Девять принцев Амбера. Ружья Авалона

– Ты все-таки сумасшедший,?– сказала она.?– Наверное, поэтому я тебя всегда любила больше других братьев. Я почти всегда верю любым твоим словам, хоть и знаю, что ты сумасшедший.

Она еще поплакала, потом перестала.

– Корвин,?– сказала она,?– если ты все-таки попробуешь… если благодаря какому-нибудь выверту Тени у тебя получится… ты не забудешь свою сестричку Флоримель?

– Не забуду,?– ответил я, твердо зная, что это ее настоящее имя.?– Тебя я не забуду.

– Спасибо, Корвин. Я передам Эрику только суть. А насчет Блейза вообще ничего не скажу. И о своих подозрениях тоже.

– Спасибо, Флора.

– Но тебе я все равно не верю ни на грош! – добавила она.?– Тоже не забывай.

– Это уж само собой.

Потом она позвала горничную, и та проводила меня в отведенную мне комнату. Я как-то умудрился разоблачиться, рухнул в постель и проспал одиннадцать часов.

Глава третья

Утром Флоры не было, сообщения она также не оставила. Горничная подала мне завтрак на кухне, а сама отправилась по своим горничным делам. Пытаться раскрутить ее на информацию я даже не стал: она либо ничего не знает, либо все равно не скажет мне то, что я хочу знать, и несомненно доложит обо всем Флоре. В общем, раз уж дом оказался в полном моем распоряжении, я решил отправиться в библиотеку и посмотреть, что мне удастся выяснить там. Опять же библиотеки нравились мне. Так уютно и надежно, когда вокруг стены из слов, прекрасных и мудрых. Всегда как-то спокойнее, когда есть барьеры против Теней.

Доннер или Блитцен, а может, один из их братцев, появился из ниоткуда и потопал за мной по коридору, обнюхивая мои следы. Я попробовал подружиться с псом, но это все равно что обмениваться любезностями с полицейским, который как раз велел тебе прижаться к обочине. По дороге я заглянул в другие помещения – просто комнаты, обычные и безобидные.

Итак, я вошел в библиотеку, и снова взгляд мой упал на Африку. Я закрыл дверь, оставив собак снаружи, и прошелся вдоль полок, читая названия на корешках.

Масса трудов по истории. Собственно, они составляли большую часть здешнего собрания. Немало и книг по искусству – большие дорогие альбомы. Некоторые я полистал. Самые лучшие мысли приходят в голову, когда думаешь вроде бы о чем-то совсем другом.

У Флоры явно денег куры не клюют. Откуда, интересно? И если мы родственники, значит, кое-какое состояньице есть, наверное, и у меня? Я задумался, каков мой экономический и социальный статус. Чем я занимаюсь, откуда я родом… У меня возникло ощущение, что о деньгах я никогда особо не беспокоился – понадобятся, есть масса способов добыть их. Был ли у меня такой же просторный особняк? Вот этого я не помнил.

Чем же все-таки я занимался?

Сидя за столом, я сосредоточенно пытался откопать в своей памяти любые шкатулки с возможными знаниями. Копаться в себе вот так вот, словно со стороны, нелегко. Наверное, поэтому у меня ничего и не вышло. Что твое, то твое, оно часть тебя и находится там, где и должно быть, внутри. В том-то и дело.

Я врач? На это меня натолкнули анатомические наброски Да Винчи. Я невольно начал вспоминать различные стадии хирургических операций и понял, что в прошлом не раз оперировал людей.

Однако же нет, не то. Медициной я тоже занимался, но лишь как частью чего-то большего. Практикующим хирургом точно не был, это я почему-то знал. А что же тогда? К чему я еще имел отношение?

Тут взгляд мой выцепил кое-что иное.

Сидя за столом, я глядел на дальнюю стену, и на ней среди всего прочего висела антикварная кавалерийская сабля – как-то в первый раз я ее просмотрел. Встал, подошел, снял с креплений.

