Аномалия

– Немного передохнем перед выходом на озеро, – глухо озвучил очевидное Доктор. Он сбросил рюкзак, уселся на пол в углу и включил желтоватую светодиодную “свечу”. Свет упал на грязно-рыжие стены, из–за чего темнота вокруг фонарика стала коричневой и такой же затхлой и грязной, как и вся эта засаленная каморка. – Отсюда свернем к Змеиному. Поэтому, советую вам успокоиться, отрешиться, я бы сказал. Все озеро – место обитания аномалии.

– Столба, что ли? – тихонько хихикнул Пришлый, стоящий поодаль, в полумраке. Он повернулся лицом к свету и заговорчески подмигнул Димке, ища в нем союзника. – Это столб такой? Электрический что ли? Он током бьется что ль?

Доктор вздохнул и глянул искоса на Димку. Тот не улыбался шуткам Пришлого, но не потому, что верил Доктору, а так, из деликатности.

Димка тоже снял и бросил на пол вещмешок, уселся на него рядом с Михалычем и “свечой”, как усаживаются у костра. Рои пылинок устремились к лучу фонарика, наполняя воздух кисловатой сажей и дегтем.

– Михалыч, – высказался он аккуратным полушопотом. – Аномалии… Это разве не мифы? Я слышал, что это такие страшилки охотников и добытчиков, чтобы придать себе значимости. Так говорят.

Мыхалыч кивнул несколько раз как автомобильный болванчик, как кивают люди, над которыми подтрунивают глупо и неуместно:

– Я бывал здесь много раз, – он внезапно вспыхнул, взволнованно раздирая удушливый ворот и повышая тихую хрипоту до возбужденного негромкого голоса. – Сказать, что я это видел – ничего не сказать. Я много раз сталкивался с аномалией, еще когда Призрак охотился за ней!

– Аномалии, столбы, призраки, – Пришлый отвернулся в темноту, приоткрыл дверь, выглянул на улицу и прислушался:

– Кажись, никого, – заключил он и прибавил сквозь недобрый оскал: – Хотя нет, столб кажись следит за нами.

Он ехидно и чуть слышно рассмеялся, привлекая к себе внимание активной жестикуляцией и похлопывая себя по коленкам. Но Димка заинтересовался:

– А что за Призрак? – он тоже расстегнул верхнюю пуговицу и раздвинул складки шерстяного шарфа.

– Был у нас такой. Это прозвище он получил только потом, задним числом, когда выяснилось, что нет ни одного человека в поселке, кто помнил бы его с самого начала. – объяснил Док. – Сам же он называл себя Искателем.

– И что он искал?

– Аномалию эту. Говорили, что через нее можно вылечиться от чего угодно. А у него лицо было так изморожено. – Доктор поводил рукой по своему лицу. – Страшный он был. Ну а тут, появилась у него женщина, полюбила его таким. В общем, для нее старался.

– Ну и как? – хихикнул Пришлый, и его насмешливое лицо вновь показалось из темноты. – Нашел? Аномалию нашел? Приложился к столбу? Рожей-то приложился?

– Нашел, – ответил Доктор со шумным вздохом, стараясь не обращать внимания на издевки. – Но оказалось, что это не сказочный исполнитель желаний, вроде волшебной палочки. А нечто иное… Он часто стал ходить на озеро, пропадал там неделями. Ему стало сильно везти в охоте, другого такого охотника я и не знал. Но он, как бы, выпал из реальности – тянуло его туда все время. Он стал отдаляться от людей, перестал следить за собой, мог съесть любую гадость, на оскорбления не обращал внимания. Вообще внимания на людей не обращал. Стал иным человеком. Заговорили о контроле разума этой аномалией, что поглощает она людей, душами, вроде, питается.

С крыши каморки послышался шорох и что-то грузное двинулось вдоль кровли. Пришлый испуганно отскочил от двери и уткнулся лицом в смотровую щель, оставленную между досок в заколоченном окне. Но из-за света фонарика она казалась непроницаемо черной и будто сама теперь следила за людьми длинной темной глазницей.

Доктор погасил фонарик, и они вслушались в ожившую темноту, уставившись в черный потолок. Невнятный шорох повторился вновь. Доктор беззвучно поднялся, достал копье и мягко подкрался ближе к хлипкой входной двери. Пришлый вжался в стену за его спиной, вытащил нож и принялся нервно перекидывать его из одной руки в другую. Шелест повторился, и нечто снова двинулось по крыше, доползло до ее края и напряженно замолчало. Оно тоже прислушивалось.

Димка выглянул в посиневшую оконную щель – темно, только матовые, фиолетовые сумерки. Он протянул руку к входной двери и скрипко ее приоткрыл. Двое других молча и бесшумно замотали головами – нет, мол, не открывай! Но в темноте он их не видел.

