Мифы Ктулху

– Я приложил некоторые усилия, чтобы разузнать о нем, не привлекая внимания, – сказал Конрад. – Он живет здесь уже почти двадцать лет – не считая этих его таинственных отлучек, когда он месяцами не появлялся дома. Старожилы до сих пор живо помнят, как он приехал сюда и выкупил старый дом на холме, и все они твердят, что он заметно не постарел за эти годы. Когда он попал сюда, то выглядел как мужчина лет пятидесяти, точно так же, как сейчас, – до самой смерти! Я встретил в Вене старого фон Бенка, который знал Джона Гримлана пятьдесят лет назад, во время учебы в Берлине. Он был удивлен, что старик еще жив, – сказал, что Гримлану и тогда было на вид около пятидесяти лет!

Я недоверчиво рассмеялся, когда понял, что имел в виду Конрад.

– Ну и вздор. Профессору фон Бенку самому за восьмой десяток перевалило. В таком возрасте люди частенько путаются в фактах. Он просто спутал его с кем-то другим. – Пусть эти слова и звучали разумно, на сердце у меня скребли кошки, а волосы на затылке дыбом вставали.

– Быть может. – Конрад развел руками. – А, вот мы и на месте!

Впереди и впрямь зловеще высилась громада особняка. Когда мы подошли к входной двери, порывистый ветер пронесся со стоном сквозь деревья, растущие неподалеку, и снова я вздрогнул, едва заслышав, как хлопочет где-то крыльями нетопырь. Конрад вставил большой ключ в старинный дверной замок; когда мы ступили за порог, мимолетный сквозняк прошел над нами – затхлый и ледяной, будто из-за двери склепа, – нагоняя мурашки.

Мы пробрались через затемненное фойе в кабинет, где Конрад зажег свечу, потому что в доме не было ни газового, ни электрического освещения. Я огляделся, заранее боясь того, что могу увидеть при свете свечи, но комната, украшенная тяжелыми гобеленами и мебелью причудливой восточной отделки, была пуста, если не считать нас двоих.

– Где же… где тело? – спросил я хриплым шепотом – у меня пересохло в горле.

– Наверху, – тихо ответил Конрад. Таинственная тишина дома нервировала и его. – В библиотеке… там он и умер.

Невольно я посмотрел на потолок. Где-то над нашими головами в своем последнем сне лежал одинокий хозяин этого дома, совершенно неподвижный, чье белое лицо застыло в ухмыляющейся посмертной маске. Я запаниковал и изо всех сил пытался не потерять контроль над своими чувствами. Это всего лишь труп старца с дурным нравом, который больше никому не сможет причинить вреда… но этот аргумент показался откровенно жалким – как слова испуганного ребенка, подбадривающего себя.

Я повернулся к Конраду. Он вынул из внутреннего кармана пожелтевший конверт.

– Это, – объявил он, вынимая из конверта несколько плотно исписанных страниц пожелтевшего пергамента, – фактически последние слова Джона Гримлана, хотя Бог знает сколько лет назад он их написал. Он вручил мне этот конверт десять лет назад, сразу после того, как вернулся из Монголии. Вскоре после этого у него случился первый припадок. Он дал мне этот конверт запечатанным и заставил поклясться, что я буду хорошо его прятать и не открою, покуда он не умрет. Только тогда я должен буду прочитать написанное там и точно последовать его инструкциям. Более того, Гримлан заставил меня пообещать, что, независимо от его слов или действий после передачи мне конверта, я не отступлю от нашего первоначального соглашения. «Потому что, – промолвил он тогда с тревожной улыбкой, – плоть слаба. Я человек слова, и даже если в минуту слабости захотел бы все нарушить – поздно уж, назад пути нет. Ты, может статься, никогда не уразумеешь всех причин, но ты должен сделать так, как я тебе повелел».

– И?..

– Что ж, – Конрад снова вытер пот со лба, – этой ночью он бился в агонии, и безумные его вопли перемежались гневными приказами – мол, принеси конверт и сожги у меня на глазах! Он выл, приподнимаясь на локтях, и страшно проклинал меня, его глаза были полны ужаса, седые волосы вставали дыбом… ох, ну и натерпелся я рядом с ним! Да, он просил меня уничтожить это письмо, не открывая. Один раз в этом бреду он даже выдал, что мне нужно расчленить его труп и разбросать на все четыре стороны!

С моих пересохших губ невольно сорвался испуганный возглас.

– Наконец, – продолжил Конрад, – я сдался. Вспоминая его предупреждение десятью годами ранее, я сначала стоял на своем, но в конце концов, когда старик сорвался на дикий, отчаянный визг… да, я повернулся и пошел за конвертом, хоть это и значило бросить его одного. Когда я вернулся, Гримлан содрогался в последних ужасных конвульсиях. Алая от крови пена сползала изо рта старца, и в судорожном спазме жизнь покинула его несчастное, изломанное страданиями тело.

Конрад развернул листки пергамента.

– Я сдержу свое обещание. Может, все эти инструкции и составлены сумасшедшим. Может, они – лишь капризы спутанного ума. Но я дал слово! Итак… я должен положить его труп на большой стол из черного дерева в библиотеке и поставить вокруг семь горящих черных свечей. Двери и окна должны быть плотно закрыты и заперты. Затем, незадолго до рассвета, когда еще темно, я должен прочитать формулу или заклинание, содержащееся в еще одном, маленьком, запечатанном конверте – вложенном в этот, основной. И этот маленький конверт я пока еще не открывал.

– Это все? – спросил я. – Ничего о том, что делать с его состоянием, этим имуществом или его телом после этого?

– Ничего. В своем завещании, которое я также видел, он передает свое имущество и состояние одному восточному джентльмену по имени Мелек Таос!

– Что? – вскричал я, потрясенный до глубины души. – Конрад, это верх безумия! Ни один нормальный человек никогда не носил это имя! Мелек Таос – это ужасный бог, и ему поклоняются таинственные езиды, живущие на проклятой горе Аламаунт. Говорят, восемь их латунных городов-башен возвышаются в неизведанных пустынях глубинной Азии. Их жертвенным символом был латунный павлин. А мухаммаддины, которые ненавидят их как дьяволопоклонников, говорят, что Мелек Таос есть источник зла в мире – он Принц Мрака, Ариман, древний Змий и воплощение Сатаны! И ты говоришь, что Гримлан называет имя этого мифического отродья в своем завещании?

– Это правда. – У Конрада пересохло в горле. – Взгляни… на полях этого пергамента старик нацарапал кое-что совсем уж странное: «Мне могилы не надобно – о теле моем позаботятся иным способом»!

И снова я содрогнулся от волны нутряного холода.

– Бога ради, – выпалил я почти в бешенстве, – давай покончим с этим делом – мне от этого дома чертовски не по себе делается!..

– Да, думаю, нам не помешало бы выпить, – сказал Конрад, облизывая губы. – Если я правильно помню, где-то тут Гримлан хранил свое вино… – Он нагнулся к дверце искусно вырезанного шкафа из красного дерева и с трудом открыл ее. – Нет, здесь вина нет, – бросил он разочарованно. – Эх, вот всегда, когда мне хочется чем-нибудь взбодриться… так, а это еще что? – Он достал из шкафчика пожелтевший свиток пергамента, наполовину покрытый паутиной. Все в этом доме действовало мне на нервы. Все было пронизано таинственным, неочевидным смыслом в этих стенах. Но именно поэтому, когда Конрад развернул свиток, я бесстрашно склонился над его плечом: тайны – не тот материал, который ирландский сын Кирован готов просто так упустить.