Оценить:
 Рейтинг: 0

Полярные аргонавты

<< 1 ... 6 7 8 9 10 11 12 >>
На страницу:
10 из 12
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Но в Пути каждый был бойцом. Нужно было сражаться или погибнуть, ибо Путь не терпел малодушных. Хороший или дурной, мужчина должен был быть мужчиной в основном смысле этого слова: властным, свирепым и выносливым. Путь был неумолим. С первого шага он взывал к сильным и отбрасывал слабых. Я видел, как на пароходе люди питали свое тщеславие глупыми фантазиями и предавались разгулу, воспламененные пылкими надеждами. Мне предстояло увидеть их покоренными, усмиренными, подавленными, чующими каждый по-своему угрозу и враждебность Пути.

Мне предстояло увидеть, как слабые зашатаются и упадут на краю дороги. Мне предстояло увидеть, как малодушные упадут духом и повернут назад. Но мне предстояло увидеть и то, как сильные и храбрые сделаются свирепыми и необузданными в этой отчаянной борьбе и, стянув свои пояса, решительно пойдут вперед навстречу жестокому концу. Так избирал Путь свои жертвы. И так это произошло: из страсти, отчаяния и поражения создался дух Пути.

Дух Золотого Пути. Как мне описать его? Он опирался на тот основной инстинкт самосохранения, который залегает у нас под тонким слоем человечности. Он воплощал мятеж и безначалие. Он был безжалостен, надменен и груб. Это был человек каменного века в современной оболочке, потрясающий своим неистовством в беспрестанной борьбе с силами природы.

Пришпоренные лихорадочной жаждой золота, подстрекаемые страхом быть побежденными в состязании, обезумевшие от трудностей и лишений в дороге, люди превращались в демонов жестокости и вражды, безжалостно отталкивая и приканчивая слабых, преграждавших им путь. Жалости, человечности, любви не оставалось и следа. Всеми владела лишь жажда золота, торжествующая и отвратительная. Это была победа наиболее приспособленных, упорных и жестоких, и все же на всем этом лежало какое-то грозное величие. То было варварское нашествие, войско, в котором каждый человек сражался сам за себя под знаменем золота. Это было завоевание. Каждый день, наблюдая этот человеческий поток, я размышлял о том, насколько он был могуч и неудержим. Это был эпос. Это была история. Мне пришлось увидеть много тяжелого: одни с угрюмыми, отчаянными лицами бросали свои припасы в снег и поворачивали обратно с сокрушенным сердцем; другие, изнуренные вконец, шатаясь, слепо устремлялись вперед, чтобы вскоре тяжело опуститься на краю дороги в жестокий холод и зловещий мрак. Те и другие были слабы. Много страшного пришлось мне увидеть: люди проклинали друг друга, проклинали путь, проклинали своего Бога, и, как отголосок этих проклятий, звучал скрежет их зубов и стук падения. Потом они обращали свою ярость и досаду на бедных бессловесных животных. О, какая жестокость царила там! Жизнь животного не ставилась ни во что. Это была дань Пути, это были жертвы на алтарь человеческой алчности. Задолго до рассвета караван просыпался, и воздух наполнялся запахом еды, состоявшей большею частью из подгоревшей похлебки, ибо котлы чистились лишь в редких случаях, а тарелки так же редко мылись. Вскоре далеко растянувшаяся Армия пускалась в путь. Измученные животные надрывались под своей поклажей, погонщики бранили и стегали их. Все мужчины обросли бородой и носили малицы. Многие женщины также сбросили юбки, так что трудно было на близком расстоянии определить пол человека. На салазках были устроены палатки, из которых выглядывали лица детей и женщин. Это была необыкновенная процессия. Все классы, все национальности, седобородые старцы и юноши, священники и проститутки, богатые и бедные дефилировали тысячами, неодолимо притягиваемые золотым магнитом.

Однажды, когда мы продвигались с грузом, впереди произошла заминка в движении, и мы с Банкой Варенья отправились разузнать, в чем дело. Оказалось, что наш старый друг Бульгамер попал в беду. У него была довольно хорошая лошадь. На краю рытвины с водой его салазки затормозились и соскользнули вниз в воду. Теперь он безжалостно колотил животное, неистовствуя, как помешанный, бранясь в припадке бешеной ярости. Лошадь предпринимала самые отчаянные усилия, какие мне приходилось когда-либо видеть, но с каждой новой попыткой ее силы ослабевали. Время от времени она падала на свои стертые окровавленные колени. На ней не было ни единого сухого волоска, она вся блестела от пота, и никогда мне не доводилось видеть глаза бессловесного животного, яснее говорившие об агонии и ужасе, чем глаза этой лошади. Но Бульгамер все больше ожесточался с каждой минутой, раздирая ей рот и нанося удары дубиной по голове. Это было отвратительное зрелище и, несмотря на то, что я успел уже привыкнуть к бесчеловечности Армии, я вступился бы, если бы Банка Варенья не выскочил вперед. Он был бледен, как смерть, глаза его горели.

– Эй, вы, жестокое животное, если вы еще раз ударите эту лошадь, я сломаю эту дубину на вашей спине!

Бульгамер обернулся у нему, остолбенев от удивления, злоба душила его. Оба они были рослые, крепкие ребята и теперь стояли друг против друга. Бульгамер сказал:

– Проваливайте к дьяволу! Не суйтесь в мои дела. Я выколочу черта из своей лошади, если пожелаю, и вы не посмеете сказать ни единого слова, слышите?

С этими словами он нанес лошади еще один ужасный удар по голове. Произошла короткая борьба. Палка была вырвана из рук Бульгамера. Я видел, как она опустилась дважды. Человек барахтался на спине, тогда как Банка Варенья со свирепым видом стоял над ним. Лошадь медленно погружалась в воду.

– Эй, ты, мерзавец! Я с удовольствием вышиб бы из тебя дух, но ты не стоишь этого. Ах ты, пес!

Он дал пинка Бульгамеру. Тот встал на ноги и трусливо отошел, но его свиные глазки горели бессильной яростью. Он посмотрел на свою лошадь, которая, дрожа, лежала в ледяной воде.

– Тогда вытаскивайте лошадь сами, чтоб вас черт побрал! Делайте с ней что хотите. Но помните: я рассчитаюсь с вами за это… Я… рассчитаюсь… даже…

Он погрозил кулаком и с ужасным ругательством удалился. Препятствие на дороге было устранено. Шествие снова пришло в движение. Мы вытащили застрявшую лошадь при помощи вола. Благодаря Банке Варенья, который выказал немалое ветеринарное искусство, через несколько дней она снова была в силах работать.

Прошла еще неделя, мы все еще находились в пути между началом ущелья и вершиной перевала. День за днем повторялся тот же ряд безжалостных усилий в условиях, которые ужаснули бы каждого, кроме особо закаленных и ожесточившихся сердец. Путь был в ужасном состоянии, местами почти непроходим и много раз, если бы не непоколебимая стойкость Блудного Сына, я повернул бы обратно. У него было обыкновение смеяться над неудачами и внушать бодрость, когда обстоятельства, казалось, превосходили всякую выносливость.

Вот другой день, описание которого взято из моего дневника:

«Встали в 4.30 утра и начали подниматься вверх с грузом. Путь завалило снегом, и мы ужасно измучились, расчищая его. Груз переворачивался бесконечное число раз. Достигли вершины в 3 часа. Вол утомился, пытался улечься на землю через каждые несколько шагов. Жестокий мороз, и нам с трудом удается уберечь ноги и руки от обморожения. Продолжаем продвигаться по направлению к Бальзам-Сити. Прибыли туда около 10 часов вечера. Одежда промерзла насквозь и затвердела от холода. Снег от семи до десяти футов глубиной. Леса нет поблизости на расстоянии четверти мили, да и далее только мелкое бальзамное дерево. Пришлось идти за дровами. С большим трудом удалось развести огонь. Было уже около полуночи, когда костер разгорелся и сварился ужин. 18 часов в пути без настоящей пищи. О как тяжела дорога в Клондайк».

И все же я думаю, что по сравнению с другими мы преодолевали путь сравнительно хорошо. С каждым днем, по мере того как дорога делалась все тяжелее, возрастали страдания и лишения, и для многих название Белого Перевала звучало как похоронный звон надежде. Я видел, как бледнели их лица, когда они смотрели вверх на белую громаду. Я видел, как они подтягивали ремни своих узлов, стискивали зубы и начинали карабкаться. Видел, как напрягался каждый мускул, когда они ползли вверх, как углублялись жесткие складки вокруг их ртов, а глаза наполнялись беспросветным страданием и отчаянием. Я видел, как они задыхались на каждом шагу, измученные усталостью, спотыкаясь и шатаясь под тяжелыми ношами. Это были слабейшие, которые рано или поздно отказывались от борьбы.

Но были и сильные, безжалостные, которые бросили человечность дома, которые стегали своих надрывающихся, изнуренных вьючных животных, пока они не падали и тогда с проклятьем бросали их на произвол судьбы.

Высоко, высоко над нами чудовищные горы уходили в облака, так что трудно было отличить гору от облака. Это были гигантские вершины, вздымавшиеся к звездам, туда, где вскармливаются вьюги, где зарождаются бурные ветры, величавые грозные родичи бури и грома. Я ощущал их беспредельное величие. Казалось, будто кто-то нагромоздил вершину на вершину, как мешки с мукой. Джим говаривал иногда: «Скажи-ка, не свернем ли мы себе шею, глазея на эти горы?» Как похожа на муравьев была черная Армия, карабкающаяся по обледеневшему ущелью, цепляющаяся за его скользкую поверхность в слепящем вихре снега и дождя. Люди срывались с его краев, не вызывая ни в ком ни жалости, ни беспокойства. Пробел замыкался, не заботясь о тех, кто падал, и движение продолжалось. Великая Армия карабкалась на вершину и переваливала через нее. Далеко позади можно было видеть их: сотни, тысячи, бесчисленное множество, все с именем Клондайка на устах и жаждой обладания золотом в сердцах. Это был Великий Поход.

«Клондайк или гибель!» – был пароль. Он не сходил с уст этих бородатых мужчин.

«Клондайк или гибель!» Сильный человек с бесконечным терпением ставил на полозья свои перевернувшиеся санки и проталкивал их через сугробы снега в лицо слепящей вьюге. «Клондайк или гибель!» Усталый, измученный дорогой путник поднимался из ямы, в которую свалился, и, окоченевший, истерзанный болью, упорно стиснув зубы, тащился еще несколько шагов. «Клондайк или гибель!» Фанатик, обезумевший от жажды золота, проявлял безрассудную выносливость, пока природа не возмутилась и его не унесли, бредящего и вопящего, умирать.

– Это товарищ Джо, – сказал кто-то, когда навьюченная лошадь спускалась вниз по тропинке с привязанным к ней мертвым окоченевшим телом.

– Джо был такой весельчак! Вечно шутил или поддразнивал кого-нибудь. И вот Джо.

Двое усталых, убитых горем людей спускались с салазками нам навстречу.

К салазкам был привязан человек. У него был сильный жар. Он бредил и метался. Его товарищи, сами полупомешанные от страданий, не обращая внимания, продолжали спускаться. Я узнал банковского клерка и профессора и окликнул их. Их глаза устремились на меня из черных впадин, не узнавая, и я увидел, насколько изнурены были их лица.

– Спинно-мозговой менингит, – сказали они кратко.

Они везли его вниз в госпиталь. Я всмотрелся и узнал в этой маске ужаса и агонии знакомое лицо резчика.

Он уставился на меня диким горящим взглядом:

– Я богат! – закричал он. – Богат. Я нашел его – золото, миллионами, миллионами. Теперь я возвращаюсь обратно, чтобы проживать его. Конец холоду, страданиям и бедности, я возвращаюсь туда, чтобы жить, чтобы жить!

Бедный Глобсток. Он умер там. Его похоронили в безымянной могиле. Мне думается, что старушка-мать до сих пор ждет его назад. Он был ее единственным утешением, единственным существом, ради которого она жила, добрый, ласковый сын, человек, полный святой простоты и милосердия. Теперь он покоится под сенью этих суровых гор в безвестной могиле. Золотой Путь потребовал свою дань.

Глава VII

Это было в Бальзам-Сити. Дела шли плохо. Маркс и Бульгамер создали товарищество с Полукровкой, профессором и банковским клерком, и на двух последних это соглашение сказывалось печальным образом. Причиной всему был Маркс. В лучшие времена он был сварливым и придирчивым брюзгой, а в пути, который мог бы испортить характер ангелу, его желчный нрав превратился для всех в бельмо на глазу. Он непрерывно рычал и в короткое время заставил двух слабейших лизать свои следы. Он любил рассказывать о тех, которые пытались противиться ему, и все же «сковырнулись», о метких выстрелах и смертельных ножевых ударах, в которых он проявил хладнокровную жестокость. Профессор и банковский клерк были люди мирные и очень впечатлительные, поэтому они исполнились благоговейного страха и готовы были даже стать на голову по его приказанию. На метиса, однако, его россказни не действовали. В то время как те двое дрожали, когда он хмурился, и предугадывали каждое его движение, человек индейской крови не обращал на него внимания, и лицо его ничего не выражало. Этим он заслужил сильную неприязнь Маркса. Дела шли все хуже и хуже. Придирчивость Маркса становилась день ото дня невыносимой. Он обращался с остальными, как с низшей расой и при каждом удобном случае старался завязать ссору с метисом. Но последний, прикрываясь своей индейской флегмой, только тупо взирал на него. Маркс принял это за трусость, и у него вошло в привычку обзывать метиса скверными словами, в особенности такими, которые бросали тень на доброе имя его матери. Метис по-прежнему не обращал на это внимания, но в его обращении появилась пренебрежительность, которая уязвляла сильнее слов. Таково было положение дел, когда мы с Блудным Сыном посетили их однажды вечером. Маркс пьянствовал весь день и превратил жизнь остальных в маленький ад. Когда мы пришли, он был уже вполне созревшим для ссоры. Блудный Сын предложил игру в покер, и они вчетвером: он сам, Маркс, Бульгамер и метис уселись за карты. Сначала они установили предел для ставки в десять центов, скоро лимит вырос до двадцати пяти. Но спустя некоторое время никакого предела, кроме крыши, уже не существовало. Бутылка переходила от одного к другому, и несколько крупных котлов были уже разыграны. Бульгамер и Блудный Сын были близки к банкротству, Маркс сильно проигрывал, тогда как метис неизменно увеличивал свою кучу фишек. По прихоти судьбы два человека, казалось, беспрерывно стирали один другого в порошок. С каждым разом они все сильней возбуждали друг друга, пока, наконец, Маркс не объявлял игру, но при этом всегда лучшая карта оказывалась у его противника. Это могло довести до отчаяния, свести с ума, особенно когда Маркс несколько раз сам открывал игру впустую. Казалось, будто сам дух невезения вселился в него, и по мере того, как игра затягивалась, Маркс все более багровел и раздражался. Он бранился вслух. У него всякий раз были хорошие карты, но противник неизменно ухитрялся обыграть его. Он готов был лопнуть от злости и держал себя вызывающе. Метис предложил выйти из игры, но Маркс не захотел слышать об этом.