Нечто грузное вновь осторожно оживилось, вздохнуло, прогудело по крыше и громко спрыгнуло на снег. Димка не выдержал, раскрыл дверь пинком, выскочил на улицу, щелкнув налобным тускленьким фонариком и, туго натянув тетиву лука, с воплем бросился к противнику.

Михалыч, сжавшись, пригнувшись и выставляя короткое отточенное копье в два шага выпрыгнул за ним, крутнулся влево, вправо, готовый и к нападению, и к защите.

Но вокруг домика, пнем торчащего в вечерней фиолетово–белесой пустоте, никого не оказалось.

– Никого… – с надеждой предположил Док и уставился на бесформенную кучу снежного фарша, громоздящуюся под окном. – Снег с крыши съехал?

– Никого? Там никого? – дрогнул из темноты каморки Пришлый. – Кто там? Никого? Снег? Кто там?

Димка обежал домик, мутновато-желтым пучком своего фонаря внимательно вглядываясь в отметины на снегу.

– Вроде все следы старые, – он подошел к куче, пнул ее ногой, поднял голову с фонариком и рассмотрел крышу: – Шифер мокрый и скользкий. Вот снег и соскользнул!

– Ну дела, ё-мое! – облегченно рассмеялся Доктор, привычно схватившись за сердце. – Снега испугались! Ё-мое! Как мыши! А ты молодец, не испугался!

– Еще как испугался! – весело смеясь, признался Димка. – Только, я когда боюсь, всегда иду в это место, чтоб не бояться. Даже, если это что-то ужасное, например… снег!

И они так расхохотались, что даже далекое морозное эхо откликнулось им из синюшной темноты. Мелочно и тонко обостряя звуки, приближалась ночь.

– А я такой – “ха!” – оживился Пришлый и, возбужденно размахивая руками, выбежал из домика. – Ножичек – раз, такой! Всех почикаю!

Михалыч, проглатывая и подавляя смех, перевел шутки в дело:

– Но, будь осторожнее, не нарывайся! – по-отечески добродушно пожурил он Димку и тяжко выдохнул. – Ху–ух!

– А я! А я?! Раз, такой! Тоже! – повторился Пришлый, и замер: где-то рядом раздался надрывный волчий вой.

– Совсем близко! – встревожился Доктор. – Услышали нас! К охоте воют!

Добытчики метнулись было обратно в темноту каморки, но Доктор вскрикнул хриплым от волнения голосом:

– Тихо! – путники остановились и прислушались: со стороны города в вечернее безветрие плавно вплетался глухой рокот мотора. – Снегоход! Мародеры! Идут по следу!

– Мародеры! – повторил Пришлый сиплым шепотом. – Я не хочу! Я знаю! Я не хочу…

– Мы поборемся! – решительно обнадежил его Док. – Успеем дойти до водохранилища, туда могут и не сунуться. Идем строго на юго-запад. Главное, добраться до катера, там и укроемся!

Они схватили лямки, двинулись по скользкому насту и вскоре вышли на плоскую ледяную равнину, под мертвой плитой которой покоились воды озера.

Пришлый, превозмогая тяготу, поравнялся с Доктором:

– Не догонят? Мародеры… Не догонят нас?

– Не знаю, – Коротко буркнул Доктор и, захлебываясь собственным паром добавил: – Мы уже… На озере… Могут побоятся…

Успокоенный Пришлый отстал в сумерки, но тут же вновь нагнал Доктора, хрипко звеня полозьями санок о неровности льда:

– И чего? Призрак тот… чего он? – спросил он уже без ехидства. – Сошел? С ума сошел что ль от аномалий? На озере этом…

– Вроде того, – задыхаясь от быстрой ходьбы, ответил Доктор. – Он совсем опустился… потерял всякий… вкус к жизни… Но однажды он сказал… Он понял… Как все это… Работает.

– Сошел, значится, – услышал, что хотел, Пришлый и опять отстал, пойдя вторым и вытеснив Димку в конец колонны.

Так шли они без отдыха и разговоров, быстро, как могли, будто в бесконечном мрачном сне, в котором не видно ни начала, ни конца, а все, что нужно, это быстро идти. Только плоское небо и плоский лед, плоский, быстро темнеющий мир без деталей, которые при ходьбе обыкновенно мелькают мимо и позволяют осознавать собственное движение.

Наконец, и Димка, обойдя Пришлого, приблизился к Доктору:

– Михалыч, по-моему за нами идут.

Они остановились и всмотрелись в сумерки – серый снег соединялся вдали с серым небом, и в этой дали почти бездвижная рябь жила. И только в переферии зрения ощущалось ее движение, неприметное для прямого взгляда.