Перстень принцессы

– Да, герцог! Почему бы вам не рассказать о французском дворе? – поддержал общий разговор лорд Суррей, по привычке выбрав за лучшее потакать капризу двух девиц, нежели упрямиться, настаивая на своём.

Все четверо неспешным шагом направились по дорожке, которая показалась им знакомой на первый взгляд. На деле же это была одна из тех тропинок, которые кружили вокруг беседки, то уводя от неё, то возвращаясь.

Генриетта отпустила руку де Руже, чувствуя неловкость из-за его близости, но ещё больше из-за его продолжительного молчания. К счастью, мисс Стюарт говорила без умолку, задавая вопросы то об одном, то о другом из знакомых им обеим кавалерах при французском дворе, так что герцогу приходилось прерывать своё молчание и отвечать ей.

– А о ком вы бы хотели услышать, Ваше высочество? – этим неожиданным вопросом де Руже прервал очередную неловкую паузу, и Генриетта обратила к нему взгляд, полный удивления.

Сам герцог не любил делиться своими мыслями ни о ком, если только разговор не заводил его младший брат, а Франсуа-Анри он привык доверять в том, что касалось искренности его суждений и непредвзятости мнения. Теперь же он не был уверен в том, что его мнение о ком-либо из их общих знакомых при дворе Людовика могло бы совпадать с мнением собеседников, точнее, самой Генриетты. О лорде Суррее Арман не знал ничего, кроме того, что сам лорд и вся его семья были вынуждены бежать из Англии вскоре после казни короля Карла Первого и жили в эмиграции в Нидерландах. Не прекращавшая щебетать обо всём на свете, мисс Стюарт не была знакома лично с самим де Руже. Однако, он достаточно много слышал о ней и знал о том, что она выросла во Франции вместе с Генриеттой, будучи приставленной в её свиту с раннего детства. Отец мисс Стюарт происходил из обедневшей ветви старинного рода шотландских Стюартов и был дальним родственником королевской семьи. Он состоял в свите королевы Генриетты-Марии в качестве её личного доктора.

– Я хочу узнать обо всех! И нет, не общие вопросы, вроде того, кто какой полк получил или с кем был помолвлен, – заговорила Генриетта, и вдруг её взволнованное лицо осветилось улыбкой предвкушения, словно ей предложили пуститься в захватывающее путешествие в волшебную страну, где она непременно встретится с друзьями детства.

– Вы слишком преувеличиваете мои возможности, Ваше высочество, – с лёгкой улыбкой в голосе ответил на это де Руже. В глубине души он почувствовал, что постепенно освобождается от привычной ему скованности в манерах и речи.

– Хорошо, хорошо, герцог! Тогда начните хотя бы вот с кого, – Генриетта посмотрела вверх на небо, постепенно расчищающееся от облаков, которые сулили затяжной дождь, и улыбнулась в ответ на пойманную улыбку Армана. – Начните с моей дорогой Катрин!

– Простите, с которой из них? – неожиданно для самого себя де Руже услышал в собственном вопросе нотки иронии и даже лёгкого подтрунивания, совсем как у Франсуа-Анри, чьей излюбленной тактикой ведения бесед с юными девицами при дворе было лёгкое подтрунивание над ними и шутливые вопросы.

Герцог тут же наклонил голову в знак извинения, но Генриетта не услышала в его вопросе ничего, что могло бы задеть её, оставив этот жест без внимания. Напротив, и она сама, и её подруга сочли это напоминание забавным фактом и весело рассмеялись.

– И в самом деле, при дворе так много Катерин! – добавил лорд Суррей, владевший французским языком в достаточной мере для того, чтобы понять причину внезапного веселья. – Это как множество Елизавет при английском дворе! Бесс, Бетти, Лиззи, Изабеллы – все они Елизаветы.

– Да и в самом деле, – сдержанно посмеиваясь, согласился с ним де Руже.

– Я хочу узнать о мадемуазель де Грамон. То есть нет, теперь она княгиня Монако – супруга Луи де Гримальди, князя Монако, – Генриетта с мечтательным видом засмотрелась на бархатистые веточки розмарина.

– О, княгиня де Монако! – отозвался Арман де Руже, про себя испытав облегчение от того, что принцесса назвала одну из самых известных во Франции особ, новости о которой достигали даже итальянских княжеств. – Её высочество счастлива и здорова. В январе она произвела на свет малыша – наследника престола княжества Монако. Здоровый и красивый мальчуган, которого назвали Антуаном. Кстати, князь и княгиня вернулись из Монако в Париж. Они поселились во дворце, который выкупил для них князь Оноре – дед Луи де Монако. И по слухам, герцог де Грамон по случаю рождения внука выкупил для Катрин де Монако место гофмейстерины двора в свите Вашего высочества, – произнеся эти слова, Арман слегка покраснел. – То есть я хотел сказать, что, в случае вашего согласия, это будет свита Вашего высочества.

– Это что же? Штат моей новой свиты уже утвердили? – сухо поинтересовалась Генриетта, подозревая, что Анна Австрийская вряд ли согласилась бы позволить ей самой принимать решения относительно французской свиты, пусть и её собственной. Это оказалось для неё первым, пока ещё не столь чувствительным уколом, уязвившим её гордость. Но сколько их ждало её впереди!

