Мифы Ктулху

Ему оставалось только оседлать своего мустанга и проехать десять миль до Койот-Уэллс, ближайшего города, чтобы сообщить об убийстве шерифу.

Брилл собрал листки. Последний был зажат в кулаке старика, и Брилл с трудом вытащил его. Повернувшись, чтобы погасить свет, он снова ощутил ползучий страх перед каким-то призрачным существом, которое, как ему казалось, он видел проносящимся мимо окна как раз перед тем, как в хижине погас свет. Не было ли в этом существе чего-то ненормального, нечеловеческого, чего-то странного, не имеющего ничего общего с тусклым светом лампы и тенями? Словно вспоминая подробности кошмара, Стив попытался собраться с мыслями и разобраться, почему этот краем глаза пойманный проблеск так расстроил его.

Он снова выругался, как бы ободряя себя, затем зажег фонарь, задул лампу на старом столе и решительно направился к двери с киркой наперевес. Почему его вообще должны беспокоить какие-то, казалось бы, ненормальные обстоятельства гнусного убийства? Такие преступления были ужасающими – но далеко не редкостью, особенно среди мексиканцев, склонных к открытой вражде.

Когда он вышел в тихую звездную ночь, что-то вдруг остановило его. Из-за ручья донесся леденящий кровь рев испуганной лошади, за которым последовал сбивчивый стук копыт, вскоре затихший вдалеке.

– Что за чертовщина! – выкрикнул ковбой, настороженно оглядываясь. Мысли путались. В горах притаилась пантера? Неужели могучая кошка убила старого Лопеса? Но тогда почему на теле убитого не было никаких следов от ее ужасных изогнутых когтей? А кто потушил свет в хибаре?

Задавая себе эти вопросы, Брилл стремглав помчал к темному ручью: ни один ковбой не оставит свой скот в беде. Продираясь сквозь кусты в темноте по берегу высохшего ручья, Стив понял, что во рту у него страшно пересохло – как бы сейчас пригодилась порция жевательного табака! Он поднял фонарь повыше – свечение мало что могло противопоставить чернильной ночи и, казалось, лишь сгущало темень. По какой-то необъяснимой причине Бриллу в этот момент пришло в голову, что эта страна, относительно новая для англичан, на самом деле невероятно стара. Раскопанная, оскверненная гробница была немым доказательством того, что люди уже очень давно знали эту землю, – и вдруг ночь, холмы и тени навалились на Брилла всей тяжестью своей ужасной древности. Поколения людей жили и умирали здесь задолго до того, как предки ковбоя услышали об этой земле. Берега этого ручья, без сомнения, видели смерть множества людей… В таких мрачных думах Брилл поспешил сквозь рощу густых деревьев.

Он вздохнул с облегчением, когда вышел из нее на своей стороне ручья. Ковбой поспешил вверх по пологому склону к ограде загона, поднял фонарь и внимательно огляделся. Загон был пуст; даже ленивой коровы не было видно. Ворота были открыты – значит, здесь побывал человек; это придавало делу серьезный оборот. Кто-то явно хотел помешать Бриллу сегодня вечером поехать в Койот-Уэллс. Это могло означать только то, что убийца был в бегах и боялся угодить в руки закона, или… Брилл криво усмехнулся. Ему казалось, что он до сих пор слышит стук копыт, разносившийся по равнине мескитовых деревьев. Что, во имя Бога, так напугало животных? Холодный перст страха пронзил его насквозь – и заставил содрогнуться.

Стив вернулся в свою хижину, но не решился сразу войти внутрь. Он прокрался широкой дугой вокруг сарая, с дрожью вглядываясь в затемненные окна, с болезненным напряжением прислушиваясь к любому шуму, который мог бы выдать убийцу, таящегося внутри. В конце концов он набрался смелости и решил войти. Ковбой толкнул дверь так сильно, что она ударилась о стену, – он хотел убедиться, что никто не прячется за ней. Стив вошел, высоко подняв фонарь. Его сердце бешено билось; Брилл сжимал рукоять кирки со смесью страха и яростного гнева. Однако никто не набросился на него, и краткий обыск в сарае ничего не дал.

Со вздохом облегчения Брилл запер двери и окна и зажег керосиновую лампу. Мысль о старом Лопесе, о его трупе с остекленевшими глазами, лежащем в одиночестве в хижине на другом берегу ручья, беспокоила его, но он не собирался идти в город посреди ночи.

Ковбой вытащил из укромного места свой верный ветеранский кольт 45-го калибра, покрутил голубой стальной цилиндр и грустно улыбнулся. Убийца, верно, планировал не оставлять в живых свидетелей своего преступления. Ну что ж, пусть приходит! Он – или она – вскоре обнаружит, что молодой ковбой с шестизарядным револьвером не такая легкая добыча, как безоружный старый мексиканец. Тут Брилл вспомнил бумаги, которые захватил из хибары Лопеса. Осторожно, чтобы не оказаться перед окном, через которое могла бы вдруг влететь пуля, он сел и стал читать, чутко прислушиваясь к любому малейшему звуку.

По мере того как он расшифровывал каракули Лопеса, холодный ужас медленно рос внутри него. История, написанная старым латиносом и передававшаяся из поколения в поколение – история древняя и необычная, – оказалась полна ужасов.

Брилл читал об экспедициях благородного Эрнандо де Эстрады и его вооруженных наемников, отправившихся в пустыни Юго-Запада, когда территория была еще совершенно чужой и неразведанной. Вначале, как писал Лопес, группа состояла примерно из сорока солдат, не считая слуг. Кроме того, в состав экспедиции входил сам капитан де Эстрада, священник, молодой Хуан Завилла и дон Сантьяго де Вальдес. Последний был загадочным дворянином, спасенным с корабля, дрейфующего в Карибском море. Де Вальдес утверждал, что все члены экипажа и пассажиры умерли от гриппа и он выбросил их тела в море. Де Эстрада взял его на борт корабля испанской экспедиционной группы, удостоверившись, что новый пассажир абсолютно здоров.

Брилл узнал об их скитаниях, которые старый Лопес пересказывал в своей неуклюжей манере, ничуть не умалявшей эффект текста. Ужасны были лишения первооткрывателей: засуха, жажда, наводнения, песчаные бури в пустыне, копья враждебных краснокожих. Но старый Лопес говорил и о другой угрозе – о роке, постигшем одинокий караван, несущийся рысью по бескрайним просторам дикой природы. Один за другим члены экспедиции становились его жертвами, но никто не знал, кто был убийцей. Страх и черное суеверие терзали сердца участников экспедиции, как лютый нарыв, и их руководитель не знал, что и предпринять. Все знали лишь одно: среди них был дьявол в человеческом обличье.

Мужчины постепенно отдалялись друг от друга. Их взаимное недоверие и попытки искать безопасности в одиночестве только облегчали задачу врагу. Остатки экспедиции, спотыкаясь, брели по дикой местности – потерянные, невменяемые и беспомощные, – а невидимый ужас все еще был рядом с ними, увлекая за собой странников, преследуя дремлющих часовых и спящих путников. На глотках всех бледных, обескровленных жертв были обнаружены острые раны от клыков, так что выжившие знали, с каким злом они имеют дело. Люди брели по пустыне, взывая к своим святым, в ужасе призывая Бога и изо всех сил борясь со сном.

Вскоре большинство путников стали подозревать высокого чернокожего мужчину, раба-каннибала из Калабара. Но даже после того, как его заковали в цепи, очередной жертвой нападавшего стал юный Хуан Завилла, а затем смерть настигла священника. Однако тому удалось отбиться от своего дьявольского противника, и он продержался достаточно долго, чтобы на последнем издыхании назвать де Эстраде имя демона.

Брилл снова вздрогнул и продолжил водить по строкам широко раскрытыми глазами.

…Итак, де Эстрада убедился, что добрый священник сказал правду. Убийца – дон Сантьяго де Вальдес, вампир, питавшийся кровью живых, нежить. Де Эстрада вспомнил одного особо гнусного дворянина, который еще с мавританских времен скитался по горам Кастилии, питаясь кровью своих беспомощных жертв, даровавшей ему бессмертие. Этот дворянин был изгнан; никто не знал, куда он бежал, но было очевидно: он и дон Сантьяго – один и тот же человек. Судя по всему, злодей бежал из Испании на корабле, и теперь де Эстрада знал, что люди на этом корабле погибли не от гриппа, как уверял монстр, а от вампирских клыков.

