Люблю. Ненавижу

– Здравствуйте! Я ваш сосед, – поздоровался он и указал бутылкой вина на желтую иву, за которой не было видно его магазина. – Я не знал, что здесь кто-то живет. Можно к вам? Я… исчезаю.

Они пили праздничное вино, потому что Сосед больше не выплачивал кредита. Банковская система тоже стала прозрачной, и стало видно, что он давно уже ничего не должен.

– Я знаю, почему все это происходит! – заявил Сосед, как всякий житель города, который ничего не знал, но должен был думать, что знает. – Все это из-за Коллайдера 64. Они понаставили коллайдеров везде, по всему миру! И когда у них получилось, они влезли куда-то в самый механизм мира и что-то там напортачили!

Он пил белое вино из стеклянного бокала, и оно исчезало в нем. Его уже было плохо видно. Гораздо лучше было видно цветочный горшок за его головой. И слушая его, Тот смотрел на цветочный горшок и живущий в нем кустик, похожий на прическу Соседа.

– Как во времена Вавилонской башни, когда люди потеряли функцию общения друг с другом. А теперь коллайдеры… Вот здесь, – он поднял свой смартфон: – Я составил предварительный отчет. Я хотел отправить его Правительству, но Правительства уже нет. Мэрии тоже нет. Даже директора школы нет. И я пришел к вам, потому что увидел, как вы проходили мимо моего магазина. Вы не прозрачный.

Тот налил еще вина. Оно было не вкусное, слишком пустое и водянистое, как будто тоже приготовилось исчезнуть. Но оно соединяло его с Соседом, и Тот чувствовал, что живет.

– Да, – сказал Тот и посмотрел на свою руку. – Я не исчезаю, видимо.

Сосед тоже посмотрел на руку Тота, потом на свою.

– Это как-то связано с нами. Всю жизнь я работал бухгалтером в отделе статистики, – он отправил в никуда еще глоток вина. – Потом я вышел на пенсию. Но я не умею жить без подсчетов и прогнозов. И я собирал статистику, анализировал и сопоставлял данные, пока был интернет. И я понял, когда люди исчезают.

Он сделал паузу, повернувшись всем цветочным горшком к Тоту в ожидании реплики или вопроса. И Тот спросил:

– И когда же… исчезают? – Тот не был уверен, что ответ ему интересен.

Сосед кивнул, мол, я знал, что вы спросите, и продолжил:

– Вначале человек накапливает исчезновение, так сказать. А потом, через месяц-полтора, – бах! – и начинает бледнеть. Прозрачность длится столько же. Потом вспышка, луч, и нет человека, – Сосед ссутулился, согнулся, и нашивка с размером его рубашки выпятилась к свету, проникающему сквозь прозрачную шею. Такой же размер, как и у Тота.

– Я предполагаю… – продолжил сосед задумчиво, осекся, и стал водить пальцем по воздуху, видимо, рисуя на нем воображаемые цифры и подсчитывая. – Наверное… Это… Подождите-ка… У меня идея!

Он осекся и замер, созерцая свои прозрачные мысли, среди которых, вероятно, он различил гениальную.

– Я должен еще раз все пересчитать! Меня осенило! Зайдите ко мне завтра утром…

Он вскочил со стула и, не прощаясь, спешно удалился в свой магазин.

А ночью он вспыхнул, и Тот увидел луч. Сосед исчез. Так Тот остался без Соседа, который никогда не был его соседом.

И теперь появился дым. Это тоже его сосед.

Тот пешком отправился к дыму, прихватив бинокль и пистолет. А Пес пошел за Тотом, потому, что просто хотел пойти за ним.

Канал загибался дугой, похожей на подкову. И на той стороне дуги, но на этом берегу стоял похожий домик на похожем пустыре. Там не было ив, но, зато, там было много сирени. Это была целая коллекция сиреней разных оттенков.

Тот пристроился напротив, на балконе третьего этажа Налоговой инспекции, откуда ничего не могло скрыться, и стал наблюдать.

В том доме был камин, и был мангал во дворе. Это они давали дым. Во дворике суетился человек. Наблюдать за ним было куда интереснее, чем за его дымом.

Тот поднял бинокль, и бинокль показал, что человек был женщиной. Или девушкой. Тот не очень понимал разницу.

