте меня. Кстати, можете домой поехать одна, не ждите меня – я вернусь поздно. Предупредите маму, что меня сегодня не будет.

Работать, думать о чем-то другом он уже не мог. Иван Ильич прокручивал в памяти детали разговора со Стеллой. Чего она хочет? Разумеется, денег. Как он не догадался, что его могут записать, снять на видео! Если так могли поступить с бывшим генеральным прокурором России, то почему то же самое не может случиться с ним, обыкновенным профессором, беззащитным, не наделенным властными полномочиями? Но там – большие деньги и политические интересы, а здесь? «Родная мать сперва с радостью почти узаконивает интимные отношения дочери со мной, а потом записывает видео и шантажирует меня. Я догадался, что она – авантюристка, нечистоплотная женщина, но так мерзко поступить в отношении человека, сделавшего им столько добра? Чему я удивляюсь? Не вижу, что происходит вокруг? Бесследно исчезают десятки тысяч людей, газеты, телевидение шумят, что их похищают для расчленения и продажи человеческих органов преступным медицинским организациям. Детская проституция, убийства, похищения людей с целью получения выкупа стали повседневным, обычным делом в нашей жизни.

Демократия, свобода человека в России принимают странные формы. Привыкший к несвободе народ воспринимает их как призыв к анархии и насилию. Национальной идеей стало: брать все, что возможно – собственность, а иногда и жизнь другого человека, вести праздный и веселый образ жизни, в первую очередь дать волю своим подавляемым ранее инстинктам. При этом мало работать или вообще не работать. Такой образ жизни пропагандирует наш дешевый, из-под задворок жизни вышедший политический и культурный бомонд, разножанровая примитивно-дешевая попса. И кто возмущается? Я, который сожительствовал с молодой девушкой, социально зависящей от меня, для которой я авторитет, научный руководитель? Но она же была совершеннолетней, с определенным сексуальным опытом, к тому же видавшей немало порнографических фильмов. Она с энтузиазмом шла на связь со мной, понимая, что это шанс устроить свою жизнь. С малых лет она видела, как мамочка Стелла и ее младшая сестра тетя Роза используют свои женские пышные формы для получения от мужчин всевозможных жизненных благ. Более того, не стесняются, а наоборот, гордятся, считая это нормальным бизнесом. В позапрошлом году, когда по настоянию Стеллы я отправил их на отдых в Турцию, после возвращения Лаура как-то в порыве откровенности рассказала мне, что ее мама Стелла познакомилась с одним пузатым, с золотыми зубами торговцем овощами. Ходила с ним по ресторанам и рынкам, заставила его купить для нее массивный золотой браслет и всевозможную одежду. В конце концов Стелла с горечью сообщила, что торговец избегает ее и предлагает приличную сумму, если Лаура согласится принять его ласки. Правда, – удивлялась Стелла, – как Гасанчик после нее обратил внимание на такую худышку, у которой кроме длинных ног и больших глаз больше ничего нет? После долгих увещеваний и угроз мамы и трехкратного увеличения суммы, равной цене норкового полушубка, Лаура согласилась, надеясь, что сумеет обойтись разговорами и легкими ласками и закончить дело в пределах полутора-двух часов, о чем было заранее оговорено. Но когда Гасанчик с огромным, покрытым черными волосами животом, в длинных, до колен, трусах, с первой же секунды ринулся в бой, она закричала и выбежала из комнаты. Мама ее сильно ругала, даже ударила, угрожая, что оставит ее голодной, лишит хорошей одежды. Гасанчику она не вернула часть денег, угрожая, что заявит в полицию на его попытку изнасиловать ее дочь. Два дня Стелла держала Лауру впроголодь, заявив, что она сама должна заработать на хлеб и на свою одежду».

«Я еще удивляюсь, – продолжал свои размышления Иван Ильич, – что Стелла – истинная дочь своего времени – может иметь какие-то светлые уголки в душе. Она считает абсолютно нормальным выжимать из своего окружения все, что возможно. Таких категорий, как аморально, подло или нечестно, для нее не существует. Есть понимание, что возможно, а что – нет. Я сейчас осуждаю других, тогда как в сегодняшней ситуации виноват я сам и никто другой. Осмелился бы я в советское время вступить в сексуальную связь со своей молоденькой подчиненной? И тогда всякое бывало. Но два фактора: страх перед властью в лице партийных и профсоюзных организаций и администрации, и, наконец, наше отношение к окружающей реальности – было предопределено нашей скудной зарплатой. Жена точно знала, сколько я получаю, и потратить несколько рублей без ее ведома было почти невозможно. Не то что сейчас: удалось снять квартиру и фактически содержать, одевать и обувать молодую любовницу с активной, прожорливой, большегрудой, большезадой матерью.

