– Да я на полном серьёзе, вообще-то.
– Возникает вопрос: если его отправят в тюрьму или в исправительное учреждение, – сказал Томео, – кто будет стоять на воротах?
– Это единственное, что тебя беспокоит? – разочарованно произнесла Мэрилин. – Камуньяс – наш друг, и главное сейчас – понять, как ему помочь, а не о матчах думать…
– Да, да, именно это сейчас самое главное, – закивали мы все.
– Я сейчас говорю как друг, – добавила Мэрилин. – А как капитан, напоминаю вам, что у нас есть Анита.
– Спасибо, – сказала Анита. – Я вообще-то тоже являюсь вратарём команды.
– Да, да, но ты запасной вратарь, – продолжал настаивать на своём Томео. – А я имею в виду главного. Основного вратаря. У нас его нет.
– Я, конечно, прошу прощения, – сказала Анита. – Но я думала, что мы тут все на равных.
– Так и есть, – поспешила согласиться Алёна.
– Конечно, на равных, – сказал Томео, – просто некоторые равнее.
Анита бросилась на Томео со своим велосипедом: кажется, она хотела его задавить.
– Я тебе покажу, – сказала она. – Тебе кажется, что ты играешь в команде, потому что ты очень крутой? Ты играешь, потому что ты здоровый и потому что никому больше не хочется быть центральным защитником, вот и всё!
– Это неправда! Я как Серхио Рамос: мощный, неуступчивый и фотогеничный!
– Ага, один в один.
– Хорош нахваливать себя, а то сглазишь, – хихикнула Мэрилин.
Крик из полицейского участка заставил нас всех забыть о Томео.
– Я свободен!
Мы обернулись. Камуньяс стоял у дверей полицейского участка, победно воздев руки к небу:
– Меня освободили!
– Уже?
Мы столпились вокруг нашего друга. Он выглядел спокойным и счастливым.
– Что случилось?
– Тебя отпустили для последнего свидания?
– Тебя допрашивали?
– А в карцер водили?
– Тебя теперь посадят в тюрьму?
– Надолго?
– Ох, Камуньяс, мы будем скучать по тебе, – взвыл Грустный.
– Да нет же, нет! – воскликнул Камуньяс. – Меня поругали немного, объяснили, как опасно играть с зажигалками и вообще с огнём, и всё.
– Всё? – разочарованно протянул Томео. – А мы думали, что ты опасный преступник, хотели в тюрьме тебя навестить.
– Извините, что разочаровал, – сказал Камуньяс. – Но самое главное, главное… – и он вытаращил глаза так, как будто то, что он собирался сейчас сообщить, было по-настоящему бомбическим…
– Ну что? Что?
– Скажи уже это, Камуньяс!
– Не тяни, а то мы тебе уши оторвём!
– Самое главное, что пожар в заброшенном здании произошёл не по моей вине!
– Как?! Но ты же сам сознался! – не понял я.
– А вот так! – Камуньяс поднял одну бровь.
– Будешь объяснять или продолжишь выпендриваться? – спросила Мэрилин.
Камуньяс набрал в лёгкие побольше воздуха и сказал:
– Судя по всему, очаг возгорания находился на верхнем этаже дома. На кухне. Они как-то это поняли. Так что это точно был не я, потому что я в дом вообще не заходил. Я был снаружи, когда играл с зажигалкой.
– Ничего не понимаю, – сказала Алёна.
– Посмотрим, посмотрим, – сказал я, пытаясь уложить сказанное Камуньясом у себя в голове. – Ты хочешь сказать, что пока ты играл с зажигалкой, кто-то в это время поджёг дом?
– В это время, или немного раньше, или немного позже, я не знаю, – ответил Камуньяс. – Твой отец будет расследовать это.
– Может быть, кто-то увидел тебя с зажигалкой и решил воспользовался случаем, чтобы поджечь дом и свалить вину на тебя, – сказала Мэрилин.
– Но кто это мог быть? – спросила Алёна. – И главное… зачем ему это понадобилось? Либо мы ошибаемся, либо мы столкнулись с тайной, которую рано или поздно придётся разгадать.
– Может, кстати, не было никакого поджога, – сказала Анита. – Может быть, вы не знаете, но восемьдесят процентов пожаров происходят по неосторожности или по естественным причинам.
– Я знаю только одно, – сказал Камуньяс, – что, по данным полиции, я не поджигал дом. И я свободен. Я больше не поджигатель!
– Жаль, – снова сказал Томео. – Я, конечно, был бы рад иметь друга в тюрьме и рассказывать всем об этом….
– Томео!
– Да ладно, ладно…