Девять принцев Амбера. Ружья Авалона

Более того, я понял, что знал их всех, помнил их всех, их силы, их слабости, их победы, их поражения.

Ибо все они мои братья.

Я добыл из Флориной сигаретницы табачное изделие и закурил. Потом откинулся на спинку кресла и стал размышлять о том, что успел вспомнить.

Да, это были мои братья – восемь странных людей, одетых в странные костюмы. Однако то были их костюмы, и они имели полное право одеваться именно так, точно так же, как я имел право на черное с серебром.

А потом я фыркнул, вспомнив, во что одет сейчас – что именно я купил в том магазинчике, когда сбежал из «Гринвуда». На мне были черные брюки, а все три купленные мною рубашки были серебристо-серого цвета. Куртка тоже была черной.

Я опять взял карты в руки. И передо мной появилась Флора в платье цвета морской волны, в том самом, в каком вспомнилась мне накануне. А потом была черноволосая девушка с такими же голубыми глазами, волосы очень длинные, облачена в черное, на талии – серебряный поясок. Мои глаза вдруг наполнились слезами, сам не знаю почему. Имя ее было Дейдра[25 - Здесь отсылка к сотворенной по мотивам ирландских легенд пьесе «Дейдра, дочь печалей» (1909) (автор, Джон Миллингтон Синг, умер, не дописав текст, и пьесу заканчивали У.?Б.?Йейтс и невеста покойного, Мэри Олгуд).].

Потом последовала Фиона; волосы в точности как у Блейза или Бранда, мои глаза, а кожа белая, как жемчуг. И сразу же во мне вспыхнула ненависть.

Я быстро перевернул следующую карту, и там была Ллевелла с глазами цвета нефрита и волосами тех же тонов, в мерцающем серо-зеленом платье, перетянутом лиловым поясом. Выглядела она какой-то мокрой и печальной. Почему-то я был уверен, что она совсем не такая, как все мы, но и она тоже моя сестра.

Я ощутил вдруг ужасную тоску, ибо был так далеко от них. С другой стороны, явственно казалось, что они где-то рядом.

Карты были очень холодными, и я положил колоду на стол, хотя не очень хотелось выпускать их из рук.

Однако на этом и все. Все остальные карты – Младший Аркан – были обычные, и еще я почему-то – ах, опять это «почему»! – знал, что нескольких здесь недостает.

Но я в жизни не ответил бы на вопрос, что должно быть изображено на недостающих Козырях.

От этого мне почему-то стало совсем грустно. Я снова закурил и задумался.

Почему я сразу же вспомнил этих людей, едва открыв карты? Их самих, но не того, что с ними связано? Теперь я знал больше, чем утром, но все это были лишь имена и лица. И, в общем, все.

Я не мог вычислить, почему так важно то, что мы изображены на картах именно вот так. Однако мне очень хотелось получить такую же колоду. Если забрать эту, Флора тут же увидит, что их нет, и у меня будут неприятности. Так что я сложил карты в коробочку, запер и убрал на место.

Господи, как я после этого пытался растормошить свою память! Увы, без толку.

Пока не вспомнил волшебное слово.

Амбер!

Вчера вечером, услышав его, я был поражен в самое сердце. Мне было так больно, что потом я старался даже не думать об этом. Теперь же слово «Амбер» манило меня, и я крутил его так и сяк, изучая все ассоциации, какие оно несло с собою.

Прежде всего я почувствовал страшную тоску, даже ностальгию. В слове этом, в самой сути его, скрывалось все: запретная красота, великие достижения, ощущение власти – ужасной и почти неограниченной. Слово это каким-то образом входило в мой активный словарный запас. Слово это каким-то образом было частью меня, а я сам – частью него. Это было название… места, понял я. Название места, которое я некогда хорошо знал[26 - Amber по-английски хоть и значит «янтарь», но еще это отсылка к Форту Амбер в окрестностях Джайпура – древнейшему из сохранившихся поныне индийских дворцов. Именно с него, о чем Желязны прекрасно знал, Киплинг воплощал Холодные Берлоги – руины, где обитали бандар-логи…]. Картинок, однако, в памяти не всплывало, только чувства.

