Детективы-футболисты. Тайна огненного цирка

– Здрасьте! – сказала Мэрилин. – Это случайный пожар или поджог?

– Пока неясно, – ответил отец. – Посмотрим, Камуньяс, когда ты впервые увидел огонь?

– Ну, недавно, – ответил Камуньяс, немного нервничая. – Я как увидел, так сразу и погнал рассказать всем, клянусь.

– Ты не должен клясться, мы тебе и так все верим, – сказал мой отец. – Попытайся вспомнить: когда ты увидел пожар, горел весь дом или только его часть? Я хочу понять, как всё началось. Что именно ты видел?

Камуньяс тяжело сглотнул. Он покраснел. Потом пожелтел. Потом снова покраснел.

– Ты в порядке, Камуньяс? – спросила Алёна.

Тот отрицательно покачал головой. Было похоже, что он задыхается. Мы все столпились вокруг него, не зная, что предпринять.

– Может, вызовем скорую? – спросила Мэрилин.

– Моя бабушка один раз тоже очень сильно покраснела, когда потеряла вставную челюсть, – заметил Томео.

– Не понимаю, при чём тут твоя бабушка, – сказала Алёна.

– Ни при чём, я поддержать разговор просто, – объяснил Томео.

Отец попросил нас отойти в сторону и оставить Камуньяса в покое. Наконец, к Ушам вернулся дар речи и он выпалил:

– Ладно! Это был я! Я устроил пожар! Я играл с зажигалкой и ветками, и всё вышло из-под контроля. Я поджигатель! Я признаюсь! Судите меня!

Пироманьяк: человек, которому доставляет удовольствие устраивать пожары. Судя по всему, пироманьяки часто устраивают поджоги просто так, безо всякой причины. Лишь бы увидеть огонь, пламя, вспышку. Честно говоря, я этого понять никак не могу. Не могу понять, как можно поджечь нарочно, просто так.

Впрочем, в жизни есть немало других вещей, которых я не могу взять в толк. Квадратные корни, например.

Или когда кому-то нравится овощное пюре. Или когда мой брат даёт мне пинка. В мире есть масса непонятного. Но всё равно я не думаю, что мой друг Камуньяс – пироманьяк. Хотя огонь, судя по всему, он любит. Даже слишком.

– Что теперь с ним сделают? – спросил Томео.

– Может, в тюрьму посадят, – предположил Тони.

– Как его могут посадить, если он ребёнок! – не согласилась Мэрилин.

– Ну, не в тюрьму, в исправительное заведение для несовершеннолетних, какая разница.

– И мы больше никогда его не увидим? – испуганно спросил Грустный.

– Давайте не будем забегать вперёд, – предложила Алёна. – Камуньяс сказал, что играл с зажигалкой и нечаянно устроил пожар, не специально.

– Да, конечно, – иронично заметил Тони.

– На что ты намекаешь?

– Ни на что не намекаю, – сказал Тони, наклоняясь вперёд на своем электросамокате. – Я прямо говорю, что Камуньяс поджёг дом специально. Он хотел увидеть, как дом будет гореть. Лично я его за это не виню: мне самому иногда приходила в голову такая мысль.

– Ты думал о том, чтобы поджечь дом? – удивлённо спросила Анита.

– Ну, я уверен, что и ты тоже, – скривился Тони. – Это же старая развалюха, кому она нужна. Да она сама просилась, чтобы её подожгли. Я уверен, что каждый из вас когда-либо задумывался о фаер-шоу в этих стенах.

Мы все переглянулись. Я попытался понять, думал ли когда-то о чём-то подобном. На секунду в моём сознании промелькнуло что-то вроде сомнения и тут же исчезло. Нет! Если бы я думал о таком, я бы наверняка это запомнил.

– Мне такое никогда в голову не приходило, – сказал Грустный. – Меня пугает огонь.

– Да тебя всё пугает, – сказал Тони. – Ладно, Грустный не в счёт.

– Я тоже о таком не думал.

– И я.

– И я.

– Я тоже нет.

– Ладно, ладно, – сказал Тони. – Тоже мне, белые польта. А я думал. И, судя по тому, что вы видите, Камуньяс тоже.

– Извините, но я пойду домой, эта история с огнём вызывает у меня неприятные ощущения, – сказал Грустный.

И уехал. А мы остались стоять перед полицейским участком, куда некоторое время назад вошли мой отец с Камуньясом. Наверное, папа допрашивал его. Мы поехали за ними туда на своих велосипедах. Точнее, все на своих, кроме нас с Алёной. Когда мы спустились с балкона после того циркового представления на площади, нам некогда было идти за великами. В общем, я поехал на велосипеде вместе с Томео. Усевшись сзади на багажник.

А Алёна… Алёна поехала на электросамокате с Тони.

– Он прикольный, – сказала она. – Ощущение, как будто летишь по воздуху.

Прикольный? Самокат Тони прикольный? Ээээ… Даже не знаю, как сказать. Я посмотрел на Тонин драндулет. Нет, он правда был крутой: у него был мотор и всё такое. Но это же был самокат Тони! Тони: выпендрёжника с завышенным ЧСВ! И поэтому он по определению не мог быть прикольным. И уж кто-кто, а Алёна должна была понимать это очень хорошо.

– На днях дам тебе самой поуправлять, – сказал Тони, обращаясь к Алёне.

– Вообще-то она больше всего любит велик, это всем известно, – поспешил вставить я.

– Да-да, – весело сазала Алёна, которую, похоже, очень радовала перспектива покататься на электросамокате, – но новое пробовать никто не запрещает!

Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли: я ничего не имею против электросамокатов. Даже если они японские. Но если этот самокат принадлежит Тони, я имею очень много всего против! Как Алёна вообще могла связаться с этим выпендрёжником?

Тут к полицейскому участку подошёл Кике, папа Камуньяса.

Увидев нас с другой стороны улицы, он сделал какой-то странный жест, то ли приветствия, то ли отчаяния. А потом пересёк улицу и вошёл внутрь.

– Яблоко от яблони недалеко падает, – сказал Тони.

Думаю, он имел в виду тот давний случай, когда отец Камуньяса сидел в тюрьме. Правда, не из-за пожара, а из-за аферы с футбольными матчами. Впрочем, это совсем другая история.

– Возможно, отец сможет рассказать сыну о своём тюремном опыте, даст ему полезные советы, – добавил Восьмой.

– Перестань, – сказала Анита. – Не смешно.