И мысленно покачал головой, глядя на состояние оружия. Сразу захотелось взять точильный брусок и масляную тряпку, чтобы привести клинок в божеский вид. Я определенно кое-что понимал в старинном оружии, особенно в клинковом.

Сабля легко и надежно лежала в руке как родная. Я встал в позицию, сделал выпад, парировал удар воображаемого противника и рубанул в ответ… Да, такая штука мне знакома.

Так каково же оно, мое прошлое? Я снова огляделся, надеясь наткнуться на какой-нибудь еще ключик к разгадке.

Не нашел.

Сунул клинок обратно в ножны и повесил на место, вернулся к столу и, усевшись в кресло, решил осмотреть ящики. Начал со среднего, затем ящик за ящиком осмотрел левую тумбу и, наконец, правую.

Бумага, конверты, почтовые марки, скрепки, огрызки карандашей, резинки – всякая чепуха.

Тогда я вынул из стола все ящики один за другим и, по очереди ставя себе на колени, начал копаться в каждом. Такой вот обыск был не экспромтом, это часть полученной мной некогда подготовки – которая и подсказала, что нужно также проверить стенки и днища ящиков.

Вот тут-то и нашлось то, что я сперва проглядел и заметил лишь в последний момент: задняя стенка у нижнего правого ящика была пониже остальных. Что-то это да значило, и, когда я влез внутрь, там обнаружилась небольшая коробка, закрепленная на задней стенке тумбы. Запертая к тому же на отдельный замок.

С минуту я ковырялся в замке скрепкой, английской булавкой и, наконец, металлическим рожком для обуви, который нашел в другом ящике стола. Рожок все же отжал язычок запора.

В коробке была колода игральных карт.

И рисунок на рубашке заставил меня замереть на месте. Меня бросило в жар, я едва дышал – как был, коленопреклоненный.

Это был восстающий белый единорог, обращенный вправо, на поле цвета травы.

Я знал этот герб, и мне было больно оттого, что я не мог назвать его по имени.

Открыв колоду, я стал рассматривать карты. Обычная колода в стиле Таро[21 - Тип карточных колод, возникший в середине XV в. в Италии. Минимум с XVIII в. используется также для гадания. В стандартной колоде 56 карт Младшего Аркана четырех мастей и 22 карты Старшего Аркана. Название «Таро» происходит от итальянского наименования этой колоды tarocco.] – жезлы, пентакли, кубки и мечи. Однако Старшие Козыри[22 - Более распространенное их название в русском языке – Старший Аркан. В оригинале это «Козыри», англ. Trumps, этимология происходит от итальянского названия карт Trionfi, или «Триумфы», так как они изображали ряд триумфов добродетелей и несли отсылку к поэме Франческо Петрарки «Триумфы» (1351).] заметно отличались.

Я поставил на место все ящики, стараясь не защелкнуть замок на секретном. Потом продолжил изучать колоду.

Они казались почти живыми – Старшие Козыри, словно готовые шагнуть ко мне сквозь блестящую оболочку. Сами карты холодные на ощупь, и держать их было невыразимо приятно. У меня тоже были такие – вспомнил я вдруг.

Я принялся раскладывать их на бюваре.

На одной был нарисован остроносый смеющийся человечек с лукавой физиономией и целой копной волос соломенного цвета. Одет в нечто в стиле эпохи Возрождения в оранжевых, красных и коричневых тонах – длинные чулки и расшитый дублет в обтяжку. И я узнал его. Его звали Рэндом.

Со следующей карты на меня равнодушно смотрел Джулиан. Длинные темные волосы, голубые глаза – бесстрастные и безжалостные. Весь закован в чешуйчатые белые доспехи – не серебристые и не стальные, а словно покрытые эмалью, однако я знал, что они чертовски прочные и надежные, несмотря на весь их изысканно-декоративный вид. Именно этого человека я когда-то обыграл в его любимую игру, за что он и запустил в меня кубком с вином. Я знал его и ненавидел.