Де Эстрада вместе с чернокожим и несколькими оставшимися в живых солдатами отправились на поиски и нашли де Вальдеса спящим, распластавшимся в густых зарослях и напитавшимся человеческой кровью своей последней жертвы. Хорошо известно, что перенасыщенный вампир впадает в глубокий сон, как большая змея, и его можно безопасно одолеть. Но де Эстрада понятия не имел, как избавиться от монстра, ведь как убить нежить? Вампир – это человек, который давным-давно умер, но ведет странное, отвратительное существование.

Мужчины потребовали, чтобы благородный кабальеро вонзил кол в сердце врага, отрубил ему голову и произнес слова, которые окончательно рассыплют в прах давно мертвое тело, – но священника, знавшего эти слова, с ними уже не было, и де Эстрада опасался, что чудовище может проснуться во время ритуала.

Итак, люди схватили дона Сантьяго, осторожно подняли его и отнесли к древнему индейскому погосту неподалеку. Они разрыли погост, извлекли кости, которые нашли внутри, а затем поместили туда вампира и снова запечатали гробницу, надеясь, что Господь будет держать ее запертой до Судного дня.

«Это проклятое место, – написал в заключение Лопес, – и лучше бы я умер с голоду где-нибудь давным-давно, задолго до того, как приехал в эту часть страны в поисках работы, – потому что я знал об этом ручье и том холме с его ужасной тайной. Знал о них с детства. Надеюсь, теперь тебе ясно, добрый мой сосед сеньор Брилл, почему не должно тревожить землю на холме – чтобы ненароком не пробудить страшное чудовище». Далее следовал резкий карандашный штрих, порвавший бумагу; на этом записи оканчивались.

Брилл был бледен; его сердце тяжко колотилось, а язык присох к нёбу. Он прокашлялся. Значит, найденная им шпора была потеряна кем-то из выживших испанцев при спешных раскопках. Стоило догадаться еще тогда, когда эта не столь древняя вещица попалась в мешанине из земли и однозначно более старого прогоревшего угля… Стив невольно сжался, пытаясь представить, как же выглядит нежить. Вот кровососущий труп начинает шевелиться во мраке могилы, вот он сильно ударяет по каменной глыбе, которую ковбой, не ведая, на чем стоит, сковырнул. Вспомнилась и призрачная фигура, вприпрыжку несущаяся по холму на свет в окне хибары, и немыслимо длинная рука, протянувшаяся по ту сторону замызганного стекла…

– Что за блажь! – выдохнув, выпалил Стив Брилл. – Лопес, видать, сбрендил! Никаких вампиров не существует! Если кто-то из той могилы и вылез – почему он напал не на меня в первую очередь, а на старика? Если только он не хотел осмотреться и почувствовать себя в безопасности, прежде чем валить крупную дичь… Черт! Все равно – какой-то бред!

Он поперхнулся последними словами. Через окно на него глядело внезапно явившееся лицо, беззвучно шевелящее губами. Стылые немигающие глаза впивались, казалось, в самую суть души. Брилл заорал благим матом, и отвратительное видение исчезло. Но воздух в хижине наполнился гнилостным трупным запахом – таким же, как на вскопанном холме. Дверь затрещала, медленно прогибаясь под напором того, кто ломился в хижину снаружи…

Наконец дверь скрипнула – и приоткрылась. Брилл отступил к стене; пистолет в его руке сильно трясся. Ковбою и в голову не пришло выстрелить – охваченный смятением, он думал лишь о том, что от древнего богохульного ужаса, рожденного в недрах ночи, его отделяет только эта тонкая деревянная перегородка. Глаза Брилла полезли на лоб, когда он увидел, что дверь открылась шире, и услышал заунывный стон, делавшийся все громче и громче…

Затем дверь окончательно распахнулась. Брилл не закричал. Его язык прилип к нёбу, как замороженное мясо – к палашу. Испуганными глазами он глядел на высокую, похожую на стервятника фигуру: ледяные огоньки зрачков, длинные черные ногти, гниющая старая одежда: высокие сапоги со шпорами, продавленная шляпа с оторванным пером… Только мешковатый плащ сохранился лучше остальных предметов гардероба, ставших черными лохмотьями.

Теперь эта ужасная тварь из прошлого стояла в темном дверном проеме, и у Брилла закружилась голова. От фигуры исходил ужасный холод; от нее воняло землей и отбросами бойни. Внезапно с поистине нечеловеческой прытью нежить прыгнула прямо на него.