Да, уже пора, надо идти на встречу с этой подлой тварью. Ничего доброго не жду. Дай Бог мне мужества и нервов выдержать это испытание».

Глава II. Грубый удар. Беспомощность и унижение

Иван Ильич припарковал свою «Мазду» в дальнем углу автостоянки у супермаркета и стал ждать Стеллу. Моросил мелкий, осенний, противный дождь, сопровождаемый порывистым ветром. Весь мир представлялся ему в эту минуту безрадостным и мрачным. Был уже седьмой час. «Надо позвонить Ирине», – подумал он, когда двери машины резко открылись с двух сторон. На переднее сиденье плюхнулся большой мужчина в мокром темном плаще, а на заднее – Стелла, на ходу закрывая зонтик. Щекастая, с заметным макияжем, сильно пахнущая духами и косметикой, пышущая каким-то животным здоровьем, она внесла в машину атмосферу другого, чужого мира. Глаза ее блестели, лицо выражало напряжение и одновременно предвосхищение чего-то радостного. Было видно, что такие жизненные ситуации для нее обычны, возбуждают ее, как охотника перед возможной добычей, и доставляют истинное удовольствие. Сидящий рядом с Иваном Ильичом мужчина лет 50–52, с огромной головой на широких плечах, с прямыми густыми светлыми волосами, с крупными чертами лица, очевидно напоминающими откуда произошел человек, безразлично, в упор, пустым взглядом смотрел на Ивана Ильича. Молча он протянул огромную ладонь, вынул ключи автомашины и закрыл изнутри двери на замки.

– Здравствуйте, Иван Ильич! У меня складывается впечатление, что вы не рады нашей встрече.

– Кто этот человек? Стелла, почему вы его привели с собой и почему он забрал ключи от моей машины?

– Это мой адвокат Сергей Геннадьевич Кондаков, кстати, майор полиции. Я его пригласила, потому что боялась насилия и провокации с вашей стороны.

– Понятно. Спорит с вами бесполезно. Что вам нужно?

– Сожалею, Иван Ильич, я должна огорчить вас. У меня серьезное онкологическое заболевание, возможно, пока на начальной стадии, но проблема уже очевидна.

– Мне очень жаль, но, как вам известно, я историк, а не врач.

– Я должна, – продолжала Стелла, не обращая внимания на слова Ивана Ильича, – пройти обследование в Германии и, по всей вероятности, оперироваться. Мы с Сергеем Геннадьевичем узнали, что это стоит больших денег, которых, к сожалению, у нас нет. Вот поэтому я и решила вас побеспокоить. В конце концов, вы не чужой человек, мы когда-то жили с вами как одна семья.

– Стелла, я старался и немало помогал Лауре, кажется, и вам. Сейчас каждый живет своей жизнью. У меня самого своих проблем предостаточно. Надеюсь, вы сами найдете какой-то выход из этой печальной ситуации.

– Иван Ильич, вы обязаны мне помочь. В противном случае я буду вынуждена показать вашим коллегам ваше истинное лицо извращенца. А заодно о ваших сексуальных похождениях узнают ваша жена и дети. Такой аморальный тип, извращенец, как вы, не имеет права войти в аудиторию, преподавать студентам, учить их доброму и разумному.

– О какой сумме идет речь? – отступил Иван Ильич.

– Не особо много – 75 тысяч евро.

– Нет, 100, – буркнул до того сидевший молча полицейский. – Есть и другие расходы: дорога, проживание.

– Ценю ваше чувство юмора. Я только что взял у матери в долг 50 тысяч рублей, чтобы отправить на лечение больную жену.

– Мужик, с тобой долгого базара не будет. Или даешь эти деньги, или позорно вылетаешь с работы и начинаешь разборки со своей больной женой! – вступил в разговор полицейский.

– Откуда я достану такую, для меня сумасшедшую, неподъемную сумму?

– Иван Ильич, миленький! Забери к себе мамочку и оформи ее квартиру на нас. Или лучше сам ее продай. Эта квартира стоит в два или три раза дороже, чем мы просим. Заодно и сыновний долг выполнишь. Неудобно ведь: 80-летняя женщина живет одна, без надлежащего присмотра.

– Стелла, это нереально. Мама не согласится. И чем я объясню такой непонятный поступок? Нет, это невозможно.

– Иванушка, дорогой, – продолжала настаивать Стелла, – продай дачу. Она тоже на 300–350 тысяч евро потянет.

