Информационный Завет. Основы. Футурологическое исследование

. Таким образом, предлагается традиционная линейная схема – всякий параллелизм социальных и биологических процессов отвергается.

При этом упускается, что волны цивилизации могут накладываться друг на друга. На это указывал, в том числе, Элвин Тоффлер. В пределах одного государства могут одновременно сосуществовать активные группы Первой, Второй и Третьей волны. Это не исключение, а довольно обычное явление.

Ещё одна подгруппа скептиков вещает о трёх мифах, якобы распространяемых сторонниками постиндустриализма

. Называется миф о конце географии (мир без границ), миф о конце истории (мир без войн и насилия), миф о конце политики (мир без политики и политиков). Возражая, скептики говорят: «Границы будут существовать», «Войны будут продолжаться», «Политикой будут заниматься».

Парадоксально, но развенчивая «постиндустриальные мифы», эти критики создают свои собственные. Подоплёка которых основана на тезисе консерваторов-индуктивистов всех времён: «Если такого никогда не было, значит никогда и не будет». Железобетонное оправдание для ничегонеделания.

Все мифы рано или поздно рассеиваются и, теряя силу, становятся, в лучшем случае, фольклором. Но всё-таки лучше строить предположения и ошибаться, чем, сомневаясь во всём новом и ничего не предлагая взамен, не ошибаться вовсе.

– «Индустриальные патриоты»

Это род ностальгирующих консерваторов: «Люди не меняются». Их религия – прошлое.

По мнению этих исследователей, информационное общество не существует: оно объявляется «фантомом постиндустриальной эпохи»

. Почему? Потому что вчера всегда лучше, чем сегодня.

Что такое быть консерватором в XXI веке? Конечно, это значит идеализировать ценности и принципы, по выражению Тоффлера, мира фабричных труб. Говорить с придыханием и дрожащим голосом, вспоминая крупномасштабные стройки, гигантские заводы, великие идеи и могучие империи. Полностью игнорируя, что всё это в наши дни не стоит ровным счётом ничего.

Тем не менее, тоскующие по «старым добрым временам» указывают на узкую применимость информационных технологий, их поверхностность. Они говорят о важности культуры, твёрдости религиозных устоев, незыблемости патриотизма, неизменности человеческих чувств и бессмертии души. Им мнится, что воцарившийся модернистский морок развеется, как всякое модное увлечение. Что вдруг все станут снова читать бумажные книги, прилежно учится в школах и институтах, лечится у семейного врача и по 40 лет работать на одном и том же заводе. Что всё вернётся на круги своя и сведётся к «базовым человеческим ценностям»…

Всё это уже было.

Воображаю, как палеолитический собиратель «на пальцах» доказывает древнеегипетскому земледельцу, что еду проще найти, чем горбатиться на поле. Или как средневековый кузнец убеждает заводского рабочего, что изготовленное им колесо круглее того, что выплюнет из своих недр бездушный конвейер.

Да, люди не меняются – ни сами критики, ни их аргументы.

Скептики и «индустриальные патриоты» полагают, что информация – это либо функция, либо форма материи или энергии. Потому что так думали в прошлом, и нет причин пересматривать это мнение. Такова типичная индуктивистская логика.

«Срыватели покровов», яростно набрасываясь на глобализацию и якобы присущую ей примитивизацию и стандартизацию, твердят о сложной природе человека. Это, дескать, биопсихосоциальное существо, и нельзя всё сводить к информационному обмену. Т.е. вместо одного сложного понятия – информация – они предлагают объяснять сразу три: «жизнь», «душа», «социум». А ведь ещё нужно указать на верную пропорцию этих частей и разъяснить их взаимодействие. Они неоправданно усложняют вопрос.

Наконец, пессимисты явно встревожены тем, что плоды прогресса окажутся смертельной отравой для человечества. В основе их страхов – убеждение, что именно современные технологии приводят к «расчеловечиванию». На это потребуется развёрнутый ответ, и он будет дан позже.