– Да, как только слух об отъезде послов разнёсся при дворе, отовсюду посыпались прошения о приёме в вашу свиту, – подтвердил её подозрения де Руже, про себя отметив, как быстро сменился тон их беседы. – На места шести фрейлин претендуют, по меньшей мере, сотня девиц. И это ещё не всё! Ведь новости ещё не успели разлететься по всем провинциям.

– Да уж. При дворе устроят настоящие смотрины! – тихим, но язвительным тоном заметила шедшая позади них Фрэнсис. – Хотя по случаю приезду испанской принцессы особенного ажиотажа не было. Не припоминаю такого.

– Должно быть, это от того, что с испанской инфантой никто не был знаком лично, – тактично предположил лорд Суррей. – А вот служить Вашему высочеству сочтут за честь и привилегию девушки из всех дворянских семей во Франции. Да и в Англии тоже. Все знают о вас, Ваше высочество. И любят вас.

– Да уж, – тихо проговорила Генриетта. – Но что же ещё, герцог? И кстати, что вам известно о ещё одной Катрин? О той, которая из семьи де Невилей?

– А, мадемуазель де Невиль! – понимающе кивнул де Руже. Слишком уж откровенно прозвучала лесть в словах англичанина, чтобы он не мог не расслышать в ней фальши. Хотя он тоже считал, что служить принцессе дома Стюартов и Бурбонов было бы честью для представителя любой дворянской семьи, и в этот момент он подумал о себе.

– Так что же наша хохотушка Катрин? – повторила вопрос Генриетта и просияла в улыбке, вспоминая рыжеволосую, всегда улыбчивую и энергичную Катрин де Невиль, которая знала множество историй, таинственных и ужасных. А кроме того, Катрин знала тысячу полезных мелочей: как заговорить зубную боль или залечить мелкие ссадины; чем следует помазать руки, когда они чешутся из-за порезов о колючие ветки шиповника, и много ещё из того, чему она сама научилась, как это ни странно, у сестёр-послушниц и монахинь в монастыре.

– Мадемуазель де Невиль совсем недавно вышла замуж за Луи д’Арманьяка. Теперь она графиня д’Арманьяк и управляет огромным особняком Главного Шталмейстера в Париже. В честь замужества ей была пожалована должность в свите королевы. Королевы Марии-Терезии, я имею в виду.

– Королевы, – как-то приглушённо и будто не своим голосом повторила за ним Генриетта. Ей всё ещё было странно думать о Марии-Терезии как о супруге Людовика, хотя его женитьба на испанке состоялась ещё до её отъезда из Франции. А ведь это могла быть и она, снова подумала Генриетта, и эта мысль отозвалась болью в глубине души.

Воспоминания о мимолётных взглядах кузена, которые она то и дело ловила на себе, его ласковых обращениях к ней лично, пусть и обронённых вполголоса тогда лишь, когда никто не мог услышать. Нет! Ей не следовало обманываться на его счёт. Людовик всегда видел в ней лишь «малышку Анриетт» – свою младшую кузину, с которой ему поручали танцевать на балах, часто даже против его желания. Ах да! Ведь он был увлечён одной из сестёр Манчини – той самой Олимпией Манчини, которая внезапно была выдана замуж за графа де Суассона! И это произошло так быстро, что никто и понять не успел того, что же случилось на самом деле. А ведь Олимпию Манчини едва ли не прочили в королевы! Людовик так увлёкся ею, что сделал королевой всех святочных празднеств, и даже устроил в её честь грандиозную конную карусель с участием нескольких сотен дворян. Огорчился ли он из-за её внезапного замужества?

– Анриетт! – тихонько позвала мисс Стюарт, чтобы отвлечь её от глубоких раздумий.

– Ах да! – спохватилась Генриетта и обратилась с улыбкой к герцогу.

Как-то слишком уж весело и наигранно это вышло, но де Руже был достаточно чутким и деликатным, чтобы показать то, что он заметил невнимание к себе Генриетты, как и то, что принцесса отвлеклась от беседы.

– А что же сестра Катрин – Франсуаза де Невиль? – задала новый вопрос Генриетта в попытке вернуть разговор, а вместе с тем и собственные мысли в прежнее русло.

– Про мадемуазель Франсуазу мне известно гораздо меньше, – отозвался Арман де Руже, но тут же тепло улыбнулся. – Вы же знаете, что в отличие от своих брата и сестры, Франсуаза куда реже оказывается в центре внимания, практически не является предметом разговоров, а тем более поводом для новостей. Она замужем за маркизом д’Отривом. Известно, что они поселились в замке Отрив, ведь маркиз страстный охотник и редко покидает своё поместье. Кажется, ему передали должность королевского ловчего. Так что они с супругой появляются в свете лишь с наступлением сезона охоты, когда весь двор отправляется в Фонтенбло или в Венсенн.

– Ах, Фонтенбло! – не удержалась от восклицания мисс Стюарт. – Самое прекрасное место на свете! Там так романтично и волшебно, словно в сказке!