Брилл выстрелил в монстра в упор и увидел, как из его груди, в том месте, куда пуля угодила, взметнулась пригоршня праха. Вампир пошатнулся – и только. Видя, что тварь снова направляется к нему, Брилл издал сдавленный крик и отпрянул к стене; револьвер вывалился из его онемевших пальцев. Значит, темные легенды были правдивы: человеческое оружие не способно навредить мертвецу – нельзя убить того, кто уже много веков как мертв. Мог ли ходячий труп познать смерть второй раз?

Почувствовав, как когтистые лапы сдавливают ему горло, молодой ковбой пришел в себя – и принялся изо всех сил сопротивляться. Как его предки сражались голыми руками, когда их шансы были ничтожны, так и Стив Брилл теперь давал отпор холодному, мертвому, потустороннему существу, намеренному поживиться его кровью.

Брилл потом почти не мог припомнить эту жестокую схватку. Остались в памяти лишь собственный оглушительный крик и то, как он, словно дикая кошка, вырывался, царапался, кусался, молотил кулаками нелюдя, чудом уклоняясь от страшных длинных острых ногтей, напоминавших когти пантеры, и зубов, готовых вонзиться в шею. Двое катались по полу, сцепившись в дикой схватке; во все стороны летели обломки мебели, прах, клочья ткани. Ярость вампира была такой же неотступной, как отчаяние его обезумевшей жертвы.

В конце концов они оба со всего маха рухнули на стол, опрокинув его, и керосиновая лампа, слетев со столешницы на пол, разбилась. Бесчисленные маленькие языки пламени брызнули на стены. Брилл почувствовал, как бок обдало горящим маслом, но в пылу битвы не придал этому значения. Черные когти рвали его, а нечеловеческие глаза с горящими потусторонней голубизной зрачками опаляли душу холодным огнем. Под отчаянной хваткой Стива плоть монстра казалась твердой и сухой, как древесина. Волны слепого безумия захлестывали Брилла; словно человек, борющийся с кошмаром, он кричал и метался, а огонь продолжал бушевать вокруг него, распространяясь на стены и крышу.

Среди искр и пламени они продолжали борьбу – демон и смертный на пороге геенны огненной. Брилл почувствовал, что в сгущающемся дыму ему все труднее дышать, и берег силы для последнего решающего удара. Ковбой оттолкнул монстра, немного перевел дух, утер кровь с лица и вновь отчаянно бросился на врага. Смертный сурово вцепился в нежить. Вампир брыкался и пытался вырваться из захвата Брилла, но тому удалось поднять врага высоко над полом – и обрушить спиной на торчащую кверху ножку перевернутого стола. Хребет мертвого отродья переломился, будто толстая ветвь, и кровососущий труп, упав на пол, застыл в искривленной позе. Но конец ему не настал – глаза по-прежнему полыхали адским голодом, и, как раздавленная мокрица, чудовище на руках поползло к ногам Стива, щелкая пастью.

Оступаясь и задыхаясь в дыму, Стив Брилл на ощупь пробрался к двери и выбежал на улицу. Вытирая залитые потом и кровью глаза, он припустил через мескитовую чащу так, будто за ним все силы ада отправились в погоню. Он бежал и бежал через кусты и тернии, покуда не свалился наземь в сильном изнеможении. Увидев горящую хижину, он всячески возблагодарил Бога за то, что огонь сожжет ее полностью и пожрет не только кости дона Сантьяго де Вальдеса, но и последние записи Лопеса, таким образом навсегда стерев сраженную им гнусную нечисть из людской истории.

Перевод Г. Шокина

Примечание

Рассказ написан в 1931 году. Первая публикация – журнал “Weird Tales”, май 1932-го. Входит в выделяемый исследователями творчества автора условный подцикл «Сверхъестественный Юго-Запад». Стивен Джонс, британский составитель тематических антологий рассказов ужасов, охарактеризовал данное произведение как «первый в истории жанра вампирский вестерн». Рассказ был адаптирован сценаристом Гарднером Фоксом для второго выпуска комиксов «Комната страха» (Chamber of Chills) и вышел в январе 1973 года под названием «Монстр с холма» с иллюстрациями художника Фрэнка Браннера.