Спекуляция

У латинского существительного speculatio – два значения: наблюдение (на войне) и созерцание или умозрение (как философская практика).

Умозрительных гипотез, описывающих человека в эпоху информации предостаточно. Сочиняют их преимущественно не перечисленные выше критики, а самые что ни на есть горячие сторонники идей постиндустриализма. Авторы силятся описать гипотетического соперника в предстоящей схватке с человеком. Получается сущий монстр, этот «Чел будущего».

Рецепт спекулятивных рассуждений всегда один и тот же. Исследователя, совершенно не знакомого с технической стороной дела, глубоко поражает какой-нибудь факт. В своём воображении он доводит его до гипертрофированной формы и соединяет с человеком настоящего. Выходит страшно и занимательно.

Ёнэдзи Масуда – блестящий мыслитель, один из тех, кто активно продвигал концепцию информационного общества в 70х-80х гг. прошлого века. Чтобы обозначить новый тип человека, возникающий в связи с развитием компьютерной техники и информационных технологий, он предложил термин homo intelligens. Буквально – «знаток», «человек, хорошо разбирающийся в чём-либо» (приводится и более поэтический перевод: «человек сведущий»

).

Почему появляется, по мнению Масуды, homo intelligens? Мыслитель рассуждает так. Развитие лобной доли головного мозга человека – революционный биологический скачок, позволивший сформироваться Homo sapiens. В эпоху распространения компьютеров формируется возможность объединения живой ткани и мощных вычислительных устройств. Биокомпьютер – аналог развитой лобной доли, выделивший нас из обезьян. Масуда правильно указывает на то, что само по себе повсеместное применение новых технологий не влечет за собой коренные социально-биологические изменения. Это предварительный этап. К чему? К слиянию машины и человека, и последующему генезису нового биологического вида (но не биоробота! Масуда чётко отделяет живое от искусственно-механического).

Исследователь хорошо разъясняет положения теории генно-культурной ко-эволюции в качестве довода в пользу появления homo intelligens. Метко описывает человека прошлого (мелочное, эгоистичное, хитроватое существо, озабоченное материальными благами). Однако отчего-то полагает, что новый человек будет альтруистом и, аки Супермен, броситься спасать человечество. Масуда отвергает конкуренцию и предлагает в качестве объединяющей идеи синергизм. Который понимает как совместную деятельность для предотвращения и преодоления кризисов с позиций гуманизма и глобализма. Такая оптимистичная трактовка типа будущего человека делает честь лично учёному, но оставляет вопросы

.

Почему бы человеку, использующему компьютеры (в том числе для улучшения собственных когнитивных функций), не быть эгоистом? Мошенником? Убийцей?

Прямой корреляции между высоким интеллектом и совестью не существует.

Синергетическое общество, о котором пишет Масуда, подчинено принципу главенства общественных интересов. Это коллективистская идея. Но гуманизм, который исследователь по значимости в новом обществе ставит рядом с глобализмом, – идея индивидуалистская. Гуманисты объявляют наивысшей ценностью самого человека и его потребности. Исторически гуманизм берёт истоки в антропоцентризме (куда уж эгоистичнее!). Его печальные последствия в XX веке хорошо известны. Идея гордого, сосредоточенного исключительно на себе, человека ведёт к ницшеанству. А там, где Сверх-человек, разумеется, есть и «недочеловек»

.

Само собой, Масуда не идёт так далеко в своих рассуждениях. Но могут пойти другие.

Конструкция, где общественное благо мирно сосуществует с личными амбициями, вряд ли прочна. Боюсь, человек и мир, описанный исследователем (действительно весьма сведущим и порядочным человеком), – красивая, но маловероятная утопия. В то же время ряд мыслей Ёнэдзи Масуды, безусловно, заслуживают внимания.

