Темные проемы. Тайные дела

Когда он добрался до огромной кухни – неуютного квадратного помещения из голого камня, – он сперва заподозрил, что какое-то подобное несчастье случилось с Гюнтером. Старик сидел на деревянном стуле, у которого в спинке отсутствовала пара прутьев, лбом уткнувшись в угол огромного стола. Похоже, он так и не приготовил чай, и Дорабелла, судя по всему, отчитывала его за это.

– Вот ключ, – подал голос Фенвилл.

При этих словах Гюнтер поднял голову, сел прямо и требовательно протянул к нему ладонь. Заполучив ключик, он вытащил из кармана брюк связку на конце цепочки и стал возиться с нею, перебирая неуклюжими костлявыми пальцами.

– Нам придется самим готовить чай, – заметила Дорабелла. – Гюнтер сегодня, я вижу, ни на что не годен. Какой позор! Еще и при госте!

Гюнтер продолжал слабо возиться с кольцом. Дорабелла молча стояла, наблюдая за ним. В какой-то момент старик расщепил себе ноготь об острую кромку кольца.

– Давайте я помогу с чаем, – вызвался Фенвилл, поворачиваясь спиной к дворецкому. – Что мне сделать?

– Боюсь, все, – сказала Дорабелла и скорчила мину. – Я не привыкла хозяйничать в этом доме. – Затем она добавила: – Ого, чайник наконец-то разогрелся.

«Чайник» оказался чрезвычайно тяжелой, но вместительной бадьей, установленной на старинной угольной плите. Она давала столь мало тепла, что Фенвилл не удивился бы, если бы на то, чтобы вода закипела, ушел весь день. Чай ему пришлось заварить в огромном серебряном тигле, который стоял на монументальном комоде в окружении чашек, похожих на лодочки.

Он огляделся в поисках снеди. Несколько шкафов с деревянными дверцами все того же расхожего в этом доме песочно-желтого цвета обступали их с Гюнтером и Дорабеллой. Фенвилл открыл одну из них наугад – и тут же затворил: полки были завалены отнюдь не съестными припасами, а пачками банкнот, вроде тех, что лежали в сундуке в прихожей. Это был далеко не самый большой из шкафов, но Фенвилл попросту не рискнул заглянуть в другой, а лишь сообщил:

– Итак, чай готов. Чего еще желаете?

Дорабелла встала у дальнего конца большого пустого кухонного стола. Она смотрела на Гюнтера с выражением враждебного любопытства.

– Давайте вернемся наверх, – предложила она. – Там у меня припасено печенье.

Фенвилл поставил чайник, молочник, сахарницу из серебра и две чашки на дорогой расписной поднос и последовал за ней в комнату. Достав жестянку, набитую засахаренным печеньем, на которой не значился производитель, девушка сняла с нее крышку и протянула ему. Печеньица оказались где-то пять дюймов в диаметре и не менее полдюйма толщиной каждое, и от них распространялся сильный аромат аниса.

– Что ж, я расскажу вам все, – заявила Дорабелла, попивая чай из большой низкой чашки. – Таково желание моего отца.

– О да, – согласился Фенвилл, – полагаю, так будет лучше. – В конце концов, она почти сказала, что любит его.

– Я влюблена. Ужасно влюблена.

Фенвилл наградил ее нежной улыбкой.

– Гораздо сильнее, чем вы – в меня.

Он качнул головой.

– Это случилось сразу после смерти моего отца.

Она сказала это как раз тогда, когда он ставил чашку. Рука дрогнула, и чай плеснул за край.

– Я, шутка ли, даже не знаю его имени…

Фенвилл уставился себе под ноги. Сердце горестно заныло, отяжелело.

– Я неправильно вас понял, Дорабелла, – произнес он тихо. – Моя вина. Не думаю, что вам стоит продолжать.

– А я продолжу. Все равно нужно с кем-то поделиться – никто ведь не знает. – Глаза ее снова лихорадочно заблестели; руки миниатюрными голубями запорхали над коленями.

Фенвиллу стоило больших усилий кивнуть. Застыв над чайным подносом, в уютной и непринужденной обстановке, Дорабелла выглядела даже более очаровательной и милой, чем обычно, – он бы попросту не смог ей отказать.

– Итак, в этом доме есть большое зеркало. Раньше оно стояло в Версальской комнате. Я спрятала его, как только жизнь моя пошла наперекосяк. Перенесла к себе спальню.

Как ни странно, Фенвилл до этого момента даже не задавался вопросом, где молодая хозяйка спит.

– Раньше я часами разглядывала себя в нем. Но однажды ночью себя я там не увидела.

– В смысле… там отразился кто-то еще? – Он постарался, чтобы голос звучал тепло и сочувственно. Когда надежда исчезает, порой и простое утешение не менее ценно.

– Нет-нет, что вы такое говорите. Не в этом дело. Как-то вечером я готовилась ко сну… – Ее взгляд затуманился, обратившись внутрь, к стародавним воспоминаниям. – Ну да, я приготовилась ко сну – и черт меня дернул взглянуть в зеркало. Так вот, хотите – верьте, хотите – нет, а там никого не было.

Только теперь Фенвилл остро осознал, что Дорабелла, возможно, слегка не в себе.

– Вы думаете, я сумасшедшая? Я и сама так тогда подумала. – Она кивнула с чинным видом. – Я закрыла глаза… долго их так продержала… а когда решилась снова посмотреть – мое отражение вернулось.

– Скорее всего, вы просто переутомились.

Она улыбнулась – снисходительно и чуть более откровенно, явно подводя к самому важному:

– На следующую ночь там отразился он.

Фенвилл с трудом удержался от облегченного шумного выдоха. Так его соперник за ее любовь… даже не настоящий? Какое счастье.

– Расскажите поподробнее, – попросил он ободряюще.

– Я вошла в комнату – и, по сути, впервые увидела его боковым зрением, просто глянув через плечо. Это потом я уже повернулась к зеркалу лицом. Меня в нем не было, а вот он… он был. И я влюбилась в него с первого взгляда, совсем как вы – в меня. Не думаю, что я впустила бы вас, если бы он не открыл мне, что такое – мгновенно вспыхнувшая любовь – вообще возможно.

– И как же он выглядел?

– Примерно одного роста со мной. Ужасно красив – особенно в этом маскарадном наряде. Он иногда выряжается в пух и прах. Ужасно тщеславный. – Она опустила взгляд к чашке и чуть покраснела.

По последним надеждам Фенвилла начал звонить колокол.

– Вас не затруднит описать этот его… маскарадный наряд? – спросил он.

– О, это что-то из восемнадцатого века – жабо, напудренный парик. Может, эпоха Регентства… не сочтите меня излишне старомодной, но такой наряд делает мужчину очень привлекательным.

Чашка Фенвилла опустела, но он не решился наполнить ее.

– Вы с ним… говорили?

– Ну да. Конечно. О, у него такая изысканная манера речи.

– Но вы сказали, что не знаете его имени.

– Он откроет его мне, только если я соглашусь выйти за него замуж.

– Вряд ли вы сможете выйти замуж за человека, который живет в зеркале… и имени которого вы не знаете, – суховато заметил Фенвилл.