Структурные рассказы

– Вы на следующей выходите? – уже совсем позорно повторился я.

– Чего? – открыла она одно ухо.

Я продублировал, краснея, как чухонец после загара. Она кивнула, без улыбки.

7-й ЭТАЖ

Красотка в легинсах молча вышла из лифта. Невоспитанная, могла бы и попрощаться.

Я видел, как она подошла к двери квартиры № 40.

Верно сказал один мой приятель: хорошее настроение – это промежуток между ожиданием неудачи и неудачей.

– Деда! Ты где там?

Дверь, обитая стародавним дерматином, хлопнула о дверной косяк. Девушка, быстро скинув кроссовки-сникерсы, побежала в комнату, потом на кухню и наконец забежала в ванную.

В ней, в той же беспомощной позе, сидел старик. Он беззвучно плакал. Увидев внучку, он секунду смотрел на неё мокрыми глазами, потом сделал движение, прикрывая срамное место.

– Ну как же ты так, деда-а.

– Да вот, совсем ослаб я…

Внучка сняла с дверного крючка большое мохнатое полотенце, которое она подарила деду на Новый год, и не глядя на него, протянула. Старик, как мог опоясал себя им.

Девушка помогла вылезти немощному, и пока он одевался, поспешила на кухню приготовить чай.

– А если б я не пришла? – говорила внучка уже за чаем. – Мама сказала, что можно и в другой раз, но я как чувствовала. Печенье, лекарства твои привезла. Знаешь, дед, я тебе мобильный куплю, ты его всегда рядом держи. Понял?

– А мама почему не смогла?

Девушка чуть замялась

– Она занята сегодня… уборка.

– Ясно.

Помолчали.

– Ну а ты как? Как учёба?

Внучка отхлебнула питьё из щербатой дулёвской чашки.

– Нормально. Ну и жильцы у тебя тут, сейчас в лифте пристал один скотч малярный, я ему от балды отвечала, а он всё равно лип. Будь я парнем, на первой секунде поняла бы, что ловить нечего. Да и воняло от него какой-то бормотухой.

Пётр Кондратьевич смотрел на внучку. Он дал ей синий цвет глаз, у всех остальных родственников были зелёные, болотные, серые, и только у него синие. Сейчас старик глядел в её глаза, как в зерцало прошлого, и думал, как постепенно время своим ластиком стирает его из жизни. Но это бы ничего, не страшно, страшно, что потом оно возьмётся за неё.

МЕЖДУ 7-м И 8-м ЭТАЖОМ

Пропал интернет – пропала музыка. Я вслушиваюсь в звуки механизмов. Есть в них что-то схожее с шумом разогревания пищи в микроволновке. Особенно, когда передерживаешь еду.

8-й ЭТАЖ

46-я квартира.

Светлая комната, минимум мебели, всё только необходимое. Стол – широкая столешница на чугунных зингеровских станинах. Самодельные полки во всю стену, на которых стоят книги, кисти в баночках и вазочках, гипсовые головы Антиноя и Сократа. Тут же на средних полках две камеры «Никон» и несколько объективов к ним. Внизу рулоны ватманов. У противоположной стены стоит диван, покрытый ковром. Пол уложен керамической плиткой. Тюли нет, только шторы-холстины. Посередине комнаты стоит мольберт и стул, на котором сидит человек в чёрной длинной футболке. Со спины он кажется нестарым. Человек рисует пастелью дыню Эфиопку, положенную на табуретку, покрытую драпировкой. Он слушает аудиокнигу «Записки об уженье рыбы» Аксакова. Рисунок у него получается.

МЕЖДУ 8-м И 9-м ЭТАЖОМ

На подлёте к своему этажу начинаю думать о ключах. Нет, конечно, в квартиру за такое время никто не влезет, но всё равно надо быть внимательнее. Хорошо ещё, что далеко не ушёл. Где я их оставил, уж не в замке ли? Да ну. Внизу я их точно не ронял, и я сразу обратно пошёл. Забавно, если в щель между дверьми лифта и порожком упали, тогда придётся обращаться к хозяйке, а это неприятно. У меня с ней не лучшие отношения, почти как у Дуремара с Тортиллой, и ключик она даст только после основательной моральной трёпки.

9-й ЭТАЖ

Так и есть – ключи висят в замке. Я открыл дверь, зачем-то повёл носом; как бы сказав себе: всё чисто, – закрыл дверь. Ключи уродливо распёрли карман.

Лифт, как приручённый, ждал меня на этаже, и прежде чем в очередной раз спуститься, я выставил гадкий пузырёк-фунфырик на лестничную клетку выдыхаться.

Второй раз вниз я спустился никем не потревоженный.

1927

29 октября 1927 года в Москве, в доме №27 на Сивцевом Вражке, было найдено тело мужчины с признаками насильственной смерти.

Из протокола, составленного участковым надзирателем Арбатского отделения милиции П. С. Ноговым:

«Согласно сообщению гражданина Иванопуло Пантелея Филипповича, обратившегося в Арбатское отделение милиции о нахождении в его комнате трупа, я, Пётр Степанович Ногов, участковый надзиратель Арбатского отделения Московской милиции, прибыл на место, где обнаружил труп мужчины в следующем виде: тело лежит на правом боку на трёх стульях, лицом повёрнуто к спинкам. При осмотре тела на горле обнаружена глубокая поперечная рана, сделанная острым предметом. По документам, найденным в пиджаке, висящем на гвозде, вбитом в стену, убитым оказался Бендер Остап Ибрагимович. Одет в серые брюки, чёрные носки, белую рубашку и тёмно-синюю жилетку, нательного белья не обнаружено. На полу помещения, у входной двери, найдена бритва со следами крови, рядом полотенце, так же в крови. Комната представляет собой узкое прямоугольное помещение с окном. В комнате находятся 3 стула, одна табуретка, печка буржуйка, на ней медный чайник и две жестяные кружки. В углу комнаты скомканы два одеяла и газеты. На подоконнике обнаружены металлические таблицы с адресами жилтовариществ, пузырёк с чёрной краской, кисть и трафареты букв».

Следователь Волошин, прибывший на место происшествия позже Ногова на сорок минут, остался недоволен полуграмотным протоколом, о чём сказал, впрочем, в довольно вялой форме, участковому надзирателю. После спросил:

– А где домовая администрация?

– Так… нет её, – несмело ответил Ногов, – это общежитие студентов Химинститута.

– Комендант есть?

– Нет, только старший по дому гражданин Калачёв. Вот он.

Участковый тыкнул в сторону невысокого человека в полосатой блузе с влажным лицом.

Фотограф вспышкой освятил комнату. На секунду всё замерло.

Осмотрев место убийства и поговорив с экспертами, Волошин махнул рукой, всё, мол.

– В третий городской везите, – сказал медэксперт санитарам.

Проводив взглядом санитаров, в рыжих фартуках, поверх выцветших, когда-то синих халатов, он развёл руками перед следователем:

– Двух мнений быть не может.