Сколько я так просидел, не помню. Время как будто растворилось в моих воспоминаниях.

Из глубокой задумчивости меня вывел легкий стук в дверь. Потом дверная ручка медленно повернулась, и в библиотеку вошла горничная, которую звали Кармела. Ее интересовало, не проголодался ли я.

Мысль была здравая, и я, проследовав за ней на кухню, с удовольствием уничтожил половину цыпленка и выпил кружку молока.

Кофейник я прихватил с собой в библиотеку, благополучно избежав новой встречи с собаками. И как раз наливал себе вторую чашку, когда зазвонил телефон.

Хотелось самому снять трубку, но я решил, что в доме есть параллельные аппараты, так что Кармела ответит на звонок.

Я, однако, ошибся: телефон трезвонил все дальше. Наконец искушение победило.

– Алло,?– сказал я,?– резиденция миссис Флаумель.

– Будьте любезны, попросите ее к телефону.

Это был мужчина. Он говорил быстро и, похоже, нервничал. Дышал с трудом, словно запыхался. К тому же в трубке слышались еще какие-то неясные звуки, шорохи и голоса. Мужчина явно звонил издалека, из другого города.

– К сожалению, ее сейчас нет,?– ответил я.?– Что-нибудь передать, или сказать, чтобы она перезвонила?

– А с кем я говорю? – потребовал он ответа.

Я замешкался, но все же сообщил:

– Это Корвин.

– Боже мой! – воскликнул он и вдруг надолго умолк.

Я уж было решил, что он повесил трубку. Но когда сказал: «Алло», проверяя, там ли он,?– собеседник заговорил одновременно со мной:

– Она жива?

– Конечно, жива! Какого черта! Кто это?

– Ты что, не узнаешь меня по голосу, Корвин? Это я, Рэндом! Слушай, я сейчас в Калифорнии. У меня неприятности. Я хотел попросить Флору приютить меня. Ты что, с ней?

– Временно.

– Понятно. Так я могу рассчитывать на твою защиту, Корвин? – Пауза, потом: – Пожалуйста.

– Насколько сумею,?– ответил я.?– Но я не могу решать за Флору, даже не посоветовавшись с нею.

– Перед ней ты за меня заступишься в случае чего?

– Да.

– Меня это вполне устроит. Постараюсь сейчас добраться до Нью-Йорка. Отправлюсь кружным путем, не знаю, сколько это займет. Встретимся, если смогу избежать неверных Теней. Пожелай мне удачи.

– Ни пуха,?– ответил я.

В трубке щелкнуло, и снова послышались шорохи и призрачные голоса.

Итак, нахальный малыш Рэндом попал в беду. Я не чувствовал, чтобы это само по себе меня обеспокоило. Но сейчас он был одним из ключей к моему прошлому, да и к будущему, возможно, тоже. Значит, постараюсь помочь ему чем смогу, пока не узнаю от него все, что нужно. Я знал, что особо теплой братской любви меж нами нет. Но знал также, что он отнюдь не дурак – находчив, сообразителен и порой чертовски сентиментален по самым неожиданным поводам. С другой стороны, слово его гроша ломаного не стоило, и он с удовольствием продаст мой труп в любой анатомический театр, была бы цена подходящая. Теперь я достаточно хорошо вспомнил маленького негодяя и чувствовал легкую привязанность к нему – бывали у нас с ним приятные совместные деньки, да. Но доверять ему? Никогда! Пожалуй, не буду ничего говорить о нем Флоре до последнего. Возможно, Рэндом послужит мне припрятанным в рукаве тузом, ну или хотя бы валетом.

Я налил себе еще кофе и, медленно прихлебывая, размышлял.

От кого он там спасается?

Явно не от Эрика, иначе он не стал бы звонить сюда. И еще его вопрос, жива ли Флора,?– просто потому, что здесь оказался я. Она что, настолько тесно в союзе с братом, которого я ненавижу, что в семье все уверены, что я и ее прикончу, если выпадет шанс? Странное дело. Но вопрос-то прозвучал…