Хрупкое равновесие

Нусван был убежден, что за уход Дины никто его не осудит, но родственники немедленно разделились на два лагеря. Некоторые, вроде бы занимавшие нейтральную позицию, хорошо себя чувствовали в обоих лагерях, но по меньшей мере половина безусловно поддерживала Дину. Одобряя ее стремление к независимости, они наперебой предлагали разные способы заработка.

– Масляное печенье – вот что приносит доход.

– Почему бы тебе не устроить частные ясли? Матери скорее доверят детей тебе, чем служанкам.

– Научись готовить хороший розовый шербет и позабудешь вздыхать о прошлом.

Дина с благодарностью внимала всем и вежливо прислушивалась, когда ей излагали программу действий. Она очень преуспела в уклончивом кивании головой. Если шитье одежды давало сбой, она готовила пирожки и прочие сладости.

Потом Зенобии пришла в голову блестящая идея стричь детей на дому. Сама Зенобия добилась того, о чем мечтала в школе – стала старшим парикмахером в салоне красоты. После закрытия салона она обучала Дину стрижке на парике, надетом на гипсовый череп. Гребень застревал в дешевом подобии локонов.

– Не волнуйся, – утешала подруга Дину. – С настоящими волосами проще. – Из салона Зенобия притащила лишний комплект ножниц, машинку для стрижки волос, щетку, гребень, тальк и пуховку. Подруги составили список детей друзей и родственников, которых можно использовать как подопытных кроликов. Ксеркс и Зарир не вошли в этот список – Дина теперь чувствовала себя неуютно в когда-то родном доме, хотя Нусван с радостью воспользовался бы возможностью сэкономить на стрижке.

– Так и стриги одного за другим, пока не перестрижешь всех подряд, – сказала Зенобия. – Все дело в практике. – Она контролировала работу подруги и вскоре объявила, что та готова пуститься в свободное плавание. И Дина стала предлагать свои услуги.

Но через несколько дней эта инициатива лопнула, ни одной стрижки Дина так и не сделала. Ни она, ни Зенобия не знали, что люди считают плохой приметой стрижку в своем доме. Дина рассказала подруге о своей неудаче: при одной только мысли, что на полу могут валяться срезанные волосы, потенциальные клиенты приходили в ярость.

– Мадам, о чем вы только думаете? В чем дело? Почему вам не терпится навлечь беду на наш дом?

Некоторые соглашались на стрижку, но при условии, что Дина подстрижет ребенка на улице. Дина отказывалась. Всему есть предел. Она детский парикмахер на дому, а не какой-нибудь уличный брадобрей.

Впрочем, окончательно парикмахерское дело Дина не забросила. Друзья, у которых были дети, продолжали пользоваться ее услугами. Иногда малыши, вспоминая первую стрижку, прятались, когда приходила тетя Дина. Но по мере роста ее мастерства это случалось все реже.

И все-таки бывали в ее жизни трудные дни, когда она не могла оплатить вовремя квартиру или счет за электричество. Когда были живы тетя Ширин и дядя Дараб, они всегда выручали ее, подкидывая сорок-пятьдесят рупий. Теперь остался только Нусван.

– Конечно, помогу. Это мой долг, – говорил он с ханжеским видом. – Ты уверена, что шестидесяти тебе хватит?

– Да, спасибо. Я верну деньги в следующем месяце.

– Я тебя не тороплю. Скажи, ты еще не нашла себе жениха?

– Нет, не нашла, – отвечала Дина, задаваясь вопросом, не узнал ли он о Фредоне. Вдруг кто-то видел их вместе и доложил Нусвану?

За два года, прошедшие после смерти тети Ширин, этот холостяк из друга превратился в любовника. Хотя мысль о новом супружестве была все еще невыносима для Дины, ей нравилось общество Фредона. Ему тоже было приятно находиться в ее обществе, он не стремился заводить беседы на «умные» темы или придумывать развлечения – обычные для влюбленных парочек. Им обоим нравилось проводить время в его квартире или гулять в парке.

Рискнув вступить в более близкие отношения, они столкнулись с некоторыми трудностями. Кое-что оставалось для Дины невозможным. Постель – любая постель – была под запретом, это священное ложе предназначалось только для супругов. Поэтому для ласк использовался стул. Но однажды, когда Дина собралась оседлать Фредона, эта поза вдруг вызвала в ее памяти Рустама, закидывающего ногу на велосипед. Теперь и стул, как прежде кровать, стал запретным местом.

– О боже! – простонал Фредон. Натянув штаны, он приготовил чай.

Спустя несколько дней Фредон предложил заниматься любовью стоя, и Дина согласилась. Фредон постарался добавить в новое положение как можно больше изящества – приготовил для Дины небольшую платформу, учитывавшую разницу в росте, что было важно при объятиях. Затем купил табурет, сделал кое-какие измерения, отпилил ровно два с четвертью дюйма, чтобы Дине было удобно ставить ногу. Иногда она поднимала левую ногу, иногда правую. Все эти приспособления Фредон поставил у стены, а с потолка спустил на разную высоту подушки – для головы, для спины и для бедер.

– Тебе удобно? – нежно спросил он, и Дина кивнула.

Но до кровати это сооружение все-таки не дотягивало. Вместо того чтобы стать острой приправой, оно превратилось в основное блюдо и либо перебивало аппетит, либо вообще не насыщало.