– Вы ещё не побывали в шотландских резиденциях его величества, мисс Стюарт! – ревниво заметил ей лорд Суррей, которого задели слова и мечтательное настроение девушки.

– Да, кстати, а что же их брат? Маркиз де Виллеруа, как он? – не обращая внимания на это маленькое отступление от темы, спросила Генриетта. – Я помню, как мне предложили танцевать с ним на моём первом придворном балу. Франсуа досталась роль Купидона. Он был так хорош в костюмчике с крылышками, с золотым луком и целым колчаном настоящих стрел!

– Да, да! Вы говорите о нашем Очаровательном Маркизе? О нашем де Виллеруа? – тут же подхватила мисс Стюарт и, весело взмахнув левой рукой, задела ветки боярышника, с которых тут же посыпались холодные капельки недавно прошедшего дождя.

– Виллеруа, Виллеруа! – не отставал от них лорд Суррей. – Это же сын маршала де Невиля! Да, конечно же, я помню его. Даже при дворе штатгальтера Нидерландов о нём рассказывали весёлые истории. Что-то о курьёзном случае с дворцовыми часами. И кажется, именно благодаря маркизу удалось пролить свет на то странное дело.

Все посмотрели на лорда Суррея, и он стушевался под удивлённым взглядом де Руже.

– Как же! Разве об этом уже перестали судачить при дворе? – попытался он перейти на шутливый тон. – Час Купидона! Это же такая громкая история!

– Как это занимательно, однако. Я узнал об этом только случайно. Я не был при дворе в то время, когда всё происходило. Мой брат оказался одним из тех, кто был посвящён в подробности дела, поскольку он вёл расследование по кражам, которые каким-то образом были связаны с дворцовыми часами, – пояснил де Руже. – Но вот каким же образом в этой истории оказался замешан маркиз де Виллеруа – этого никто не понимал, – Арман предпочёл бы вообще не затрагивать этот щекотливый вопрос – Франсуа-Анри предельно чётко обозначил его, как сугубо личное дело, касавшееся только самого короля и маркиза де Виллеруа.

– У нашего Очаровательного Маркиза невероятный талант попадать в приключения, – заговорила Генриетта, уловив по тону голоса де Руже нежелание продолжать разговор об истории с часами. Сама она слышала о той истории лишь то, что сам король поручил маркизу дю Плесси-Бельеру разобраться в ней, а затем каким-то образом выяснилось, что к этим кражам была причастна шайка воров из Сент-Антуанского предместья. Один из них даже служил в Лувре, и, по слухам, его нашли избитого до полусмерти в одном из потайных коридоров. Решительно, всё же история о часе Купидона оказалась не самой удачной темой для лёгкой беседы!

– Да, маркиз с лёгкостью попадает в курьёзные ситуации, – де Руже подхватил это шутливое замечание, как спасительную ниточку. – Собственно, теперь, когда он закончил учёбу в Корпусе Королевских Пажей, его можно каждый день встретить во дворце. Он практически неотлучно находится при короле. Балетные постановки – вот их общее увлечение. Его величество даже создал специально для маркиза должность Королевского танцмейстера.

– Как? – удивились девушки, а Генриетта спросила:

– А как же месье Бошан?

– Месье Бошан по-прежнему является главным учителем танцев при дворе. Без его участия не обходится ни одна постановка королевского балета. Кстати, он и маэстро Люлли готовят новый балет в честь прихода весны, – тут де Руже внимательно посмотрел в лицо принцессы, прежде чем договорить. – В честь вашей свадьбы.

– Как? Даже балет? – не удержалась Генриетта, и её лицо просияло в улыбке, а в серо-зелёных глазах блеснули огоньки радостного предвкушения. – Как вы думаете, герцог, а мне оставят роль в этом балете? Я успею приехать к репетициям?

– Для этого всего лишь необходимо быть при дворе, Ваше высочество, – резонно заметил Арман де Руже, по странной случайности или намеренно избегая называть главное условие участия принцессы в балетной постановке, которую готовили в честь её же свадьбы.

Они уже около получаса блуждали по лабиринту, и всё время просвет, маячивший впереди, как будто указывал на выход, но каждый раз оказывался ещё одним перекрёстком дорожек.

– Я устала, – пожаловалась Стюарт.

– Постойте! – Генриетта остановилась на очередном перекрестке и протянула руку к веткам самшитового куста. – Нам нужно держаться одной стороны. Всё время. Идти вперёд, никуда не сворачивая. Так мы придём к самому началу лабиринта.

– Пожалуй, – согласился лорд Суррей. – Я читал о лабиринте Минотавра на Крите. Там нужно было ориентироваться по одной стороне коридора.

– Да! – воскликнула обрадованная найденному решению мисс Стюарт. – В Лувре царит такая же путаница в потайных коридорах. Я помню, как маркиз де Виллеруа рассказывал нам о том, каким образом можно выбраться оттуда в случае несчастья.

– А тебе доводилось бродить в тех коридорах? – спросила Генриетта, с подозрением посмотрев на неё.