Далеко не все футурологи были столь оптимистичны. Наращивание темпов производства компьютеров и появление таких технологий, как виртуальная реальность (virtual reality, сокр. VR), повергло некоторых социологов, психологов, педагогов и философов в настоящий шок. Они стали бить в набат, завывая о пришествии «человека виртуального» (homo virtualis).

VR, а, вернее сказать, искусственное пространство, генерируемое этой технологией, настолько взволновало воображение творческих личностей, что обернулось для них подлинным кошмаром. Они поспешили выплеснуть его на ничего не подозревающую общественность

.

В их представлении homo virtualis – просто-напросто торчок. Компьютерный наркоман. Пребывание в пространстве видеоигр, симуляторов, прочих компьютерных новинок и, конечно, в интернете (данное слово эти господа отчего-то всегда почтительно пишут с заглавной буквы) отрывает человека от действительности. «Виртуализация» обедняет поведение вне контакта с компьютером: индивидуум мало общается с близкими (может, они никогда не были его близкими?), проявляет меньше эмоций (это ведь не значит, что у него их нет, правда?), получает множество разнообразной и противоречивой информации (вы так говорите, как будто это что-то плохое). Короче говоря, он не похож на других, нормальных людей. Ну, ясное дело: не похож – значит, больной.

Некоторые врачи, к сожалению, увлекшись таким толкованием информатизации, выдумывают новые диагнозы. Например, «компьютерная зависимость» или «интернет-зависимость» (подробнее об этом – см. в главе 4).

Вслед за подобными «медицинскими» доказательствами последовал вывод космического масштаба: идёт деантропологизация человека

. «Подлинная личность» (знать бы, что это такое?) прячется за множеством аватаров. Человек перестаёт быть человеком…

Ну, и что? Хоть бы и так. Судя по его деяниям в XX веке, не слишком-то симпатичное это существо – homo sapiens.

Идея о несовершенстве человека настоящего нашла горячий отклик в сердцах фанатов постиндустриализма. Сложно иначе назвать трансгуманистов, чьим идеалом является Постчеловек (подробнее о трансгуманизме – популярном нынче философском течении – см. в главе 5).

Постчеловек, как нетрудно догадаться, – ещё один вариант нашего будущего. Он прекрасен: очень умный, очень социальный, очень здоровый и, конечно, гуманист. К сожалению для трансгуманистов, наука их немножко подводит. Обещает клонирование и бессмертие, но пока не получается. Поэтому все желающие стать постчеловеками записались в «трансчеловеки», чтобы самоулучшаться по мере сил и возможностей. Самоулучшение достигается, например, использованием имплантатов, применением хирургических операций, вживлением в собственное тело чипов и т. д.

В ряду современных футурологов нельзя не отметить Юваля Ноя Харари (Yuval Noah Harari). Он прогнозирует явление Homo Deus («человек божественный»). Это «без перерыва блаженствующий человек», в котором будут радикально реконструированы «биохимия, тело и мозги».

Размышления Харари – типичная смесь наспех надёрганных фактов и страха перед непонятной реальностью. В них ощущается отчаянное желание встать на твёрдую почву. Это, разумеется, объективно-рациональная наука. Свободная от грозящих, по его мнению, человечеству новых религий – «техногуманизма» и «датаизма»

.

Забавно, что, защищая «сознание» и «объективную реальность» от мнимых нападок иррациональной веры, Харари, тем не менее, выбирает для нового типа человека эпитет «божественный». Похоже, тут не только ирония. Но и кроткость воображения.

Зато другие авторы искрятся фантазией и изобретательностью. При этом анализируют информатизацию при помощи впитанных с молоком матери индустриальных идей и концепций.

Ещё Тимоти Лири, известный своими химическими опытами по расширению сознания, утверждал, что человек будущего – кибернавт (симбиоз живой ткани и компьютера)

. Современный автор пророчит возникновение homo sapientissimus (буквально «человек разумнейший»), у которого рациональное вытесняет всякое «человеческое» – чувства, мораль, долг