Зов Юкона

К золоту приведет их назначенная тропа:
Остальных – растопчет моя карающая стопа,
В их глотках будет бесплоден хрип и предсмертный вой:
Утаскивай-ка подале убогий выводок свой.

Пред мощью моей, скиталец, руки в страхе воздень:
Тысяча тысячелетий – для меня как единый день.
Под престолом храню богатства, встречи с мужчиной жду —
А если дохляк припрется, так разве себе на беду:
Стать ему грязной пеной, илом лежать на дне.
Выбраковка людского рода – дело как раз по мне.
Одного за другим я брал – легче легкого – на измор.
Одному за другим выносил я очередной приговор.
Пусть потонут они, как крысы, погрызутся, как собачня,
От тухлятины ли подохнут, от Антонова ли огня;
В аду побывал, кто видел – что такое моя зима.
Коростой липнет на лица моя полярная тьма.

Я парней избивал буранами, заворачивал их во мглу;
Гнулись они, как луки, принимающие стрелу;
Воняли хуже волчар издыхающих, и одров;
Их ребра – что ксилофоны для смертной пляски ветров.
Молясь, но собравшись с силами, чтоб сразу, наверняка —
Пальцем ступни дотягиваясь до спускового курка;
С трудом плетясь под конвоем, пену роняя с губ,
Чеком на миллион живой размахивал труп,
И сгорал, будто вошь в костре… не сосчитать пьянчуг,
Нырявших купаться в прорубь, где любому мигом каюк;

Потому как самое место для них – это ил на дне;
Где быстрей сгниют они и надежней, чем у меня в глубине?
Ну, а если что заработал – к изгибу реки спеши:
Там салуны, там граммофоны: пускайся в пропой души!
Даже в городе, ложью набитом, ни к чему подобный балбес,
Он – добыча пропастей, кряжей и зимних моих небес!
Для меня такой – как чума, пусть подохнет – мне все равно.
Слабые тут подыхают – лишь сильным выжить дано!

Но есть иные мужчины, что спину не гнут, служа —
Чести моей защитники, славы моей сторожа;
Они-то знают дорогу чрез ледяные миры,
И на моих порогах не боятся они снежуры;
Вот их-то и ждут богатства прибрежий моих и гор;
По-матерински с такими могу вести разговор.
Такому гостю гостинец изрядный принадлежащ —
Хранимый в хрустальных водах, в потемках звенящих чащ.
Вот это-то гости знают, что я ожидаю вдали:
Не то у начала мира, не то на краю земли.
А надо мной в глубинах, вкруг меня мерцает беда,
Во чреве жутком таящая не рожденные города.
Просторы мои широки; и лежу я, силы храня,
Ожидая мужчин, которые сумели бы взять меня:
Для неженки-горожанина здесь ни тропок нет, ни путей:
Но есть – дороги для викингов, с простою верой детей;
Отчаянным, несгибаемым в моем ледяном краю
Отдам я свои богатства, и плоть им скормлю свою.

Привычно полный до края, смотрю я на берега,
Исполнен вечной печали, ни в ком не видя врага;
Одну великую грезу лелея и день и ночь,
Когда же люди устанут, когда ж смотаются прочь;
Когда мне дадут свободу от грызни своей, от резни,
Ибо дающую руку лишь кусать умеют они.
А мне – мечтать о мужчинах, о женщинах, чтящих меня,
О детях, что здесь улыбнутся первому свету дня,
О жизни, о гордой славе флагов и городов,
С которыми поделиться я сокровищами готов».

Это – Воля Юкона, поставлена испокон:
Здесь слабый – должен погибнуть, а сильный – блюсти закон
Проклятый и отчаянный, в нем на всё найдется ответ:
Это – Закон Юкона, и крепче скрижали – нет!

    Перевод Е. Витковского

Сын священника

Он – священника сын; он в лачуге – один; он беседует сам с собой,
Когда Арктика льет свет нездешний с высот, освещая снега ворожбой,
И мороз – шестьдесят, и собаки скулят, в снег зарывшись голодной гурьбой.

«Я в Братство Полярное вписан с почти забытых времен.
Я проклял давно край Юкона – но не покинул этих сторон.
Я летней порой был иссушен жарой; я мерз, голодал зимой;
Я шел за мечтой долиной речной, за золотом шел с киркой.

В глаза мне взгляни – два раза они от снега слепли почти;
Нет пальцев у ног, и шрамом прожег щеку мне мороз до кости.
Я жизнь проиграл средь северных скал, я этой землей клеймен
Ни доллара нет; ходячий скелет; что нужно мне? – лишь самогон.

Добыча – игра в рулетку, и рядом с удачей – провал;
Я явился сюда среди сотен других; тот выиграл, я – проиграл;
Мог быть как Ледью и Кормак – но, Господи, как я слаб! —
Все деньги свои растратил на выпивку, карты и баб.

Мы жили рыбалкой, охотой – давно, много лет назад,
И знать не знали у наших костров, что здесь, под ногами, – клад.
Еще закупали пушнину; случалось, что я засыпал
Как раз у ручья Бонанза – где после нашли металл.