– Откуда вам известно, сколько стоит моя дача? Вы же ее не видели. И Лаура никогда там не была. Насчет квартиры я знаю, она была там несколько раз и, видимо, рассказала вам.

– Мужик, – опять глухо и угрожающе вступил в разговор Сергей, – в областной кадастровой картотеке ты числишься как собственник. Там указан кирпичный дом площадью 420 квадратных метров. Выяснить это заняло 15–20 минут. Мы со Стеллой побывали там и на месте посмотрели твою дачу. Добротный дом, большой хороший сад, есть вода, газ, электричество, находится недалеко от магистральной дороги. Так вот, продашь в два счета, если не загнешь цену.

– А кто купит? Вся Рублевка выставлена на продажу. Люди за полцены продают собственность и тысячами уезжают из России.

– Ты, Ванечка, продай за недорого. И нам отдашь свой долг, и тебе кое-что останется.

– Я не знал, что я вам должен.

Сидящий рядом полицейский как-то вяло, с ленцой, ладонью ударил Ивана Ильича по голове, который инстинктивно хотел отскочить, но больно ударился о стойку автомашины и на секунду потерял сознание. Очнулся он от того, что Сергей стал заливать ему в горло спиртное из маленькой металлической канистры.

– Ну что, мужик, ты сам напросился на такую «ласку». Граммов сто я дал тебе, чтобы ты не буйствовал, – спокойно, не меняя выражения лица, обратился к нему полицейский, – твои документы, технический паспорт на машину, водительское удостоверение у меня. В кошельке у тебя было всего 15 тысяч рублей. Нам со Стеллой необходимо после такой неприятной разборки с тобой немного отдохнуть, выпить и перекусить. Машина с документами останется у меня как залог нашей договоренности. Не думай бежать в полицию, тебя там обхохочут и тобой никто не будет заниматься. В крайнем случае мы со Стеллой докажем, что ты, бывший зять, в общем, друг, добровольно отдал нам ключи, так как был нетрезв, и мы тебя на такси отправили домой. Но тогда пеняй на себя. На всех порносайтах будет демонстрироваться фильм о том, как солидный седовласый профессор в очках со знанием дела обрабатывает молоденькую аспирантку, какие офигенные позы находит, какая у него сексуальная фантазия! А может, тебя даже попросят написать учебник, но уже не по истории, а по порнографии для неопытных, начинающих молодых людей. Усек, мужик? На тебе 200 рублей, и мотай домой.

Полицейский левой рукой открыл дверцу со стороны Ивана Ильича, а правой резко толкнул его из машины. Иван Ильич неуклюже упал на мокрый асфальт. Минуту посидел, а потом перебрался на бордюр, краем глаза заметив удаляющуюся машину. Он обхватил руками готовую взорваться голову. «Какой позор! Как страшно эти мерзкие люди унизили меня. Понимают, что я испугаюсь, не предприму никаких действий. А что я могу сделать? Любые мои действия, в конце концов, обернутся против меня. Дай Бог сил не умереть от унижения и стыда прямо здесь, на мокром асфальте!»

Иван Ильич вспомнил безвольное, угрюмое лицо Ирины, маму, детей и внуков. «Что будет с ними, если я сейчас получу инфаркт, умру, стану инвалидом?» Волна внезапной острой ненависти к Стелле и полицейскому заставила его вскочить с места и дико, как зверь, зарычать, но потом он опять сел на бордюр. Люди входили в супермаркет и выходили из него, однако никто не обращал внимания на сидящего на бордюре немолодого, обхватившего голову руками мужчину в мокром плаще. Он остался в этом огромном мире наедине со своим горем. «Боже, как жестоко я наказан за свое прелюбодеяние, за свою слабость, за минутное отступление от тех принципов, которых я придерживался всю свою жизнь! Боже, создав нас, ты остался безразличным к нашим судьбам и нашим страданиям. Я от тебя ничего не жду, это удел слабых. Я начал всю эту историю, я и должен ее завершить».

Иван Ильич был настолько морально и физически разбит, что и не думал прямо сейчас пойти в ближайшее отделение полиции. Он понимал, что его, в мокром, грязном плаще, сильно пахнущего водкой, без документов, примут за бомжа, возможно даже задержат в кишащем клопами и тараканами «обезьяннике», под издевательский смех сокамерников и проходящих мимо полицейских. Его мысли прервал звонок мобильного телефона. Звонила Ирина.

– Вань, где ты? Почему не звонишь?

– Не беспокойся, у меня все в порядке.

– Что с тобой? Ты каким-то другим голосом говоришь.