Девушка-женщина ласкала кошку, возилась в садике, поливала грядки, подметала дворик. Тот решил, что тоже стоит навести порядок у себя. Без них и без города, в котором они растворились, он перестал стараться. Он больше не был правильным и аккуратным.

Она накрыла на стол в беседке и присела к обеду. И кошка присела к своей миске. Девушка-женщина не ела холодных консервов, она готовила настоящую еду. Тот захотел есть.

К вечеру они добрались до дома, запустили генератор, навели в доме порядок и приготовили горячий ужин, разогрев банку фасоли. Это не то, что готовила она, но, все-таки, подражание как-то приближало его к ней.

Тот вспомнил о книгах, они ведь настоящие инструкции по взаимоотношениям с людьми! И по преодолению конфликтов внутри этих взаимоотношений. И они с Псом взялись читать.

Но Пес не имел скрытых конфликтов. Пес принимал Тота как есть, со всеми достоинствами и недостатками. Так и хотел Тот, но… Пес любил человека, и Тот просто занимал эту «должность». Пес не знал Тота, просто не умел знать, все-таки Пес – пес. Выходит, он не видел Тота целиком.

***

Утром они уже дежурили в Налоговой, чтобы увидеть, как просыпается девушка-женщина, живущая в коллекции сиреней.

Она была лучшим фильмом, который он видел с тех пор. Да что там, честно сказать, она была лучшим фильмом из всех, что он смотрел.

Она была такой легкой, что, наверное, не умела ходить, а только летала низко над землей и для виду перебирала ногами. Вероятно, она спустилась с небес и притворилась обыкновенным человеком, а облака притворились сиренью.

Она была лучшим фильмом.

Если бы она сошла с экрана, посмотрела ему в лицо. Если бы задавала вопросы, сняв наушники. Если бы ждала ответов, не залепляя ему рот равнодушным стеклянным взглядом.

– А может… нам..? – спросил Тот у Пса. Пес не ответил, но глубокомысленно посмотрел в глаза. Он согласен.

– Мы могли бы ее видеть внутри нашего кино, – ответил он сам себе за Пса. – А она бы видела нас. И мы были бы живы.

***

Через неделю размышлений и терзаний он решился. У него не было опыта личного общения с людьми, и он решил воспользоваться схемой своего Соседа, все-таки Сосед был бухгалтером и умел все точно просчитывать.

– Мы просто поздороваемся и соврем, что соседи, – объяснил он Псу. Пес не возразил. Что ж, значит нужно действовать.

К середине дня они были уже на той стороне подковы у ее домика. Окно Налоговой инспекции бдительно следило за ними с балкона, что укрепляло Тота ответственностью. Отступить было бы стыдно.

– Привет! – поздоровался он из-за маленькой крашеной калитки.

Большие глаза девушки-женщины увеличились еще, она отступила на шаг от своего мангала, открыла рот, а потом закрыла его. Кошка же, испугавшись Пса, спряталась за ее ноги, вздыбилась и выглядывала округлившимися желтыми глазами.

Он не знал, что сказать дальше. По схеме Соседа она должна была приветливо поздороваться в ответ. Но она молчала.

Тот опустил приветственную руку, но не полностью – вдруг она еще спохватится. И она спохватилась:

– Кто? – спросила она, обернулась на дом, на всякий случай оценивая расстояние до двери и прикидывая путь для отступления. – Вы?

– Я? – спросил он и глянул на Пса, а Пес смущенно глянул на кошку. Тот вернул приветственную руку обратно и просто заново запустил подготовленный сценарий: – Привет! Я ваш сосед! Я пришел к вам с бутылкой белого вина, шоколадом и моей собакой.

Она отступила еще на шаг, осела на плетеное садовое кресло, под которым уже сидела испуганная кошка, и прижала встревоженную руку к верхней части груди. Она не ожидала увидеть кого-нибудь этим днем.

Тот обернулся на Налоговую. Сбежать стыдно, конечно. Но, насколько? Насколько велика его мера стыда? Может она настолько мала, что позволила бы ему сделать это?

Но девушка-женщина, к его облегчению, разглядела его сквозь неожиданность и опасения и улыбнулась: