Офицеры. Книга первая. Излом

В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.
Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды…

– Это ты сам придумал? – удивленно спросил Марат и толкнул его в бок.

– Нет, – смущаясь и краснея, ответил Рэм. – Это Борис Пастернак.

Сидящая у пианино девушка, несмотря на всю кажущуюся ее далекую отрешенность, все слышала и кинула на парня долгий и оценивающий взгляд. Признаться, такого она не ожидала. И это было вдвойне приятно, и даже льстило ее самолюбию. И все это заставило ее взглянуть на кое-что немного под другим углом…

Густо краснея, Рэм элегантным движением правой руки придержал узкую девичью кисть, помог своей даме занять указанное в билетах место и лишь потом опустился в кресло. Фильм всем понравился. Веселая, эксцентричная французская комедия, конечно же, выгодно выделялась на фоне однообразных отечественных лент, снятых в духе соцреализма о вечной борьбе за построение светлого будущего. Зал дружно и заразительно хохотал, не отставали и братья со своими милыми спутницами. Рэм поймал себя на мысли, что он готов сидеть тут бесконечно долго, незримо ощущая присутствие рядом с собой холодной до колючести Снежной Королевы, но от этого не менее милой и притягательной.

Сеанс оздоровительного смеха закончился, и народ дружно повалил на выход. Шумная толпа разделила пары, помимо их воли отнесла в разные стороны, оставив им только возможность весело помахать друг другу руками.

– Погоди, не спеши, подсмотрим, куда они пойдут, – вдруг заговорщицки подмигивая, предложила Дина, потянув Рэма за собой.

На какое-то мгновение лицо ее, словно забывшись, скинуло с себя маску ледяной недотроги, ожило, в глазах ярко вспыхнули задорные огоньки.

– Попробую угадать с трех раз…

Гадать, и вправду, долго не пришлось – наблюдение, организованное по всем правилам шпионских романов привело их к тому самому месту, откуда они все вместе вышли часа три тому назад.

– Так, с ними все ясно, – протянула девушка. – Вчера, наверное, было то же самое. Молодец, Зойка, – нигде не теряется, – в ее голосе было слышно едва заметное осуждение. – Теперь хороший отзыв за практику ей точно будет обеспечен.

Некоторое время они шли молча. Каждый думал о своем.

– А ты неплохо танцуешь, – вдруг, словно вспомнив, произнесла Дина, и было в ее взгляде что-то похожее на задумчивость, перемешанную с острым желанием что-то для себя понять. – Не похож ты на местных парней. Какой-то ты другой, – она с уже плохо скрываемым интересом посмотрела на него. – Не лезешь, как это обычно делают другие ребята, сразу обжиматься. Не успеют познакомиться, как тут же лезут под кофточку. В этом, наверное, у них и заключается весь смысл общения с девушками. Знаешь, Рэм, – ее лучистый и доверительный взгляд проникал ему прямо в самую душу. – Я хотела бы завтра отдохнуть от всей этой городской суеты где-нибудь на природе. Говорят, что где-то рядом растет лесной орешник. Ты, случайно, не в курсе?

– Мне кажется, я знаю, где это место находится, – немного подумав, ответил Рэм.

Ему и в голову не приходило предложить подобного рода прогулку, если бы даже и пришло, наверное, он сам никогда не осмелился бы высказать его вслух. А у Дины все выходило как-то само собой, естественно, легко и просто.

– Вот и прекрасно, – видно было, как она обрадовалась, как благодарно расширились ее глаза. – Завтра, если нам встретиться в десять утра, тебя это устроит?

– Конечно, как скажешь, – казалось, что он будет согласен со всем, чтобы она ни предложила.

Да, хоть на край света, лишь бы подальше идти и подольше быть с ней…

2

Найти укромное место с густыми зарослями кустов, на которых еще кое-где висели притаившиеся от прошедших здесь ранее сборщиков зеленоватые орешки, оказалось совсем не трудно.

– Располагайтесь, девушка…

– Давно не была за городом, – Дина с удовольствием в полный рост растянулась на свежей травке и с нескрываемым блаженством вытянула руки. – А ведь, я деревенская – родилась в глухой оренбургской степи.

Кто-то не удержался и от досады на себя хмыкнул. А он-то думал про нее, что она вся городская и насквозь рафинированная барышня…

– По тебе этого так сразу и не скажешь, – парень посмотрел на свою спутницу с некоторой долей удивления в глазах. – Трудно представить себе, что человек, так искусно владеющий игрой на пианино, мог вырасти где-то в степи, где и в помине не может быть музыкальной школы.

– А меня бабушка игре научила, – она, кажется, получала несказанное удовольствие, продолжая удивлять его. – Это она занималась со мной…

– Кем же в таком случае была в молодости твоя бабушка?

– Бабушка? – на ее лице появилось выражение теплой признательности. – Бабушка у меня родом из Западной Украины. До тридцать девятого года она жила на территории, входящей в состав тогдашней Польши. Если тебе про это интересно, – Дина, уходя в себя, прикрыла глаза…

…Девушку звали Алена Дворжецкая. Родилась она в Львове и жила там до самого начала войны, пока немцы не напали на Советы. Когда началась эвакуация, ее отца как крупного специалиста отправили вместе со всей семьей вглубь страны вслед за демонтированным оборудованием, чтобы уже за Уралом наладить новое производство. По дороге их несколько раз бомбили. В конце концов, девушка осталась одна на этом белом свете и дальше ехала, как во сне, совершенно не понимая происходящего вокруг нее, отгородившись от окружающего ее, чуждого и враждебного ей, мира своими внутренними, только ей одной понятными переживаниями…

Не сразу Алена заметила, что сидит она не в вагоне поезда, а в мерно покачивающейся на неровностях полевой дороге убогого вида повозке.

– Ты хто? – очнувшись, забеспокоилась она. – Куди это ми йдiмо?

– Ахметка я, домой ехать будем, моя близко тут живет, – пробормотал возчик, не поворачиваясь к ней, и шустро задвигал вожжами, побуждая лошадь ускорить свой неторопливый шаг.

Оглянувшись вокруг, Алена увидела одну раскинувшуюся во все стороны степь. В сущности, какая ей теперь разница, куда ехать? Не все ли равно? Может быть, в ее теперешнем незавидном положении так и надо? Просто это она, наверное, что-то пропустила мимо своего внимания, пока эшелон стоял на станции, и их распределяли по местам будущего проживания. После всего того произошедшего с ней это казалось такой несущественной мелочью.

– Твой кушать надо, – Ахметка сунул ей в руки сверток с едой.

Что ж, она не стала церемониться и развернула кулек. Краюха черного хлеба и кусок овечьего сыра. Невесть что такого. Но голодная девушка и этому была рада. Кусочек того, ломтик этого, оказывается, что очень даже вкусно, особенно, если учесть, что у нее уже второй день во рту и маковой росинки не было. Наевшись, она незаметно для себя задремала. Когда проснулась, уже темнело. Повозка была распряжена, стреноженная лошадь паслась неподалеку. Видно было, что тут они расположились на ночлег. Возчик Ахметка крутился возле костерка, высоко вверх отбрасывающего языки рыжеватого пламени и вспыхивающие снопы искр, что-то бормоча на непонятном ей языке. Она подошла к нему поближе.

– Карашо, – увидев ее рядом с собой, парнишка еще больше засуетился. – Час чай будем кушать.

Ей даже стало немного смешно от того, как он интересно говорил. Ладно, она украинка, и, когда волнуется, путает слова, произнося их то на один, то на другой лад. Но этот парень, вообще, коверкает все подряд.

– Кушай-кушай, – он подал ей кружку с обжигающей жидкостью.

С непередаваемым удовольствием она пила сладкий чай – сахара давно уже не было в ее рационе.

– Моя один живет, хозяйство большой, – зачем-то стал объясняться ей Ахметка. – Много овечка бар, корова бар. Ахметка один трудно. Ахметка хозяйка надо. Твой на станция одна ходил. Моя видеть, думать так: зачем твой один, зачем моя один? Моя твой мал-мала воровать, жена делать.

– Что-что? Ты чего там лопочешь? – от неожиданности Алена чуть не подавилась. – Кiльки рокiв тобi, хлопi?

Теперь пришло время удивляться ему. Он не думал, что люди могут разговаривать еще на каком-то другом языке, кроме его родного, ну еще и русского. Парень непонимающе вытаращился на нее.

– Моя твой не понимать…

– Сколько тебе лет, женишок? – перешла она с рiдноi на москалику мову. – Це ты уразумел?

– Ахметка большой. Зима семнадцать лет справлять.

Впрочем, юная девушка так и не поняла того: пацану уже исполнилось семнадцать лет или только еще исполнится будущей зимой. Да и что это, собственно, в ее незавидном положении меняло…

– Твой ничего красивый, детка наша тоже красивый родиться, – рассуждал Ахметка, словно о чем-то само собой разумеющемся и давно уже решенном, устраивая из нарванной травы и настеленной сверху мешковины что-то похожее на матрац. – Наша обычая простая – невеста можно воровать. Свой девка наша мало. Моя два брата война воевать. Ахметка одна. Тяжело, аур. Бабай моя говорит: станция Абдулино ходи, невеста бери. Моя бабай хорошо слушай, станция ходи, невеста бери…

– А меня ты спросил? – возмутилась Алена столь невиданной дикости.