– Продолжай, ты, негр! – закричал он. – Не увертывайся, дай мне возможность отыграть свои деньги.

Таким образом, они уселись снова и сдали карты. После второго круга остальные отпали, и Маркс с метисом были оставлены вдвоем. Метис был неподражаемо хладнокровен, его лицо напоминало превосходную маску. Маркс также неожиданно стал очень спокоен. Они начали набавлять. Оба, казалось, имели кучу денег и, начав с десяти и двадцати, быстро дошли до пятидесяти долларов за ставку. Зрелище начинало приобретать захватывающий интерес. Можно было услышать падение иголки. Бульгамер и Блудный Сын хладнокровно наблюдали. У Маркса выступил пот на лбу, тогда как метис оставался вполне спокойным. В котле было около трехсот долларов, тут Маркс не выдержал.

– Я прибавляю сотню, – закричал он, – смотри!

Он с видом победителя открыл свои карты.

– Ну-ка, теперь побей это ты, вонючий мул!

Произошла заметная пауза. Мне было жаль метиса. Он не был в состоянии покрыть такой проигрыш, но лицо его не выражало и тени волнения. Он открыл свои карты, и тут у всех нас вырвался крик недоверия и удивления, ибо метис открыл королевский флеш в бубнах.

Маркс вскочил. Теперь он был бледен от ярости.

– Ах ты, подлая свинья, нечистый дьявол!

Он быстро ударил противника по лицу, показалась кровь. Я подумал на мгновение, что метис вернет удар. В его глазах появилось выражение холодной смертельной ненависти. Но нет. Быстро согнувшись, он схватил деньги и выскользнул из палатки. Мы посмотрели друг на друга.

– Необыкновенное счастье, – сказал Блудный Сын.

– Необыкновенное жульничество! Не говорите мне, что это счастье. Он мошенник, грязный вор, но я прищемлю его. Он должен драться теперь. Он будет драться на ружьях, и я убью этого сукина сына.

Он пил большими глотками из бутылки, сам раздувая в себе неудержимую ярость площадной бранью. Наконец он вышел, еще раз поклявшись, что убьет метиса, и направился к другой палатке, откуда доносились звуки шумного веселья. Смутно предчувствуя беду, мы с Блудным Сыном не ложились и продолжали сидеть, беседуя. Вдруг я заметил, что он насторожился.

– Тсс, слышишь?

Мне почудился звук, похожий на яростный рев дикого зверя.

Мы выбежали. Это был Маркс, бежавший к нам. Он обезумел от алкоголя и размахивал в руке ружьем. На губах его была пена, и он кричал на бегу. Затем мы увидели, как он остановился перед палаткой, занятой метисом, и откинул завесу.

– Выходи, грязный жулик, мошенник, индейский ублюдок! Выходи драться!

Он ворвался внутрь и снова выбежал, таща за собой метиса. Они вцепились друг в друга, но мы бросились и разняли их. Я держал Маркса, но он неожиданно отбросил меня и, выхватив револьвер, выпустил один заряд, крича:

– Отстаньте вы все, отстаньте, дайте мне застрелить его! Это моя добыча!

<< 1 ... 6 7 8 9 10 11 12 >>
На страницу:
10 из 12

Другие электронные книги автора Роберт Уильям Сервис