На противоположной стене было маленькое окно. За ним на улице стоял фонарь. Однажды, когда они, стиснув друг друга в крепком объятии, занимались любовью стоя, пошел дождь. Запах влажной листвы проник в комнату. Сквозь полуприкрытые глаза Дина видела, как морось, словно туманом, окружала лампу. Иногда кисть, локоть или плечо соскальзывали с подушек, и тогда цементная стена казалась жаркой плоти божественно холодной.

Наслаждалась каждая клеточка ее тела; Дина застонала от удовольствия, и это доставило радость Фредону. Дождь усилился. Теперь лампа фонаря освещала его косые струи.

Некоторое время Дина смотрела на дождь, а потом вдруг напряглась.

– Остановись, пожалуйста, – прошептала она, но мужчина продолжал двигаться.

– Перестань, прошу! Пожалуйста, Фредон, перестань!

– Но почему? – взмолился он. – Почему? Что не так?

Дину била дрожь.

– Дождь…

– Дождь? Хочешь, закрою окно?

Она покачала головой.

– Прости. Что-то заставило меня вспомнить Рустама.

Фредон взял ее лицо в свои руки, но она их отбросила. Выскользнув из его объятий, она прямиком шагнула в воспоминания о той давней ночи, когда на ней был плащ Рустама. Тогда в грозу у нее сломался зонтик. А после концерта на автобусной остановке они впервые соединили руки, и их ладони были мокрые от моросящего дождя.

В том их соединении было столько чистоты, что Дина ужаснулась: близость с Фредоном показалась ей грязным, унизительным действием. Дина содрогнулась, почувствовав стыд и раскаяние.

Фредон молча подал ей лифчик и трусики. Она шарахнулась к подушкам и оделась, отвернувшись от него. Он натянул брюки и приготовил чай.

Позже Фредон пытался ее успокоить.

– Во всех проклятых индийских фильмах дождь соединяет героя и героиню, – недовольно произнес он. – А для меня теперь он как бич божий. – Улыбка Дины слегка подняла ему настроение. – Ладно, разберу это сооружение и придумаю для нас что-нибудь новенькое.

И Фредон принялся за дело. Несмотря на его творческое горение и тайное изучение всевозможных пособий по технике секса, бороться с прошлым было трудно. Оно оказалось очень увертливым и при каждом удобном случае проскальзывало в настоящее, преодолевая самую крепкую защиту.

Однако он не жаловался, и Дина была ему за это благодарна. В ее планы входило, чтобы о существовании Фредона брат узнал как можно позже.

– Ну как, еще не нашла мужчину своей мечты? – спрашивал Нусван, отсчитывая ей деньги. – Не забывай, тебе уже тридцать. Так и детей не успеешь завести. Я пока еще могу найти тебе приличного мужа. Неужели не надоело ишачить самой?

Дина засовывала в сумочку шестьдесят рупий и давала брату наговориться всласть. «Словно проценты берет за свои деньги», – подумала она. Может, они слишком высоки, но это единственная валюта, какую она может дать, а он взять.

* * *

Скрипку все пять лет никто не доставал со шкафа. Во время генеральной уборки, которую Дина устраивала дважды в год, она, перед тем как обмахнуть стены и потолок щеткой на длинной палке, укрывала скрипку белой тканью, а потом, не передвигая футляр, протирала влажной тряпочкой верх шкафа.

Последующие шесть лет Дина придерживалась той же практики и словно не замечала существования скрипки. И вот наступила двенадцатая годовщина со дня смерти Рустама. «Пора продать инструмент, – решила Дина. – Нечего скрипке пылиться на шкафу, пусть лучше кто-то на ней играет, занимается музыкой». Она придвинула к шкафу стул и сняла скрипку. Проржавевший металлический замочек скрипнул под ее пальцами. Дина подняла крышку футляра и обомлела.

Там, где располагались эфы, дека полностью провалилась. Четыре струны болтались между подставкой и колками, а внутренняя фетровая обивка футляра, изгрызенная неизвестными насекомыми, свисала клочьями. Руки Дины обсыпала красноватая труха. К горлу подкатила тошнота. Дрожащей рукой она вынула из специального отделения смычок. Конский волос свисал с одного конца, наподобие женской прически «хвост». Не потревоженными остались лишь с десяток волосков. Дина сложила все как было и решила отнести скрипку в «Л.М. Фуртадо».

По дороге ей пришлось укрыться в библиотеке от демонстрантов, которые толпой прокатились по улице, громя витрины и выкрикивая лозунги против пришельцев с Юга, отнимавших у них рабочие места. Полицейские джипы прибыли, когда демонстранты уже сделали свое дело и скрылись. Дина подождала еще несколько минут и только тогда вышла из библиотеки.

В «Л.М. Фуртадо» мистер Маскаренхас надзирал, как идет уборка разнесенной вдребезги большой витрины. Осколки зеркального стекла блестели рядом с двумя гитарами, банджо, бонго и нотами последних песен Клиффа Ричарда[26 - Клифф Ричард (род. 1940, Лакхнау, Индия) – британский исполнитель популярной музыки.]. Когда Дина вошла в магазин со скрипкой, мистер Маскаренхас вернулся за прилавок.

– Какой позор! – сказала Дина, указывая на витрину.