Волшебник Хуливуда

– Я тоже художник, и я в этом не сомневаюсь. Изгиб ваших рук, изящество пальцев, округлость груди…

Она смахнула прядку волос со лба, рассерженная происшедшим и взволнованная происходящим.

– Надеюсь, я вас ничем не обидел, – сказал Рааб. – Я просто подумал, что, если уж имеет смысл потолковать о человеческом теле, то кому же, как не художникам, этим заняться?

Он был гладок как стекло, сладок как мед, его слова раскатывались по комнате драгоценными камешками, он ее, вне всякого сомнения, соблазнял.

– Ну, не знаю, – сказала она.

– Каковы, по-вашему, три самые интересные и самые важные темы для разговора?

– Что вы сказали?

Внезапная перемена предмета беседы смутила ее еще больше.

– Я размышлял об этом и пришел вот к какому выводу. Это секс, потому что только он придает человеческому телу подлинную жизнь. Это смерть, потому что она представляет собой конечный пункт для каждого из нас. И это отражение в природе высших сил, которые управляют нами и порой являются нам.

– То есть Бог, – пробормотала она.

– Ну, это всего лишь одно из имен, которые мы даем таинственной высшей силе. Но есть и другие имена.

– Какие же?

– Некоторые считают своим повелителем и предметом своего поклонения Сатану.

Подавшись вперед, он прикоснулся кончиком пальца к ее телу, к верхней точке ложбинки между грудями.

– Я мог бы помочь вам, если кто-то и впрямь практикует против вас злые чары. – Палец согнулся в крючок и затеребил вырез блузки. – Я волшебник не из последних.

Она едва заметно пожала плечами. При этом с них соскользнула блузка и обнажились груди.

– Полагаю, нам, следовало бы сделать несколько настоящих снимков. Сфотографировать вас такой, как вы есть.

– Нет, – сказала она, однако послушно поднялась с места, когда он взял ее руки в свои, и позволила ему раздеть себя. При этом она дрожала всем телом. И вот на ней не осталось ничего, кроме ожерелья, представляющего собой крошечные скуль-птурки из слоновой кости, и сандалий.

Он сделал тридцать шесть снимков, разместив ее сперва на полу в квадрате света, падающего из дверей французской веранды, потом стоящей на цыпочках, потом на боку и, наконец, лежа на диване.

Он заставлял ее принимать угодные ему позы. Заставлял сгибать колени и раздвигать ноги, выставлять вперед лобок и поддерживать его обеими руками. Он преодолевал ее нежелание в поисках поз, в которых ее подавленное естество предстало бы в наиболее извращенном, противоестественном и постыдном виде.

Ее глаза сверкали. Она часто облизывалась, проводя по губам языком так, словно они были обожжены. Она то бледнела, то краснела – в зависимости от позы и связанных с ней ощущений.

Какое-то врем спустя он разделся и сам. Встал на низкий сундучок и потребовал, чтобы она подошла к нему спиной и, протянув руки назад, поласкала. Затем развернул ее лицом к себе, а сам отвернулся, нагнулся и потребовал, чтобы она поцеловала его в анус.

Он едва не расхохотался, когда она издала первый всхлип восторга. Во всем его сатанизме было нечто бесконечно потешное.

Искусно разыграв вспышку безумия, она уклонилась от вагинального акта. Теперь она уже увидела то, что ей необходимо было увидеть, – зловещую мету, которую оставляет дьявол на телах колдунов и ведьм, причем в самых укромных местах. Ту самую мету, о которой поведал ей помощник похитителей, – родимое пятно в форме паука цвета спелой ежевики с внутренней стороны одной из ягодиц у входа в анус, – восьминогого паука, четыре ноги которого были разведены во все стороны.

Лаббок и Джексон доставили Риальто в голливудский участок и заперли в камеру, вопреки беспрестанным воплям задержанного о том, что он не является наемным убийцей.

С какой стати, тщетно вопрошал он, было бы идти на столь страшный риск – ведь убийцу непременно обрызгало бы зараженной кровью?.. И этот, как они там сказали, вальвулотом! И вирусы умирающего!.. С какой стати было ему идти на верную смерть?

– Ладно, допустим, я действительно наемный убийца, – орал Риальто. – Что, правда, невозможно по определению. Всякий скажет вам, что я падаю в обморок при одном виде крови. Даже когда порежусь во время бритья…

– Пользуйся электробритвой, – вставил Лаббок.

– … но хорошо, допустим, что все так оно и есть. Так неужели же, осознавая смертельный риск заражения, я не принял бы мер предосторожности?

– Каких, например?

И оба детектива уставились на Риальто так, словно им и впрямь было страшно интересно послушать.

– Послушайте, да такой больной – он же наверняка был слаб, как котенок. Он бы и пальцем не шевельнул, если бы его начали душить подушкой. А, что скажете?

Лаббок с наигранным отчаянием посмотрел на напарника.

– Подумать только! А вот мне бы такое в голову не пришло.

– Ничего удивительного. Такие мысли приходят в голову только наемным убийцам, – ответил Джексон.

– Но этот старик даже до такого своевременно не допер, – сказал Лаббок. – А вот человек погиб. А в горле у него застряло лезвие. А этот был с ним наедине в палате, да еще утверждает, что успел поговорить перед смертью.

– Я не утверждал, что я успел с ним поговорить. Мы так и не поговорили.

Заперев Риальто в камере, детективы вернулись к себе в офис малость передохнуть. Было около полуночи, у обоих выдался трудный день.

– Ты ведь не веришь, что этого сукиного сына грохнул Риальто? – спросил Лаббок.

– Конечно, не верю. Риальто и мухи не обидит, – ответил Джексон. – Но раз так, то остаются сиделка Бакет и/или неизвестный, неизвестная или неизвестные.

Глава девятнадцатая

Свистун готовился отойти ко сну.

Движение по фривею меж тем все никак не ослабевало. Было времечко, когда на снижение уровня шума можно было рассчитывать часов в семь-восемь вечера. Но теперь поток легковых и грузовых машин стал круглосуточным, разве что – с часовым перерывом между тремя и четырьмя утра.

Свистун давно привык к этому шуму, он прикидывался, будто слышит прибой, потому что живет на берегу Тихого океана.

Кто-то постучал в дверь. Посетители бывали у него редко, без предварительной договоренности – и того реже, а уж о том, чтобы прийти без предупреждения в полночь…

– Ведьмы решили поздравить меня с Хэллоуи-ном, – пробормотал он, в вязаных шлепанцах поспешая к двери.

На пороге стояла Мэри. Вид у нее был жалкий и растерянный.

– Прошу прощения… такой час… я пыталась позвонить…

– Да ладно.

– Но у вас все время было занято. Должно быть, ничего страшного… но у меня были посетители… двое детективов… одного звали Лаббок… он воспользовался моей уборной…