Проклятье моря

Кто-то придет к ней домой в угасающем свете,
Кто-то на зов сновидения в яви ответит,
Ливень в ночи сообщит – она точно услышит,
Как они все соберутся на балке под крышей…

    Д. Р. Киплинг, Хозяйка морей

Джон Калрек и его закадычный друг Канул Гнилоуст были дебоширами и самыми большими хвастунами, самыми отъявленными задирами и запойными гуляками в маленьком городке Фаринг. В детстве я неоднократно прокрадывался к двери таверны, чтобы подслушать их проклятия, их безбожные ссоры и разудалые моряцкие байки. Я восхищался этими дикими бродягами, но они также и пугали меня. Что ж, все в Фаринге восхищались ими, но в то же время боялись их, ибо они не были похожи на остальных: им было мало заниматься промыслом вдоль берегов и между морскими скалами, острыми, как зубы акулы. Баркасы и ялики были для них слишком мелкой посудой – они ходили в дальние плавания на самых настоящих парусниках, уносились, оседлав прилив, туда, где еще ни разу не был брошен их якорь.

Ах, я хорошо помню то волнение, которое наполняло маленький прибрежный городок Фаринг всякий раз, когда Джон Калрек причаливал к берегу. Моряк вальяжно спускался по сходням в перепачканной дегтем матросской одежде, а смахивавший на пирата Гнилоуст тоже крутился где-нибудь неподалеку, держа руку на рукояти ножа, заткнутого за широкий кожаный кушак. Покровительственными возгласами Калрек приветствовал некоторых из ближайших знакомых, и уж точно этот пройдоха целовал всякую девушку, которая подходила к нему достаточно близко. В компании верного Канула он закладывал круг почета по улице, распевая фривольные песни, а подхалимы и бездельники толпились вокруг, точно свита, рассыпаясь в комплиментах и улыбках, приветствуя смехом всякую грязную шутку. Для всех завсегдатаев таверны, потихоньку пропивающих последний разум, Канул и Джон с их рассказами о семи морях и тропических краях были кем-то вроде могучих былинных героев.

И да, все боялись их – настолько, что жители деревни закрывали глаза, когда кто-то из мужчин оказывался избит, а честь чьей-нибудь жены или дочери была поругана. Решительно ничего не предпринимали они, чтобы осадить Канула и Джона. И даже когда Калрек начал приставать к племяннице Молли Фаррел, никто не осмелился сказать то, что давно следовало.

Старуха Фаррел никогда не была замужем – она жила с юной родственницей в маленькой хижине недалеко от пляжа, причем настолько недалеко, что в час прилива волны чуть ли не в дверь им стучали. Жители деревни считали Молли ведьмой; в действительности она была зловещей, изможденной старой каргой, которая особо ни с кем не имела дел. Свой скудный достаток она поддерживала тем, что подбирала выброшенные морем ракушки и замысловатого вида коряги.

Племянница ничем не походила на свою тетку: была она хорошенькой, глупенькой, тщеславной и легко одурачиваемой – иначе она никогда не поддалась бы звонкой и дешевой лести Джона Калрека.

Я отчетливо помню тот день – холодный зимний день с сильным ветром, задувавшим с востока, – когда старуха пришла в деревню и стала всех расспрашивать, не видел ли кто ее родственницу. Весь город рыскал в ее поисках по пляжу и прилегающим бесплодным холмам – все, кроме Джона Калрека и его свиты, которые сидели в таверне, играли в кости и напивались. Все это время из-за каменистой отмели доносился непрекращающийся рев вздымающегося, беспокойного серого чудовища по имени Море; и вот в тусклом свете призрачной зари пропавшая девушка вернулась-таки к нам.

Волны прибоя мягко пронесли ее по мокрому песку и уложили почти прямо перед дверью Молли. Белая она была, как сама невинность, и руки ее покоились скрещенными на неподвижной груди. Ее лицо выглядело донельзя умиротворенным, и серые волны ласкали ее стройную фигуру. Взор Молли Фаррел был тверже камня – она стояла, сгорбившись, над мертвой девушкой, и не говорила ни слова, покуда Джон Калрек и его собутыльники не вышли из таверны с кружками в руках. Джон был пьян, и люди уступали ему дорогу с мрачным, растерянным видом.

Морской волк подошел к Молли Фаррел – и лишь посмеялся над ее горем.

– Тысяча островов! – выругался он. – А шлюха-то эта утопиться удумала, Гнилоуст!

Канул Гнилоуст лишь рассмеялся, поджимая тонкие губы. Он всегда терпеть не мог Молли Фаррел – ведь это именно она одарила его однажды столь нелестным прозвищем, которое легко прижилось, несмотря на всю принужденную народную любовь.