Затем возник Каин, смуглолицый и темноглазый, весь в атласе, черном и зеленом. Темная треуголка набекрень, длинный зеленый плюмаж спускался ему на спину. Он стоял в профиль, подбоченясь, носки сапог загнуты вверх, на поясе кинжал, украшенный изумрудами. Этот человек вызывал у меня двойственные чувства.

Следующим был Эрик. Красавец, что ни говори. Волосы иссиня-черные, как вороново крыло, буйная кудрявая борода, вечно улыбающийся сочный рот. Одет просто: кожаная куртка и такие же штаны, простой плащ, высокие черные сапоги. На красной портупее с рубиновой заколкой – длинная серебристая сабля, высокий ворот плаща оторочен красным, обшлаги рукавов в том же стиле. Руки мощные, крупные, большие пальцы за поясом. Пара черных перчаток заткнута за ремень на бедре справа. Именно он, уверен, пытался убить меня в тот день, когда я почти умер. Я внимательно смотрел на него и, правду сказать, боялся.

Затем возник Бенедикт – высокий, суровый, очень худой, с узким лицом и обширнейшими познаниями. Одетый в оранжевое, желтое и коричневое, он вызывал в памяти ассоциации с соломенной скирдой и пугалом с головой-тыквой, а еще с легендой о Сонной Лощине[23 - «Легенда о Сонной Лощине» (1820) – рассказ В.?Ирвинга, классика американского хоррора.]. Мощная челюсть, орехового цвета глаза и каштановые, совершенно прямые волосы. Он держал под уздцы буланого коня и опирался на копье, перевитое цветами. Смеялся он редко. Он мне нравился.

Когда я открыл следующую карту, сердце мое забилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди.

Это был я.

Я видел себя в зеркало в парикмахерской, и это был тот самый парень за зеркалом. Зеленые глаза, черные волосы – и одет в черное с серебром, да. На плечах плащ, чуть раздуваемый ветром. Черные высокие сапоги, как у Эрика, и я тоже носил клинок, только потяжелее и не такой длинный. На руках – перчатки, отливающие чешуйками серебра. Застежка под горлом в виде серебряной розы.

Я, Корвин.

А со следующей карты на меня смотрел могучий и мощный мужчина. Довольно похож на меня, только челюсть у него потяжелее, да и сам он был покрупнее меня, зато не такой быстрый. Силищей он обладал поистине легендарной. Просторное парадное одеяние серо-синих тонов, перехваченное в талии широким черным поясом. Он стоял и смеялся. На груди на массивной цепи висел серебряный охотничий рожок. Короткая бородка, усики. В правой руке – кубок с вином. Я ощутил внезапную приязнь к нему, а в памяти всплыло имя. Жерар.

Потом возник огненнобородый человек, рыжий, словно коронованный пламенем, одетый в красное и оранжевое, в основном в шелка. В правой руке меч, в левой кубок с вином, а в глазах, таких же синих, как у Флоры и у Эрика, плясали черти. Подбородок узковат, но это скрывала борода. Меч украшен тонкой филигранью золотистых тонов. Два массивных перстня на правой руке и один на левой: изумруд, рубин и сапфир соответственно. Это, я знал, и был Блейз[24 - Имя Bleys созвучно со словом blaze – англ. «огненный, пламенный».].

А потом возник еще один, похожий на Блейза и на меня. Черты лица – почти как у меня, только помельче, мои глаза, волосы Блейза, а бороды нет. Одетый в зеленый костюм для верховой езды, он сидел на белом коне, глядя вправо. В нем чувствовались сила и слабость, предприимчивость и отрешенность от мира. Он и нравился, и не нравился мне, чем-то привлекая и отталкивая. Звали его Бранд. Я вспомнил это, лишь только взглянул на него.